Ты моя трава... ой, тьфу, моя ива(с) // Дэвид Шеридан, психологическое оружие Альянса
Название: Ключ Всех Дверей. Бракирийский след (рабочий вариант)
Автор; Ribbons Allmark
Бета: сам себе бета, как всегда)
Фэндом: Вавилон 5, с учётом "Затерянных сказаний" и "Крестового похода", как минимум.
Персонажи: Вадим Алварес, Дайенн, Вито Синкара, ушастая-клыкастая семейка и прочий унаследованный из "Следа Изначальных" наш укуренный, трепетно любимый фанон.
Рейтинг: тоже никакого пока
Жанры: Джен, Фантастика, детектив, пока как-то не знаю, что ещё...
Предупреждения: ОМП, ОЖП, авторский произвол, трава цветёт и колосиццо
Размер: макси
Гл. 5 Благословенная Лорка - первая часть, вторая половина завтра, поразмыслю ещё над фактором Виллебранда
– Да, как ни прискорбно, по-видимому, это всё, что нам здесь дано, - хлопнул ладонью по столу Эркена, - меня самого это расстраивает до бешенства, но я много раз поднимал разговор с жрецами, послушниками, охраной, жителями вокруг и просто прохожими, кажется, они готовы согласиться, что у похитителя были крылья или личный самолёт с возможностью мгновенного ухода в инвиз, но только не напрячь память и вспомнить хоть что-то необычное в этот день.
– Кажется, они готовы скорее забрать заявления, чем как-то помочь следствию, - простонала Дайенн, - Вито бы сюда… Вот действительно талант у человека – если он сумел издали повлиять на них, чтобы они нас пригласили… Что, на вокзал, за билетами? Ооох, ну почему же в этом городе общественного транспорта нет как такового? Я тактично намекала этому суетливому помощнику Синонтафера, что хорошо б было, если б он нас хотя бы своём экипаже отвёз, может быть, намекнуть нетактично? Или проще послать Вадима – у него ноги длиннее и бегали сегодня явно меньше…
читать дальшеПо правде, лорканского аналога лошадей – огромных, свирепых на вид животных с оскаленными, усеянными шипами мордами, Дайенн неслабо побаивалась, поэтому вариант Вадима показался ей предпочтительным.
– Надеюсь, мне, хоть я и женщина, билет без разрешения отца продадут? Боюсь, пока мой отец с Минбара перешлёт такое разрешение, Альтака примчится сюда лично, и после этого они начнут разрешать всем и всё.
– Хорошо бы, - рассмеялся Эркена.
Они вышли во внешний двор, где сейчас толпились, вполголоса переговариваясь о чём-то своём, сугубо профессиональном, молодые жрецы и послушники. На иноземцев они поглядывали тишком, искоса, но с явным любопытством, наверняка греховным донельзя. Дайенн поняла, что некоторые говорят определённо о ней, кажется, строят догадки, жена ли она этому мужчине, который рядом с ней, и сестра ли второму, которого тоже с ней видели, или же всё наоборот.
День на Лорке длинный, но он наконец клонился к закату. На улицах нарастал шум – жители спешили с полей и из мастерских в свои дома. Но в какой-то момент характер шума изменился, стал каким-то более настойчивым и тревожным, жреческая тусовка двинула в сторону ворот – поглазеть, что происходит, Дайенн потащила Эркену туда же, со смутной, непонятно откуда взявшейся мыслью, что это Вадим попал в какую-то переделку.
Вадим успел отойти от ворот храма всего на несколько шагов, когда его внимание привлекло пёстрое сборище на другой стороне улицы, издающее шум и крики, явственно внушающие тревогу, чтобы не сказать – страх.
– Что там происходит? – спросил он у налетевшего на него мальчишки на лорканском, готовясь услышать, что староверы снова сцепились с реформаторами и готовы перейти от словесных прений к кулачному бою, если не к стрельбе.
– Блудницу тащат! – возбуждённо подпрыгнул мальчишка и помчался к сборищу.
– Какую блудницу? Куда тащат?
– Э, вам, иномирцам, всё в диковинку, - остановившийся рядом с Вадимом старик, судя по всему, торговец, земной знал неплохо, хотя акцент имел чудовищный, - а здесь таким не удивишь… Хотя, здесь-то ещё ладно, Лехеннаорте город добрый, вот в Майханальева или… О, да не врут мне мои старческие глаза? Это ж дочка Симунарьота, ну, следовало ожидать однажды… В недобрый час её отец отлучился… Жаль старика, одна дочь-то…
Дослушивать Вадим не стал.
Девушка, выворачиваясь из снова норовящих схватить её рук, прижималась к стене дома, закрываясь от сыплющихся на неё ударов тоненьким листом пластика, оторванным, видимо, от солнцезащитного навеса на входе или перегородки между уличными лотками, и плакала в голос. Импровизированный щит был покрыт обильной сетью трещин и под очередным ботинком просто осыпался мелкими осколками, но на пути обрадовано ринувшихся на добычу хищников, среди которых было несколько, судя по одеяниям, младших жрецов, возник Вадим с отломленной тут же деревянной опорой от навеса.
– Прекратите! Вы что, озверели? Что она вам сделала? Прекратить, пока я не достал бластер! Да позовите переводчика, кто-нибудь!
В раздавшемся в ответ гвалте Вадим не сумел разобрать отчётливо ничего – всё-таки Аминтанир Виргинию, а Виргиния потом его учили высоколитературному жреческому лексикону, а не тому, что обычно звучит здесь, но понял так, что энтузиасты предлагают убить заодно и его, и идея была встречена горячим одобрением.
Первые атаки Вадим отбил, но один против толпы даже с лучшей физической подготовкой, какая возможна у полицейского, однозначно не жилец. Пятясь и продолжая закрывать девушку собой, он втолкнул её за ближайшую приоткрытую дверь, нырнул за неё сам и придвинул к двери ближайший тяжёлый, похожий на огромный сейф шкаф. Хотя бы сколько-то времени они выиграли, высадить дверь, утяжелённую этой громадиной, они успеют не скоро, окна здесь маленькие – взрослому человеку не пролезть, но всё же надо срочно что-то думать.
– Что случилось? Кто они такие? Что им от тебя надо?
Девушка продолжала рыдать, обняв себя за худенькие плечи, с которых почти сползло изорванное и грязное платье, и так и не могла вымолвить ни одного связного слова, хотя видно было, пыталась. Вадим понимал, у девушки истерика, он знал, что в таких случаях помогает пощёчина или обливание водой, но ударить женщину он был неспособен даже в критической ситуации, значит, нужно искать воду…
Похоже, они забежали в какой-то магазин. Из-за прилавка выглянул прятавшийся там сухонький глазастый старичок.
