Ты моя трава... ой, тьфу, моя ива(с) // Дэвид Шеридан, психологическое оружие Альянса
…В то утро Питере в общей комнате, рядом с кухней, стирал свои чулки и портянки. Дверь открылась, заглянула женщина в какой-то невообразимой шашке, в татарских сапогах. Он ее не сразу узнал. Это была Луиза Брайант.
Петерс живо вытер мокрые руки, они поздоровались. Если бы Луиза увидела первую леди Белого дома за штопкой своих кружевных платьев, менее удивилась бы. А здесь советский шеф за стиркой! Петерс ответил просто:
— Это у меня старая привычка, от фронта и времен работы в Москве. Рубашки мне стирает жена; чулки, портянки — я сам. Мужчина к женщине должен относиться с достоинством, — и добавил еще что-то о любви.
Глядя на американскую журналистку, появившуюся так неожиданно, Петерс удивляйся не менее чем Луиза. Как она могла оказаться здесь, в такой дали — почти край света?! Петерс знал обстановку и не мог поверить, чтобы Наркоминдел разрешил поездку в Среднюю Азию, далеко не безопасную, иностранному корреспонденту, да еще женщине. Но, хотя он давно уже знал Луизу Брайант, однако, вероятно, не все ее возможности были ему известны. Действительно, после того, как Наркоминдел наотрез отказался дать разрешение Брайант на эту поездку, Луиза попросилась на прием к Ленину. Вопрос был решен.
…Когда Петерс сказал о жене (которая ему стирает лишь рубашки), американка в душе несказанно обрадовалась — какие сюжеты преподносит ей Россия: Мэй и Джейк снова вместе! Вместе со своей дочерью, встречи с которой он всегда так жаждал!
Петерс сказал Луизе:
— Приглашаю вас вечером. Угощу зеленым чаем, кок-чай — лучшее средство против жажды. Здесь говорят: чай не пьешь, где будет сила?
Американка рассмеялась, достала блокнот, что-то записала.
— …Кстати, думаю, что и жена уже пришла… — продолжил Петерс.
— Мэй? — осторожно спросила Луиза. Он как-то нехотя ответил:
— Мэй прислала бумагу королевского суда — развод. Напиоала — не желает сидеть в России на мерзлой картошке. Этим и кончились наши отношения со старшей Мэй! Подозреваю, что Локкарт, когда вернулся в Лондон, приложил здесь немало усилий…
Он подумал еще о чем-то и добавил:
— Маленькая Мэй пока в Англии. Жду ее приезда к лету, вероятно, после школы. Какая она там, эта малейшая Мэй?!
Жена Петерса Антонина (Петерс обращался к ней: Антонина Захаровна) — хорошенькая рыженькая русская женщина, та учительница, котирую он встретил в Киеве. Они тогда расстались, ничего не слышали друг о друге более года. Но они нашли друг друга, хотя жили в мире, в котором многие дороги перепутались, потерялись… Антонина занималась в Ташкенте с неграмотными взрослыми, радела о скромном быте своей семьи, о процветании коммуны. Пройдет время, и Брайант скажет Петерсу, что теперь у него семья идеальная, о таких в России говорят: классовая любовь! Петерс возразит:
— Зачем же классовая? Любовь не нуждается ни в каких прилагательных, если она любовь…
lib.rus.ec/b/240132/read
Грустно всё-таки...
Может, и лучше б было, если б он сразу забрал их с дочерью к себе после революции. А может, и не изменило бы это уже ничего. Ну, а испытание расстоянием и правда не все выдержат...
Петерс живо вытер мокрые руки, они поздоровались. Если бы Луиза увидела первую леди Белого дома за штопкой своих кружевных платьев, менее удивилась бы. А здесь советский шеф за стиркой! Петерс ответил просто:
— Это у меня старая привычка, от фронта и времен работы в Москве. Рубашки мне стирает жена; чулки, портянки — я сам. Мужчина к женщине должен относиться с достоинством, — и добавил еще что-то о любви.
Глядя на американскую журналистку, появившуюся так неожиданно, Петерс удивляйся не менее чем Луиза. Как она могла оказаться здесь, в такой дали — почти край света?! Петерс знал обстановку и не мог поверить, чтобы Наркоминдел разрешил поездку в Среднюю Азию, далеко не безопасную, иностранному корреспонденту, да еще женщине. Но, хотя он давно уже знал Луизу Брайант, однако, вероятно, не все ее возможности были ему известны. Действительно, после того, как Наркоминдел наотрез отказался дать разрешение Брайант на эту поездку, Луиза попросилась на прием к Ленину. Вопрос был решен.
…Когда Петерс сказал о жене (которая ему стирает лишь рубашки), американка в душе несказанно обрадовалась — какие сюжеты преподносит ей Россия: Мэй и Джейк снова вместе! Вместе со своей дочерью, встречи с которой он всегда так жаждал!
Петерс сказал Луизе:
— Приглашаю вас вечером. Угощу зеленым чаем, кок-чай — лучшее средство против жажды. Здесь говорят: чай не пьешь, где будет сила?
Американка рассмеялась, достала блокнот, что-то записала.
— …Кстати, думаю, что и жена уже пришла… — продолжил Петерс.
— Мэй? — осторожно спросила Луиза. Он как-то нехотя ответил:
— Мэй прислала бумагу королевского суда — развод. Напиоала — не желает сидеть в России на мерзлой картошке. Этим и кончились наши отношения со старшей Мэй! Подозреваю, что Локкарт, когда вернулся в Лондон, приложил здесь немало усилий…
Он подумал еще о чем-то и добавил:
— Маленькая Мэй пока в Англии. Жду ее приезда к лету, вероятно, после школы. Какая она там, эта малейшая Мэй?!
Жена Петерса Антонина (Петерс обращался к ней: Антонина Захаровна) — хорошенькая рыженькая русская женщина, та учительница, котирую он встретил в Киеве. Они тогда расстались, ничего не слышали друг о друге более года. Но они нашли друг друга, хотя жили в мире, в котором многие дороги перепутались, потерялись… Антонина занималась в Ташкенте с неграмотными взрослыми, радела о скромном быте своей семьи, о процветании коммуны. Пройдет время, и Брайант скажет Петерсу, что теперь у него семья идеальная, о таких в России говорят: классовая любовь! Петерс возразит:
— Зачем же классовая? Любовь не нуждается ни в каких прилагательных, если она любовь…
lib.rus.ec/b/240132/read
Грустно всё-таки...
Может, и лучше б было, если б он сразу забрал их с дочерью к себе после революции. А может, и не изменило бы это уже ничего. Ну, а испытание расстоянием и правда не все выдержат...