Ты моя трава... ой, тьфу, моя ива(с) // Дэвид Шеридан, психологическое оружие Альянса
Чем порадовало нас начало нового месяца? Ну, Небожителей — небольшой такой накладкой в виде программного сбоя у свежезахваченного судна, в результате оно едва не протаранило мирную колонию, паники было... При чём у Небожителей не то чтоб паники, но психу в связи с этим было предостаточно, с последующим выяснением, коего же чёрта один Небожитель столько времени отмахивался от отчётов другого Небожителя, и не принял вовремя меры... Мне с этого перепало сообщение, что в колонии находятся трое наших — вроде как, два мальчика и девочка, инноведо Птолемея слышали их «крики». Хоть возможности мои не доходят до прежнего объёма, связь с ними наладить я смог. Работа была довольно ювелирной, просто заговорить в их голове я не мог, ребята и так достаточно пережили. К тому же, мальчики — оба салатовой линии, ровесники Луиса и Кармейна — только там впервые друг друга увидели, и теперь тот из них, кто рос в лаборатории и знал, кто он такой, размышлял о том, как объяснить выросшему среди людей, «что за фигня». Девочка тоже была «внедренкой», сиреневая, ровесница этой Айлы. Так вот теперь я подключал доступные мне ресурсы Веды для трансляции им успокоительных мыслеобразов, осторожно лез в сны. Эту паутину я в целом плёл над миром, осторожно перебирал невидимые связи, касался сознания тех, кто пока не привык к подобным прикосновениям. Грядёт глобальная перекличка, грядёт...
читать дальшеНу, а нас вот начало месяца порадовало главным образом долгожданным событием — появлением на свет наследника. По настоянию Марины, я в те дни не отлучался из дворца, хотя во внутренние покои, понятное дело, как и почти никто, не допускался. Однако радостную весть я получил одним из первых — и после этого неизменная-незаменимая Ширин препроводила меня в отведённую мне комнату, что только на ручках не отнесла, потому что и у нас наступает порой такой момент, что с ног уже валимся — от того, сколько не спали и переживали.
Ну наконец-то. Одной головной болью меньше, мальчишка родился крепким здоровым бутузиком, личный врач удивлялся тому, насколько легко и безболезненно прошли роды... А я в который раз думал о том, до чего противным образом размножаются люди. Нет, против самого секса я ничего, боже сохрани, никогда не имел. А вот то, что рождение нового человеческого существа является, так сказать, его побочным эффектом... При чём ладно ещё, если секса желанного, а если... не очень? Какое же счастье, что мы от этого избавлены. Даже представлять-то себе такие ужасы не хочется. Девять месяцев истязания тела до, года три общения с этим органическим тамагочи после... Да ещё и общая рэндомность результата...
Дальше у нас пошли дни плодотворной, хотя и довольно рутинной работы, где нам с Луисом приходилось много ездить, много с кем встречаться, таскать туда-сюда много бумаг, Кармейн решал какие-то маловнятные вопросы с любезным отечеством — я честно представить не мог, какие проблемы у него могут возникнуть с получением гражданства со стороны не новой родины при чём, а нынешней, но что-то там было. Однако, впрочем, работать это не мешало. Ривайв живо интересовался нашими делами, но сам неожиданно избрал для себя сферу от них далёкую — стал учителем. Лётным инструктором. Говорил, что это лучшее, что он может сейчас делать для себя и других.
Нет, в какой-то мере учителем был и я. Для всех этих школьников и молодых ребят, которых водил на станцию, показывал и рассказывал, организовывал для них два раза в неделю компьютерный зал, где они сидели за графикой и задачами по физике и математике. С ткачами то же самое — временный цех с пятью станками для образца, стар и млад, тут уже не два раза в неделю, тут почаще. Никакого особенного педагогического таланта я за собой не наблюдал, да тут, на мой взгляд, и не требовалось. Я, впрочем, всегда считал, что если есть простые и понятные необходимости, общее дело — то никаких больше ухищрений и не надо. Но Лайл, кажется, считает, что этот подход чужд людям.
Впрочем, иногда людям и нет нужды что-то всей душой понимать и разделять. Им самим достаточно выгодно просто подчиняться. Вот как сейчас.