– Уходите, прошу вас! Разве я вам что-то сделал, что вы хотите навлечь на меня беду?
– Что ж, хотя бы земной вы знаете… Может быть, объясните, что это такое вот сейчас происходит?
– Чужеземец, ты бы не вмешивался не в свои дела – меньше беды тебе и мне. Ты не у себя дома, ты на Старой Лорке, здесь другие законы.
– Такие законы – женщин бить?
– Иногда и бить. Девушка сама виновата, что не пошла с ними добровольно.
– Не пошла – куда?
Старичок оглянулся за дверь – толпа, позыбавшись какое-то время и не добившись результата, во всяком случае, притихла, если не начала расходиться.
– Девушка из плохой семьи, она давно на дурном счету. Рано или поздно, это произошло бы. Поймите, может быть, девушка она и хорошая, может быть, дурного и не хотела, но люди здесь такие… Чужак, к чему тебе неприятности? Ты нарушаешь закон чужого мира, ты преступление совершаешь, никто тебя не поддержит. Вытолкни её к ним, может быть, о тебе они и забудут.
Терпение Вадима лопнуло. Ему просто икнулось делом полугодовой давности, мерзкой тварью напротив него, гордившейся количеством убитых «грешниц» - пусть им, тем женщинам, он ничем уже помочь не мог, ни одним из тех пинков, которыми он наградил скулящую у его ног тварь, его ярость тогда становилась сильнее от бессилия, но сейчас он – поможет, чего бы ему это ни стоило. Он схватил старика за шиворот и впечатал в шкаф позади него, жалобно звякнули какие-то склянки.
– У вас здесь все мужчины такие? И за что хоть одна женщина вас любит? По-вашему, я позволю убить женщину у меня на глазах? Да, здесь, для вас, полиция Альянса ничего не значит, но я не могу быть полицейским в одном месте и не быть в другом!
– Да зачем же убить, зачем убить! – по глазам старика явственно видно было, что про себя он читает предсмертную молитву, - ей всего-то нужно было пойти с ними добровольно к Колодцу.
– Какому ещё Колодцу? И почему? – Вадим отпустил старика, в меру бережно швырнув на случившийся рядом стул, понюхал содержимое стоящего на столе кувшина и, придя к заключению, что это вода, выплеснул его на всхлипывающую девушку. На улице как будто было тихо. Ну, не то, чтоб совсем тихо, но ломать или поджигать дверь, кажется, никто не спешил. Старик какое-то время молчал, выравнивая дыхание и затравленно глядя на Вадима, потом глотнул из стоявшей на полке в столе тёмной бутыли и, кажется, хотя бы немного успокоился. Немного успокоилась и девушка, рыдания сменились тихими всхлипами.
– Я слушаю.
– Девушка – Симунарьенне, дочь Симунарьота. Вам, чужакам, это мало что скажет, а у нас все знают – это семья грешников. Симунарьот отказался от жреческого сана, чтобы жениться не на той женщине, теперь он работает простым водителем. У Симунарьенне было трое старших братьев, все они умерли детьми. Скажите, разве это не знак немилости Наисветлейшего?
– По-моему, это знак плохого медицинского обслуживания.
– Теперь болеет её мать… Говорят, она держится новой, еретической веры. Да и отца подозревают в ереси, он читал много иномирных книг, выучил дочь грамоте и даже вашему языку. Разве, получив такое воспитание, она могла вырасти порядочной? Конечно, её и винить нельзя, бедную… А теперь оказалось, что дома, через компьютер отца, она общалась с молодым человеком с земли еретиков!
– И? это преступление?
– Самый что ни на есть блуд!
– Блуд через компьютер, простите? Молодой человек в другом городе, они даже не общались лично, и это повод для обвинения?
– Она показала своё лицо чужому мужчине! Она беседовала с ним без присутствия отца – кто знает, о чём они могли говорить! Да впрочем, сам факт…
– Простите, а как же об этом узнали, если даже отца при этом не было?
– Сосед видел это через окно! Да уж само то, что она смела входить в мужскую комнату, где есть окна…
– То есть, подглядывание за чужим домом у вас – не грех, а общение по сети – грех?
– Она выходила одна на улицу! И говорят, она разговаривала с чужеземцем… не с вами ли?
– Опять кто-то шпионил? Хорошая вы нация…
– Девушка была неосторожна, потому и пострадала. По закону, теперь её нужно отвести и спустить в Колодец Чистоты, там она должна пробыть три дня…
– Что за колодец?
– Их много по всей Лорке, - всхлипнув, тихо отозвалась девушка, - они не для воды… То есть, вода, которая в них – не вода… Они очень глубокие, это подземные воды, проходят через пласты древних отложений… чего-то… вода становится едкой щелочью. Её там обычно почти нет, только раз в трое суток она поднимается на человеческий рост ненадолго, когда на час, когда на пять минут, по-разному… Говорят, Наисветлейший специально устроил так… Если, как меня, обвиняют в не самом тяжком грехе, то спускают в колодец, а через трое суток достанут… Выжить можно, почти все выживают… Только всю кожу сожжёт, но это называют благом, чтобы красивым лицом больше не соблазнять…
Вадим от души треснул ни в чём не повинный стол.
– Отличная традиция. Гуманная, не поспоришь. Не побивание камнями, не сожжение на костре, всё нормально. Просто в лучшем случае изуродуем красивую молодую девушку, а в худшем – ну, захлебнётся щёлочью, умрёт в страшных муках, сойдут с ума от горя родители – всё Наисветлейшему радость! Скажите, это у вас природный садизм, или вы его любовно пестуете в себе особыми упражнениями?
– Не говори о том, чего тебе не понять, чужак. У твоего мира другие законы, другой уклад, а мы здесь боремся за свой. Люди наши не злы. Они обозлены. Всё после этого раскола, после вражды, которая возникла в едином когда-то народе, разделила его надвое. Еретики попрали святыни, изгнали Учителей, предались иному богу, хоть и говорят, что прежнему – но ведь они не делают того, что он нам раз и навсегда велел! Приверженцам истинной веры необходимо знать, что они и здесь, в наполовину не их городе, имеют право отстаивать свои законы и вершить дела по обычаям. Хотя бы иногда, им это необходимо. Их меньше, старая вера сейчас держится лишь в четырёх регионах, и древнейшими святынями, которые находятся в этом городе, приходится делиться с еретиками! Это ли не унижение? Не было бы зла, если б не было раскола. Не было б поисков грешников, если б не было стольких соблазнившихся.
– То есть, девушку просто решили принести в жертву больному самолюбию? Это они в лице слабой беззащитной девушки мстят всему остальному народу, который оказался сильнее и, как они считают, загнал их в резервацию?
– Её отец сам виноват, что не воспитал её по обычаям! И она сама виновата, что выходила из дома и разговаривала с чужими – сама искала источник скверны. Порядочная девушка в такую ситуацию бы не попала…
– Вы действительно в это верите?
– А если совершил проступок – нужно нести наказание. Будет другим наука. Не горожане приговорили эту девушку, еретики приговорили, не стоило начинать то, что они начали. Одно дело – допускать чужаков в наш мир, но продолжать воспитывать наших детей, как заповедано, учить их, что хорошо, что плохо, и совсем другое – позволять чужакам учить наших детей. И ты – ты тоже её приговорил. И своим заступничеством ещё вернее приговорил.
– Так, слушай, имитация мужчины…
Беседу прервал требовательный, размеренный стук в дверь. Вздрогнул даже Вадим – это отличалось от бестолковых и яростных попыток штурма, в этом стуке слышалось что-то очень серьёзное и основательное.
– Подойди, спроси, кто там. И не болтай лишнего. Вообще-то, ваш язык я худо-бедно понимаю. Попытаешься впустить без разрешения… впрочем, не попытаешься – тебе этот шкаф не сдвинуть и под страхом смерти.
– Вы хотите, чтоб они сожгли мой магазин, убили меня, опозорили мою семью?
– Давай, иди, клоун.
«Возможно, я живым отсюда не выберусь… Но дёшево не дамся. Невелика честь – давать отпор преступникам только тогда, когда это разрешено… Всё одно, мне ни Элайю, ни Джонса так и не забудут, кашу маслом не испортишь…».
Старик повернулся с округлившимися глазами.
– Там сам Просвещённый Учитель Эйонолладир! И Старший Жрец Эйонтасеннар, его сын! Нельзя не открыть, выше власти нет!
– Выше власть Наисветлейшего, или я ошибаюсь? – усмехнулся Вадим, снимая с предохранителя бластер, - ладно, ты откроешь… То есть, сейчас я помогу тебе отодвинуть шкаф, они подождут ещё пять минут и зайдут по одному. Этот самый Учитель, его сын и ещё кто-нибудь третий, не более. Предупреди, если попытаются ломануться толпой или ещё что-то такое учудить – я открываю огонь. Бластер у меня заряжен на полную, если хотят стать мучениками во имя истинной веры прямо сейчас – то пусть, конечно, рискнут.
Старший Жрец Эйонтасеннар, высокий, как каланча (чтобы пройти в не заниженную, в общем-то, дверь, ему пришлось пригнуться) был на лицо холоден и мрачен, как могильная плита. Его светлые, льдистые глаза скользнули по помещению, выискивая, видимо, преступницу, но преступница пряталась за спиной Вадима, и вперить свой горящий холодным праведным гневом взор пришлось в него. На Вадима, правда, взор не действовал – может быть, потому, что Вадим не был лорканцем, может быть, потому, что вины никакой за собой не признавал. Следующий вторым Просветлённый Учитель, опирающийся на посох, и вовсе ни трепета, ни благоговения не внушал – был он столь стар и дряхл, что зримо угрожал рассыпаться не ровен час, а рассеянно блуждающий взгляд и беззвучно шамкающий рот наводили на мысли о старческом маразме.
«Тяжело оно – быть пожизненным-то авторитетом… я б сказал даже – издевательство над старостью. Дали б уже спокойно уйти на пенсию, а нет же – приходится утруждать старческие ноги и пытаться придавать себе величественный и благообразный вид, когда на это сил уже нет…».
А третьим парламентёром… вошла Дайенн. Оставалось только гадать, какой силы духа ей там, снаружи, стоило добиться такой высокой чести. Может быть, убедила, что ей, как коллеге и лучше всех знающей язык, удастся уговорить ненормального чужака сдаться.
– Алварес, ты как, совсем спятил или ещё надежда есть? – прошипела она, - ты что творишь? Ты хочешь, чтобы прямо здесь и сейчас, из-за тебя, вспыхнула гражданская война?
– Спокойно, Дайенн, - Вадим улыбался и выглядел как будто совершенно спокойным, даже расслабленным, рука с бластером покоилась на коленях, но Дайенн слишком хорошо знала своего напарника, чтобы верить этому обманчивому спокойствию, - как я понимаю, если никто всё же не стал поджигать магазин и творить прочий самосуд, значит, сообразили, что убийство гражданина другого мира может обернуться им не только славой, но и проблемами?
– Вадим, ты вот что, намеренно нарываешься на неприятности, и чем больше, тем лучше? Тебе тех, что были, мало?
Старший Жрец поднял руку, показывая, что сейчас будет говорить, и следует внимать в тишине и почтении.
– Мы прощаем чужака, не знающего наших законов и выросшего с почтением к другим законам. Если он сейчас уйдёт – никто не станет его преследовать и предъявлять претензии его миру.
– Ага, значит, я прав. Нет, дорогие мои, я не уйду. И как, интересно, вы собираетесь пожаловаться на меня, если сами гордитесь тем, что порвали связь с внешним миром? Возможность у вас, конечно, есть – компьютеры у старшего жречества имеются… но гордость же не позволит! Неет, я останусь. Пока не получу гарантию, что с этой девушкой не случится ничего дурного, а если она и её семья вам так неприятны – то, лучше всего, содействия их переселению за пределы вашей благословенной земли. Если уж, как тут мне сказали, она пострадала из-за меня – то это, если угодно, мой долг.
– Алварес! Ты надеешься противостоять всему городу, всему региону, или всему миру?
– А ты б на моём месте не стала, Дайенн?
Старший Жрец о чём-то вполголоса посовещался с отцом. Столпившиеся в дверях, но не смеющие шагнуть внутрь горожане возбуждённо загудели, предвкушая кровь. Жрец обернулся на них, и гомон враз стих, словно выключили звук.
– Девушка совершила преступление. И чужак совершил преступление. Но и наши соотечественники совершили нарушение, решив судить преступницу сами, без суда верховного жречества города, как подобает делать.
Из дверей заголосили что-то в ключе, что всегда за такое преступление следует именно такое наказание, веками так делалось и сейчас так должно быть, тут и думать нечего. Жрец снова зыркнул, голоса снова смолкли.
– Как бы ни был очевиден этот случай для вас, не подобает брать на себя функции, которые Наисветлейший возложил на своих верховных жрецов. Этим вы порочите нашу веру и порочите Учителей, которые призваны блюсти закон и порядок. Любое преступление, великое или малое, простое или сложное, должно быть расследовано Просветлёнными, которым разумение даёт Наисветлейший, над любым преступником должен состояться справедливый суд, чтобы каждый, кто услышит, мог извлечь для себя урок.