Должно быть, кто-то смотрел недоуменно, а кто-то и смутно враждебно на странную семью, имеющую сложно определимый статус в стране... Наверняка были у нас и недоброжелатели — мне сложно тут понять человеческую натуру, но пока нигде мы с этим не сталкивались. Хотя, много ли у нас было сфер помимо работы?
Мы ведь скромные мирные труженики, наши официальные звания не могут потрясти. У меня долгое время даже практически не было денег — проживание, вещи, всё было готовым и оплаченным, а чего-то сверх мне не требовалось. В ту командировку Луис меня возил за свой счёт...
Да, сейчас у нас в собственности дом и дотации правительства на наш проект... И видимо, так уж устроено, что инноватор не может не иметь никакой власти...
- Как можно в тебя не верить! - восторженно жестикулировал Ривайв, - ты и после этого, и здесь вот сумел всё повернуть в наивыгоднейшую для себя сторону! Так выкрутиться, так суметь устроиться... Это гениально!
- Это везение в немалой степени, Ривайв. Заступничество Локона, милость Эрде... Благосклонность королевы.
- Особенно благосклонность королевы, да, - хмыкнул Луис, - вот тут кое-кто меня просто потряс! Я так понимаю, если б не некоторые досадные помехи год назад, не исключено, что сейчас короля Азадистана звали бы Риббонс, а не Абрам... Но что поделаешь, работаем с тем, что есть.
- Луис, ты опяааать...
- Для чего Тьерии нам помогать? - спросил Кармейн, - какую цель он преследует, делая всё это?
- Честно? Не знаю, не могу быть ни в чём уверенным. Самое ходовое предположение — просто ради интереса и забавы. Во всяком случае, он многое сделал, чтобы я так думал. Подозревать за ним сентиментальность — сами понимаете, сложно. Может быть, ему просто приятно, когда сколько-то живых душ от него зависят.
- А может быть, где-то в глубине души ему не безразлична семья? - так же тихо выдал Кармейн.
- Не безразлична. Только его семья не мы. Он же не раз на то указывал, и, честно говоря, у меня нет желания возражать. Уходящих надо отпускать. При первой же такой мысли. Дабы они просто шли своей дорогой, а не боролись с нами за право ею идти.
- Я только обрёл семью, а уже оказывается, что из неё тоже кто-то уходит, - грустно вздохнул Луис, - я не о Тьерии даже, я о тех, других... Которых вот тоже не понимаю, если честно. Хотя, если их там уже несколько — им там скучно и одиноко не будет.
- За что он вас так ненавидит? Мы ведь ему ничего, на самом деле, не сделали.
- Он сам утверждает, что это вовсе не ненависть. Мы были помехой на его пути — и он нас устранил. Мы перестали быть его помехой — и больше мы его не интересуем.
- Скорее это уж мы ненавидим его, - горько усмехнулся Ривайв, - благо, есть за что.
- Тьерия... Нам никогда до конца не понять его. Мы все достаточно рано узнали друг о друге, о единстве. Он же всю жизнь был один. Нас выпустили в мир и вырастили ответственные люди, нас не ломали, мы были окружены подобающим отношением. Над нами не совершали насилия. А над ним совершали.
- Что? Невозможно! - Ривайв хлопнул кулаком по столу, - как и кто такое мог посметь? Ведь ты имеешь в виду тех, кто знал, кто он?
- Увы, да. Его воспитателей, служащих Семнадцатого сектора.
- Неслыханно... Как такое могли допустить, куда смотрели?
- Ну, а куда я смотрел? Я и не подозревал, честно. Я должен был отдать его — и отдал, и все эти годы понятия не имел о его судьбе. Скупыми отчётами меня и то особо не баловали. Я не имел с ним связи, я не мог даже присниться ему во сне. Я знал, что он должен быть особым случаем, но не думал, что люди так это поймут. Я ничего о том секторе не знал — не положено было... Это была военная база, по сути. Со всем вытекающим... Отсутствием того отношения, которое знали мы. Наличием унижения личности — человеческой ли, инноваторской, какая разница.