«Ого как… Так послушаешь – общество потенциального благоденствия, да вот беда, чуть отвернётся пастух – овцы глотки друг другу перегрызают… Это они перед нами этот фарс разыгрывают, или я чего-то ещё не понимаю?».
– Сейчас вечер, а суд не может проводиться ночью, когда око Наисветлейшего не взирает на нас. Суд состоится завтра, после Полуденного Моления. Эту ночь девушка проведёт в одной из Внешних Комнат…
Кроме того, что на Лорке нет полиции, на Лорке так же нет тюрем. Незачем – тюремное заключение как мера наказания не имеет места быть. За тяжкие преступления – казнь, за не тяжкие – телесные наказания, исправительные работы, штрафы, какие-нибудь сложные формы общественного порицания, в общем, спектр велик, но лишение свободы – не предусматривалось. И то верно, какое лишение свободы, если здесь не знают, что она такое. А для временного содержания преступников использовались специальные комнаты во внешней стене храмового двора.
– А чужеземец…
– А чужеземец – тоже.
Жрец Эонтасеннар изобразил непонимание – получилось это у его в общем невыразительного, безэмоционального лица не слишком убедительно.
– К чему? Мы не собираемся судить чужеземцев по тем же законам и наказывать той же мерой, что своих. Тот, кто не родился среди богоизбранного народа, не обязан…
– А это не обязанность, это право, привилегия и требование. Вы ещё не поняли? Я её не оставлю. Как вы правильно заметили, я не знаю ваших законов, по крайней мере, досконально. Откуда я знаю, может быть, ваши законы допускают тихо удавить её в этой вашей Комнате, а потом сказать, что оно само как-то? Нет уж, если вы заговорили о справедливом суде, я хочу справедливый суд увидеть, от начала до конца.
Дайенн зримо искала баланс между собственной взрывной дилгарской натурой и тем, что требовало от неё минбарское воспитание – слов ей не хватало. Во всяком случае, приличных.
– Вадим, ты, кажется, не понимаешь…
Вадим усмехнулся. Пожалуй, даже спокойнее Дайенн будет думать, что он не понимает. Спятил, перепил, просто заигрался в героя. Гораздо лучше, чем знать, что всё как раз понимает – но делает именно так. Он знал, что в словах старика – хозяина магазина – зерно правды есть, и совсем не маленькое. Что дело это и правда имеет для горожан Лехеннаорте значение именно политическое – мерзкое, проклятое слово, а без него никак. Что им, «чистым верующим», здесь, на «общей» территории, волей-неволей приходится жить и вести себя с оглядкой на находящихся здесь же «еретиков», подчиняться, хотя бы частично, их требованиям, уйти, оставив город полностью под контролем «еретиков» они не могут – а как же святыни, храмовые комплексы с собой не увезёшь, а поднять открытый мятеж не могут тоже – перевес в военной силе слишком не на их стороне. Злость копится и просто необходимо на ком-то её сорвать. Девушка, нагрешившая ещё много лет назад тем, что родилась у родителей, презревших условности ради того, чтоб быть вместе – идеальная кандидатура. Семья отца едва ли за неё вступится – по-видимому, им не хочется лишний раз вспоминать, что Симунарьот им родственник, семья матери, раз уж она была «не той женщиной» для Симунарьота, тоже не захочет высовываться, жениха у девушки нет – кто ж в здравом уме к ней посватается, достойных, что ли, девушек нет. И можно полагать, не вмешайся он – жрецы не поспешили бы со своим напоминанием о порядках, законности и недопустимости самосуда, предоставили толпе как-нибудь самим справиться, пусть выпустят пар и получат повод гордиться собой как защитниками веры и устоев. На то, что вмешался бы кто-то из «еретической» части общественности, надежды мало – может быть, первым побуждением и было бы… Но по соображению, что формально семья относится к староверам, что наиболее психованным из них только повод дай завопить, что их притесняют, вмешиваются в их дела, и призвать к погрому домов «еретиков» и «умеренных» до кучи – решат, что из-за одной живой души ломать копья не стоит. Гарнизон, положим, город отстоит, жаждущие подвигов во имя веры получат сообразно рангу и заслугам – но крови прольётся много, а надо ли это?
Но и двое в поле не более воин, чем один, жреческой верхушке, конечно, скандала совершенно не хочется, но с другой стороны – а чем они рискуют? Они знают, что «еретики» эскалации конфликта не хотят. И знают, надо полагать, что Альянс не вмешается тоже – здесь девять из десяти Просветлённых Учителей, это люди образованные, в том числе в вопросах внешней политики. Как ни крути, честность требует признать, что гражданин Советской Филанеи Вадим Алварес нарвался сам, осознанно и добровольно, и никто за его собственную глупость не обязан выписывать санкции Лорке VII, тем более что большая часть Лорки VII этих санкций и не заслужила, а меньшей части, ввиду своих сепаратистских настроений, они до лампочки. В любом случае, официальный протест по поводу убийства офицера Алвареса и «преступницы» Симунарьенне этим самым Алваресу и Симунарьенне посмертно уже ничем не поможет.
– Я хотел бы, чтобы вы поняли – я не настолько плохо знаю ваши законы, как вы можете подумать. Я хотел бы выступить в защиту этой девушки и попытаться опровергнуть слова её обвинителей. Если есть свидетели обвинения – должны быть и свидетели защиты, если есть обвинитель – должен быть и адвокат. Это не противоречит вашим законам. Не прописывается прямым текстом, но и не противоречит.
– А мы должны в суде слушать свидетельства неверующего чужака? – крикнул кто-то от дверей. На сей раз жрец его не прервал – видимо, эти слова были к месту.
– Разве в вашем священном писании не сказано, что и камни свидетельствуют о величии Наисветлейшего? Если камням доверяется такое важное дело, то тем более иноземец может свидетельствовать в деле одной девушки.
– А что будет, если ты нас не убедишь? Если Симунарьенне всё же будет признана виновной? Тогда ты отступишься и позволишь правосудию вершиться как должно, признаешь, что твоё вмешательство было ошибочным? Ты должен помнить, единый закон всех наших миров запрещает вмешиваться во внутренние дела и нарушать внутренние законы!
«Интересное дело, это они от меня прямо здесь и сейчас публичного покаяния уже ждут?».
– Нет, не отступлюсь. Если будет доказано, что состав преступления в действиях Симунарьенне всё же есть, я буду настаивать, что в грех она впала не по умыслу, а невольно…
– Ты собираешься взять её вину на себя?
– Это естественно, ведь я мужчина. Разве вы сами не говорите, что женщина – существо слабое, увлекающееся и не имеющее полноценного разума, и лишь мужчина способен в полной мере нести ответ за свои действия?
Видимо, рассудив, что дальнейшее представление на публику, которой собралось уже прилично, нецелесообразно, Просветлённый Учитель и его сын, снова коротко посовещавшись, дали знак уводить обоих.
Автор; Ribbons Allmark
Бета: сам себе бета, как всегда)
Фэндом: Вавилон 5, с учётом "Затерянных сказаний" и "Крестового похода", как минимум.
Персонажи: Вадим Алварес, Дайенн, Вито Синкара, ушастая-клыкастая семейка и прочий унаследованный из "Следа Изначальных" наш укуренный, трепетно любимый фанон.
Рейтинг: тоже никакого пока
Жанры: Джен, Фантастика, детектив, пока как-то не знаю, что ещё...
Предупреждения: ОМП, ОЖП, авторский произвол, трава цветёт и колосиццо
Размер: макси
Гл. 5 Благословенная Лорка - первая часть, вторая половина завтра, поразмыслю ещё над фактором Виллебранда
– Да, как ни прискорбно, по-видимому, это всё, что нам здесь дано, - хлопнул ладонью по столу Эркена, - меня самого это расстраивает до бешенства, но я много раз поднимал разговор с жрецами, послушниками, охраной, жителями вокруг и просто прохожими, кажется, они готовы согласиться, что у похитителя были крылья или личный самолёт с возможностью мгновенного ухода в инвиз, но только не напрячь память и вспомнить хоть что-то необычное в этот день.
– Кажется, они готовы скорее забрать заявления, чем как-то помочь следствию, - простонала Дайенн, - Вито бы сюда… Вот действительно талант у человека – если он сумел издали повлиять на них, чтобы они нас пригласили… Что, на вокзал, за билетами? Ооох, ну почему же в этом городе общественного транспорта нет как такового? Я тактично намекала этому суетливому помощнику Синонтафера, что хорошо б было, если б он нас хотя бы своём экипаже отвёз, может быть, намекнуть нетактично? Или проще послать Вадима – у него ноги длиннее и бегали сегодня явно меньше…
читать дальшеПо правде, лорканского аналога лошадей – огромных, свирепых на вид животных с оскаленными, усеянными шипами мордами, Дайенн неслабо побаивалась, поэтому вариант Вадима показался ей предпочтительным.
– Надеюсь, мне, хоть я и женщина, билет без разрешения отца продадут? Боюсь, пока мой отец с Минбара перешлёт такое разрешение, Альтака примчится сюда лично, и после этого они начнут разрешать всем и всё.
– Хорошо бы, - рассмеялся Эркена.
Они вышли во внешний двор, где сейчас толпились, вполголоса переговариваясь о чём-то своём, сугубо профессиональном, молодые жрецы и послушники. На иноземцев они поглядывали тишком, искоса, но с явным любопытством, наверняка греховным донельзя. Дайенн поняла, что некоторые говорят определённо о ней, кажется, строят догадки, жена ли она этому мужчине, который рядом с ней, и сестра ли второму, которого тоже с ней видели, или же всё наоборот.
День на Лорке длинный, но он наконец клонился к закату. На улицах нарастал шум – жители спешили с полей и из мастерских в свои дома. Но в какой-то момент характер шума изменился, стал каким-то более настойчивым и тревожным, жреческая тусовка двинула в сторону ворот – поглазеть, что происходит, Дайенн потащила Эркену туда же, со смутной, непонятно откуда взявшейся мыслью, что это Вадим попал в какую-то переделку.
Вадим успел отойти от ворот храма всего на несколько шагов, когда его внимание привлекло пёстрое сборище на другой стороне улицы, издающее шум и крики, явственно внушающие тревогу, чтобы не сказать – страх.
– Что там происходит? – спросил он у налетевшего на него мальчишки на лорканском, готовясь услышать, что староверы снова сцепились с реформаторами и готовы перейти от словесных прений к кулачному бою, если не к стрельбе.
– Блудницу тащат! – возбуждённо подпрыгнул мальчишка и помчался к сборищу.
– Какую блудницу? Куда тащат?
– Э, вам, иномирцам, всё в диковинку, - остановившийся рядом с Вадимом старик, судя по всему, торговец, земной знал неплохо, хотя акцент имел чудовищный, - а здесь таким не удивишь… Хотя, здесь-то ещё ладно, Лехеннаорте город добрый, вот в Майханальева или… О, да не врут мне мои старческие глаза? Это ж дочка Симунарьота, ну, следовало ожидать однажды… В недобрый час её отец отлучился… Жаль старика, одна дочь-то…
Дослушивать Вадим не стал.
Девушка, выворачиваясь из снова норовящих схватить её рук, прижималась к стене дома, закрываясь от сыплющихся на неё ударов тоненьким листом пластика, оторванным, видимо, от солнцезащитного навеса на входе или перегородки между уличными лотками, и плакала в голос. Импровизированный щит был покрыт обильной сетью трещин и под очередным ботинком просто осыпался мелкими осколками, но на пути обрадовано ринувшихся на добычу хищников, среди которых было несколько, судя по одеяниям, младших жрецов, возник Вадим с отломленной тут же деревянной опорой от навеса.
– Прекратите! Вы что, озверели? Что она вам сделала? Прекратить, пока я не достал бластер! Да позовите переводчика, кто-нибудь!
В раздавшемся в ответ гвалте Вадим не сумел разобрать отчётливо ничего – всё-таки Аминтанир Виргинию, а Виргиния потом его учили высоколитературному жреческому лексикону, а не тому, что обычно звучит здесь, но понял так, что энтузиасты предлагают убить заодно и его, и идея была встречена горячим одобрением.
Первые атаки Вадим отбил, но один против толпы даже с лучшей физической подготовкой, какая возможна у полицейского, однозначно не жилец. Пятясь и продолжая закрывать девушку собой, он втолкнул её за ближайшую приоткрытую дверь, нырнул за неё сам и придвинул к двери ближайший тяжёлый, похожий на огромный сейф шкаф. Хотя бы сколько-то времени они выиграли, высадить дверь, утяжелённую этой громадиной, они успеют не скоро, окна здесь маленькие – взрослому человеку не пролезть, но всё же надо срочно что-то думать.
– Что случилось? Кто они такие? Что им от тебя надо?
Девушка продолжала рыдать, обняв себя за худенькие плечи, с которых почти сползло изорванное и грязное платье, и так и не могла вымолвить ни одного связного слова, хотя видно было, пыталась. Вадим понимал, у девушки истерика, он знал, что в таких случаях помогает пощёчина или обливание водой, но ударить женщину он был неспособен даже в критической ситуации, значит, нужно искать воду…
Похоже, они забежали в какой-то магазин. Из-за прилавка выглянул прятавшийся там сухонький глазастый старичок.
– Уходите, прошу вас! Разве я вам что-то сделал, что вы хотите навлечь на меня беду?