- У Бринга с Дивайном тоже военная база была, и ничего. И потом много у кого... Это не объяснение. Хотя для людей, наверное... Но как можно винить тебя в том, о чём ты просто не знал? Можно подумать, ты бы не вмешался, не навёл порядок?
- Я бы затруднился с выбором казни для тех, кто своими вольными человеческими трактовками и выдвижением своего «я» искажает План и препятствует свершению того, что должно быть. План требовал, чтобы я отдал одно из творений — и я отдал, не первый раз это было, до этого так же забрали Лейфа, и не последний — сколько их было, этих внедренцев... Но нигде в Плане не было сказано, что его должны были воспитывать как бесправный скот, как вещь, как нечто ниже людей по своим правам, сапогами забивать его самоуважение на самое дно его личности. Издеваться... Ведь добро бы, если б его только наказывали за промахи. Его жестоко осаживали каждый раз, когда у него появлялся повод собой гордиться. И между ними и всеми вокруг возводили непреодолимую стену. Я понимаю, так они надеялись подготовить его к его роли. Но только вот никак я не могу понять, что у них вместо мозга. Как они не видели, что воспитывают существо ущербное и опасное. Столь голодная собака однажды разорвёт хозяина. Продав душу за любую малую толику тепла. К каждому из нас были добры и ласковы наши воспитатели, уважительны тренеры и коллеги — и нам было, за что умирать. Нет, не за них, ни один человек не стоит того, чтобы ставить его выше Плана — но каждый из них об этом знал. За то понимание, что мы читали в их глазах — кто мы и для чего. За тот багаж, который они нам дали.
- Всё из-за них, всё из-за людей... Мы были созданы ради них, мы зависели от них... Почему они так глупы и неблагодарны? Почему им так нравится всё ломать?
- По крайней мере теперь, Ривайв, у нас есть... Да, иногда мне кажется — глобальная моя иллюзия. И я не знал, как впишете себя в неё вы....
- Прекрасно вписали, как видишь. Это определённо лучше, чем быть побеждённым и мёртвым.
Так вот, жизнь потекла своим неспешным, приятным рабочим чередом. Ну, судя по новостям, у Небожителей — не столь неспешным и не всегда приятным, но это их жизнь. Мне хватало — ничего не понимаю в бизнесе и не буду понимать, какое счастье, что у меня есть Луис... И в случае каких-то совсем уж серьёзных пробуксовок — протекция свыше. Нередко дела решались в комнате, смежной с детской, королева в простом домашнем платье улыбалась моему слегка затравленному взгляду в сторону двери.
- Он правда, вовсе не доставляет мне беспокойств. Он очень тихий, я ж говорила вам. Почти никогда не кричит. Ну, только если совсем уж необходимость — если, к примеру, описался, а рядом никого... Но так бывает очень редко, обычно я всегда чувствую, когда надо к нему поспешить, да и отлучаюсь-то редко... Когда отлучаюсь — с ним остаётся Нафия, или кто-нибудь из врачей, бывает, заходит... Они все в голос говорят, что ребёнок очень спокойный, с ним никаких проблем. Лежит, улыбается, гулит, что-то будто щупает перед собой руками...
- Щупает??? У него в порядке зрение? Если...
- В порядке, проверяли. Малыш абсолютно здоров. Он вообще подарок, а не ребёнок, уверяю вас. Врачи не нахвалятся, остальным так и просто хочется слюнявчики подарить. Видели бы вы Ширин с ним на руках... В общем, нет у дитяти недостатка в няньках, кто-то да приходит, не всё на мне одной. Так что... не бойтесь меня отвлекать от хлопот, я не перестала быть королевой, став матерью. Напротив, я буду тяготиться стремлением меня от всего оградить. Зверею без работы, если совсем уж честно. Видимо, преобразования сказываются?