– Что ж, хотя бы земной вы знаете… Может быть, объясните, что это такое вот сейчас происходит?
– Чужеземец, ты бы не вмешивался не в свои дела – меньше беды тебе и мне. Ты не у себя дома, ты на Старой Лорке, здесь другие законы.
– Такие законы – женщин бить?
– Иногда и бить. Девушка сама виновата, что не пошла с ними добровольно.
– Не пошла – куда?
Старичок оглянулся за дверь – толпа, позыбавшись какое-то время и не добившись результата, во всяком случае, притихла, если не начала расходиться.
– Девушка из плохой семьи, она давно на дурном счету. Рано или поздно, это произошло бы. Поймите, может быть, девушка она и хорошая, может быть, дурного и не хотела, но люди здесь такие… Чужак, к чему тебе неприятности? Ты нарушаешь закон чужого мира, ты преступление совершаешь, никто тебя не поддержит. Вытолкни её к ним, может быть, о тебе они и забудут.
Терпение Вадима лопнуло. Ему просто икнулось делом полугодовой давности, мерзкой тварью напротив него, гордившейся количеством убитых «грешниц» - пусть им, тем женщинам, он ничем уже помочь не мог, ни одним из тех пинков, которыми он наградил скулящую у его ног тварь, его ярость тогда становилась сильнее от бессилия, но сейчас он – поможет, чего бы ему это ни стоило. Он схватил старика за шиворот и впечатал в шкаф позади него, жалобно звякнули какие-то склянки.
– У вас здесь все мужчины такие? И за что хоть одна женщина вас любит? По-вашему, я позволю убить женщину у меня на глазах? Да, здесь, для вас, полиция Альянса ничего не значит, но я не могу быть полицейским в одном месте и не быть в другом!
– Да зачем же убить, зачем убить! – по глазам старика явственно видно было, что про себя он читает предсмертную молитву, - ей всего-то нужно было пойти с ними добровольно к Колодцу.
– Какому ещё Колодцу? И почему? – Вадим отпустил старика, в меру бережно швырнув на случившийся рядом стул, понюхал содержимое стоящего на столе кувшина и, придя к заключению, что это вода, выплеснул его на всхлипывающую девушку. На улице как будто было тихо. Ну, не то, чтоб совсем тихо, но ломать или поджигать дверь, кажется, никто не спешил. Старик какое-то время молчал, выравнивая дыхание и затравленно глядя на Вадима, потом глотнул из стоявшей на полке в столе тёмной бутыли и, кажется, хотя бы немного успокоился. Немного успокоилась и девушка, рыдания сменились тихими всхлипами.
– Я слушаю.
– Девушка – Симунарьенне, дочь Симунарьота. Вам, чужакам, это мало что скажет, а у нас все знают – это семья грешников. Симунарьот отказался от жреческого сана, чтобы жениться не на той женщине, теперь он работает простым водителем. У Симунарьенне было трое старших братьев, все они умерли детьми. Скажите, разве это не знак немилости Наисветлейшего?
– По-моему, это знак плохого медицинского обслуживания.
– Теперь болеет её мать… Говорят, она держится новой, еретической веры. Да и отца подозревают в ереси, он читал много иномирных книг, выучил дочь грамоте и даже вашему языку. Разве, получив такое воспитание, она могла вырасти порядочной? Конечно, её и винить нельзя, бедную… А теперь оказалось, что дома, через компьютер отца, она общалась с молодым человеком с земли еретиков!
– И? это преступление?
– Самый что ни на есть блуд!
– Блуд через компьютер, простите? Молодой человек в другом городе, они даже не общались лично, и это повод для обвинения?
– Она показала своё лицо чужому мужчине! Она беседовала с ним без присутствия отца – кто знает, о чём они могли говорить! Да впрочем, сам факт…
– Простите, а как же об этом узнали, если даже отца при этом не было?
– Сосед видел это через окно! Да уж само то, что она смела входить в мужскую комнату, где есть окна…
– То есть, подглядывание за чужим домом у вас – не грех, а общение по сети – грех?
– Она выходила одна на улицу! И говорят, она разговаривала с чужеземцем… не с вами ли?
– Опять кто-то шпионил? Хорошая вы нация…
– Девушка была неосторожна, потому и пострадала. По закону, теперь её нужно отвести и спустить в Колодец Чистоты, там она должна пробыть три дня…
– Что за колодец?
– Их много по всей Лорке, - всхлипнув, тихо отозвалась девушка, - они не для воды… То есть, вода, которая в них – не вода… Они очень глубокие, это подземные воды, проходят через пласты древних отложений… чего-то… вода становится едкой щелочью. Её там обычно почти нет, только раз в трое суток она поднимается на человеческий рост ненадолго, когда на час, когда на пять минут, по-разному… Говорят, Наисветлейший специально устроил так… Если, как меня, обвиняют в не самом тяжком грехе, то спускают в колодец, а через трое суток достанут… Выжить можно, почти все выживают… Только всю кожу сожжёт, но это называют благом, чтобы красивым лицом больше не соблазнять…
Вадим от души треснул ни в чём не повинный стол.
– Отличная традиция. Гуманная, не поспоришь. Не побивание камнями, не сожжение на костре, всё нормально. Просто в лучшем случае изуродуем красивую молодую девушку, а в худшем – ну, захлебнётся щёлочью, умрёт в страшных муках, сойдут с ума от горя родители – всё Наисветлейшему радость! Скажите, это у вас природный садизм, или вы его любовно пестуете в себе особыми упражнениями?
– Не говори о том, чего тебе не понять, чужак. У твоего мира другие законы, другой уклад, а мы здесь боремся за свой. Люди наши не злы. Они обозлены. Всё после этого раскола, после вражды, которая возникла в едином когда-то народе, разделила его надвое. Еретики попрали святыни, изгнали Учителей, предались иному богу, хоть и говорят, что прежнему – но ведь они не делают того, что он нам раз и навсегда велел! Приверженцам истинной веры необходимо знать, что они и здесь, в наполовину не их городе, имеют право отстаивать свои законы и вершить дела по обычаям. Хотя бы иногда, им это необходимо. Их меньше, старая вера сейчас держится лишь в четырёх регионах, и древнейшими святынями, которые находятся в этом городе, приходится делиться с еретиками! Это ли не унижение? Не было бы зла, если б не было раскола. Не было б поисков грешников, если б не было стольких соблазнившихся.
– То есть, девушку просто решили принести в жертву больному самолюбию? Это они в лице слабой беззащитной девушки мстят всему остальному народу, который оказался сильнее и, как они считают, загнал их в резервацию?
– Её отец сам виноват, что не воспитал её по обычаям! И она сама виновата, что выходила из дома и разговаривала с чужими – сама искала источник скверны. Порядочная девушка в такую ситуацию бы не попала…
– Вы действительно в это верите?
– А если совершил проступок – нужно нести наказание. Будет другим наука. Не горожане приговорили эту девушку, еретики приговорили, не стоило начинать то, что они начали. Одно дело – допускать чужаков в наш мир, но продолжать воспитывать наших детей, как заповедано, учить их, что хорошо, что плохо, и совсем другое – позволять чужакам учить наших детей. И ты – ты тоже её приговорил. И своим заступничеством ещё вернее приговорил.
– Так, слушай, имитация мужчины…
Беседу прервал требовательный, размеренный стук в дверь. Вздрогнул даже Вадим – это отличалось от бестолковых и яростных попыток штурма, в этом стуке слышалось что-то очень серьёзное и основательное.
– Подойди, спроси, кто там. И не болтай лишнего. Вообще-то, ваш язык я худо-бедно понимаю. Попытаешься впустить без разрешения… впрочем, не попытаешься – тебе этот шкаф не сдвинуть и под страхом смерти.
– Вы хотите, чтоб они сожгли мой магазин, убили меня, опозорили мою семью?
– Давай, иди, клоун.
«Возможно, я живым отсюда не выберусь… Но дёшево не дамся. Невелика честь – давать отпор преступникам только тогда, когда это разрешено… Всё одно, мне ни Элайю, ни Джонса так и не забудут, кашу маслом не испортишь…».
Старик повернулся с округлившимися глазами.
– Там сам Просвещённый Учитель Эйонолладир! И Старший Жрец Эйонтасеннар, его сын! Нельзя не открыть, выше власти нет!
– Выше власть Наисветлейшего, или я ошибаюсь? – усмехнулся Вадим, снимая с предохранителя бластер, - ладно, ты откроешь… То есть, сейчас я помогу тебе отодвинуть шкаф, они подождут ещё пять минут и зайдут по одному. Этот самый Учитель, его сын и ещё кто-нибудь третий, не более. Предупреди, если попытаются ломануться толпой или ещё что-то такое учудить – я открываю огонь. Бластер у меня заряжен на полную, если хотят стать мучениками во имя истинной веры прямо сейчас – то пусть, конечно, рискнут.
Старший Жрец Эйонтасеннар, высокий, как каланча (чтобы пройти в не заниженную, в общем-то, дверь, ему пришлось пригнуться) был на лицо холоден и мрачен, как могильная плита. Его светлые, льдистые глаза скользнули по помещению, выискивая, видимо, преступницу, но преступница пряталась за спиной Вадима, и вперить свой горящий холодным праведным гневом взор пришлось в него. На Вадима, правда, взор не действовал – может быть, потому, что Вадим не был лорканцем, может быть, потому, что вины никакой за собой не признавал. Следующий вторым Просветлённый Учитель, опирающийся на посох, и вовсе ни трепета, ни благоговения не внушал – был он столь стар и дряхл, что зримо угрожал рассыпаться не ровен час, а рассеянно блуждающий взгляд и беззвучно шамкающий рот наводили на мысли о старческом маразме.
«Тяжело оно – быть пожизненным-то авторитетом… я б сказал даже – издевательство над старостью. Дали б уже спокойно уйти на пенсию, а нет же – приходится утруждать старческие ноги и пытаться придавать себе величественный и благообразный вид, когда на это сил уже нет…».
А третьим парламентёром… вошла Дайенн. Оставалось только гадать, какой силы духа ей там, снаружи, стоило добиться такой высокой чести. Может быть, убедила, что ей, как коллеге и лучше всех знающей язык, удастся уговорить ненормального чужака сдаться.
– Алварес, ты как, совсем спятил или ещё надежда есть? – прошипела она, - ты что творишь? Ты хочешь, чтобы прямо здесь и сейчас, из-за тебя, вспыхнула гражданская война?
– Спокойно, Дайенн, - Вадим улыбался и выглядел как будто совершенно спокойным, даже расслабленным, рука с бластером покоилась на коленях, но Дайенн слишком хорошо знала своего напарника, чтобы верить этому обманчивому спокойствию, - как я понимаю, если никто всё же не стал поджигать магазин и творить прочий самосуд, значит, сообразили, что убийство гражданина другого мира может обернуться им не только славой, но и проблемами?
– Вадим, ты вот что, намеренно нарываешься на неприятности, и чем больше, тем лучше? Тебе тех, что были, мало?
Старший Жрец поднял руку, показывая, что сейчас будет говорить, и следует внимать в тишине и почтении.
– Мы прощаем чужака, не знающего наших законов и выросшего с почтением к другим законам. Если он сейчас уйдёт – никто не станет его преследовать и предъявлять претензии его миру.
– Ага, значит, я прав. Нет, дорогие мои, я не уйду. И как, интересно, вы собираетесь пожаловаться на меня, если сами гордитесь тем, что порвали связь с внешним миром? Возможность у вас, конечно, есть – компьютеры у старшего жречества имеются… но гордость же не позволит! Неет, я останусь. Пока не получу гарантию, что с этой девушкой не случится ничего дурного, а если она и её семья вам так неприятны – то, лучше всего, содействия их переселению за пределы вашей благословенной земли. Если уж, как тут мне сказали, она пострадала из-за меня – то это, если угодно, мой долг.
– Алварес! Ты надеешься противостоять всему городу, всему региону, или всему миру?
– А ты б на моём месте не стала, Дайенн?
Старший Жрец о чём-то вполголоса посовещался с отцом. Столпившиеся в дверях, но не смеющие шагнуть внутрь горожане возбуждённо загудели, предвкушая кровь. Жрец обернулся на них, и гомон враз стих, словно выключили звук.
– Девушка совершила преступление. И чужак совершил преступление. Но и наши соотечественники совершили нарушение, решив судить преступницу сами, без суда верховного жречества города, как подобает делать.
Из дверей заголосили что-то в ключе, что всегда за такое преступление следует именно такое наказание, веками так делалось и сейчас так должно быть, тут и думать нечего. Жрец снова зыркнул, голоса снова смолкли.
– Как бы ни был очевиден этот случай для вас, не подобает брать на себя функции, которые Наисветлейший возложил на своих верховных жрецов. Этим вы порочите нашу веру и порочите Учителей, которые призваны блюсти закон и порядок. Любое преступление, великое или малое, простое или сложное, должно быть расследовано Просветлёнными, которым разумение даёт Наисветлейший, над любым преступником должен состояться справедливый суд, чтобы каждый, кто услышит, мог извлечь для себя урок.
«Ого как… Так послушаешь – общество потенциального благоденствия, да вот беда, чуть отвернётся пастух – овцы глотки друг другу перегрызают… Это они перед нами этот фарс разыгрывают, или я чего-то ещё не понимаю?».
– Сейчас вечер, а суд не может проводиться ночью, когда око Наисветлейшего не взирает на нас. Суд состоится завтра, после Полуденного Моления. Эту ночь девушка проведёт в одной из Внешних Комнат…
Кроме того, что на Лорке нет полиции, на Лорке так же нет тюрем. Незачем – тюремное заключение как мера наказания не имеет места быть. За тяжкие преступления – казнь, за не тяжкие – телесные наказания, исправительные работы, штрафы, какие-нибудь сложные формы общественного порицания, в общем, спектр велик, но лишение свободы – не предусматривалось. И то верно, какое лишение свободы, если здесь не знают, что она такое. А для временного содержания преступников использовались специальные комнаты во внешней стене храмового двора.
– А чужеземец…
– А чужеземец – тоже.
Жрец Эонтасеннар изобразил непонимание – получилось это у его в общем невыразительного, безэмоционального лица не слишком убедительно.
– К чему? Мы не собираемся судить чужеземцев по тем же законам и наказывать той же мерой, что своих. Тот, кто не родился среди богоизбранного народа, не обязан…
– А это не обязанность, это право, привилегия и требование. Вы ещё не поняли? Я её не оставлю. Как вы правильно заметили, я не знаю ваших законов, по крайней мере, досконально. Откуда я знаю, может быть, ваши законы допускают тихо удавить её в этой вашей Комнате, а потом сказать, что оно само как-то? Нет уж, если вы заговорили о справедливом суде, я хочу справедливый суд увидеть, от начала до конца.
Дайенн зримо искала баланс между собственной взрывной дилгарской натурой и тем, что требовало от неё минбарское воспитание – слов ей не хватало. Во всяком случае, приличных.
– Вадим, ты, кажется, не понимаешь…
Вадим усмехнулся. Пожалуй, даже спокойнее Дайенн будет думать, что он не понимает. Спятил, перепил, просто заигрался в героя. Гораздо лучше, чем знать, что всё как раз понимает – но делает именно так. Он знал, что в словах старика – хозяина магазина – зерно правды есть, и совсем не маленькое. Что дело это и правда имеет для горожан Лехеннаорте значение именно политическое – мерзкое, проклятое слово, а без него никак. Что им, «чистым верующим», здесь, на «общей» территории, волей-неволей приходится жить и вести себя с оглядкой на находящихся здесь же «еретиков», подчиняться, хотя бы частично, их требованиям, уйти, оставив город полностью под контролем «еретиков» они не могут – а как же святыни, храмовые комплексы с собой не увезёшь, а поднять открытый мятеж не могут тоже – перевес в военной силе слишком не на их стороне. Злость копится и просто необходимо на ком-то её сорвать. Девушка, нагрешившая ещё много лет назад тем, что родилась у родителей, презревших условности ради того, чтоб быть вместе – идеальная кандидатура. Семья отца едва ли за неё вступится – по-видимому, им не хочется лишний раз вспоминать, что Симунарьот им родственник, семья матери, раз уж она была «не той женщиной» для Симунарьота, тоже не захочет высовываться, жениха у девушки нет – кто ж в здравом уме к ней посватается, достойных, что ли, девушек нет. И можно полагать, не вмешайся он – жрецы не поспешили бы со своим напоминанием о порядках, законности и недопустимости самосуда, предоставили толпе как-нибудь самим справиться, пусть выпустят пар и получат повод гордиться собой как защитниками веры и устоев. На то, что вмешался бы кто-то из «еретической» части общественности, надежды мало – может быть, первым побуждением и было бы… Но по соображению, что формально семья относится к староверам, что наиболее психованным из них только повод дай завопить, что их притесняют, вмешиваются в их дела, и призвать к погрому домов «еретиков» и «умеренных» до кучи – решат, что из-за одной живой души ломать копья не стоит. Гарнизон, положим, город отстоит, жаждущие подвигов во имя веры получат сообразно рангу и заслугам – но крови прольётся много, а надо ли это?
Но и двое в поле не более воин, чем один, жреческой верхушке, конечно, скандала совершенно не хочется, но с другой стороны – а чем они рискуют? Они знают, что «еретики» эскалации конфликта не хотят. И знают, надо полагать, что Альянс не вмешается тоже – здесь девять из десяти Просветлённых Учителей, это люди образованные, в том числе в вопросах внешней политики. Как ни крути, честность требует признать, что гражданин Советской Филанеи Вадим Алварес нарвался сам, осознанно и добровольно, и никто за его собственную глупость не обязан выписывать санкции Лорке VII, тем более что большая часть Лорки VII этих санкций и не заслужила, а меньшей части, ввиду своих сепаратистских настроений, они до лампочки. В любом случае, официальный протест по поводу убийства офицера Алвареса и «преступницы» Симунарьенне этим самым Алваресу и Симунарьенне посмертно уже ничем не поможет.
– Я хотел бы, чтобы вы поняли – я не настолько плохо знаю ваши законы, как вы можете подумать. Я хотел бы выступить в защиту этой девушки и попытаться опровергнуть слова её обвинителей. Если есть свидетели обвинения – должны быть и свидетели защиты, если есть обвинитель – должен быть и адвокат. Это не противоречит вашим законам. Не прописывается прямым текстом, но и не противоречит.
– А мы должны в суде слушать свидетельства неверующего чужака? – крикнул кто-то от дверей. На сей раз жрец его не прервал – видимо, эти слова были к месту.
– Разве в вашем священном писании не сказано, что и камни свидетельствуют о величии Наисветлейшего? Если камням доверяется такое важное дело, то тем более иноземец может свидетельствовать в деле одной девушки.
– А что будет, если ты нас не убедишь? Если Симунарьенне всё же будет признана виновной? Тогда ты отступишься и позволишь правосудию вершиться как должно, признаешь, что твоё вмешательство было ошибочным? Ты должен помнить, единый закон всех наших миров запрещает вмешиваться во внутренние дела и нарушать внутренние законы!
«Интересное дело, это они от меня прямо здесь и сейчас публичного покаяния уже ждут?».
– Нет, не отступлюсь. Если будет доказано, что состав преступления в действиях Симунарьенне всё же есть, я буду настаивать, что в грех она впала не по умыслу, а невольно…
– Ты собираешься взять её вину на себя?
– Это естественно, ведь я мужчина. Разве вы сами не говорите, что женщина – существо слабое, увлекающееся и не имеющее полноценного разума, и лишь мужчина способен в полной мере нести ответ за свои действия?
Видимо, рассудив, что дальнейшее представление на публику, которой собралось уже прилично, нецелесообразно, Просветлённый Учитель и его сын, снова коротко посовещавшись, дали знак уводить обоих.