Неожиданные проблемы возникли у нас с постройкой заводского жилого комплекса — часть территории по каким-то давним священным распоряжениям была закреплена за местной религиозной общиной. Община и сама рада была уступить нам эту землю, потому что ровно никакого дохода она им не приносила, стояла даже не застроенная — предназначена была некогда для каких-то торжественных сборищ, то ли казней преступников, то ли жертвоприношений, а сейчас община была уже не настолько религиозна, чтоб не продать нам эту землю и не жить потом в этом же посёлке, работая на этом же заводе. Только вот беда — юридически земля была закреплена не за людьми, не за организацией даже (тогда распоряжаться ею мог бы её глава), а... за культом. За божеством. Отменить это постановление могла верховная власть раз в десять лет до наступление какого-то там знаменательного дня, после которого право собственности считалось автоматически продлённым. При чём сама община по вопросу, продавать ли землю, только сейчас пришла к полному единству — старики долго упирались рогом и тянули время, пока их же священники им популярно не объяснили, что конкретно вот им, старикам, без такого экономического союза дай бог эти десять лет как-то протянуть, на что-то жить. Старики традиционно покритиковали Запад, но согласились.
- Восток... - шипел Луис, - сделают, потом сами страдают... Мало того, что отменить распоряжение, так ещё и священные эти каменюки отсюда вывезти время занимает... А времени у нас сколько? Неделя или чуть больше? Резинщики... Знаешь что, давай, чтоб не откладывать дело в долгий ящик, махаем по этому вопросу в Тебриз прямо сейчас? А то там ещё окажется, что ещё неделю надо рассматривать, или какие-нибудь молебны предварительно отслужить... Тьфу.
На самом подъезде к городской черте мы столкнулись с новой неожиданной проблемой — пробка! Пробок здесь, мягко говоря, не бывало прежде, а теперь вот мы на собственной шкуре осознали, что быстрый путь и кратчайший — не одно и то же.
Поэтому во дворце я был, когда уже смеркалось. Марина, впрочем, меня приняла. Она вообще как-то сказала, что я могу обращаться к ней в любое время, но я тогда сразу поставил себе «галочку» не злоупотреблять и лучше вообще не думать в подобном ключе. Однако вот сейчас явно нужно было злоупотребить — не отправляться же теперь ни с чем.
- Что-то я запуталась, так что за причина там с этой землёй?
- До конца мы сами не поняли, если честно. Похоже, получилось так. Более ста лет назад глава того жутко суверенного государства, которое тут тогда было — вы помните, что творилось в плане бесконечных гражданских войн — подарил эту землю одной из зороастрийских общин в обмен на военную поддержку. Но оформил это хитро, оставив лазейку для себя — привязав право владения к определённому празднику. Надеялся через десять лет землю вернуть — но столько не прожил. А теперь люди и сами бы рады этот щедрый подарок передарить, но прав таких не имеют.
- Понятно... Ну, какие надо бумаги я подпишу. Логичнее, наверное, было бы Абраму, но глава-то государства изначально я... Да и у Абрама дел и так хватает и даже с горкой, а я тут в вынужденном безделье хватаюсь за любую бумажную рутину, не могу без дела. Не, я понимаю их беспокойство, но я правда прекрасно себя чувствую! Хотя да, малыша надолго не оставишь.
Видимо, что-то такое на моём лице отразилось...
- Риббонс, ну зачем вы так, в самом деле! Вы, кажется, представляете воспитание детей какой-то каторгой и вообще концом жизни? Уверяю вас, совершенно не так страшен чёрт, как его малюют!
- Как его малютка, угу... Дети детям рознь, Марина. Я боюсь человеческих детей. Особенно таких маленьких. Они... Они неразумны. Нерациональны. Беспомощны. От них постоянно нужно ждать каких-то проблем. Это строптивые куски плоти, меня бы не хватило с ними взаимодействовать... Я могу работать даже со школьниками средних классов, но это же — это не личность... И вообще, всё, построенное на инстинктах, для меня страшно...
Она рассмеялась и схватила меня за руку.
- Я просто обязана доказать вам, что вы не правы. Пойдёмте, пойдёмте! Просто посмотрите на него. Нет, вы, конечно, видели его уже... но побудьте рядом с ним подольше, понаблюдайте. Ну в самом деле, это смешно уже даже, такой большой Риббонс боится такого маленького карапузика.
- Я не боюсь, я...
Да, я, конечно, тороплюсь, но полчаса действительно погоды не сделают. Мало ли, что мне неприятно наличие в ней такой человеческой черты, как материнские чувства... Враз человека из изменяемого не вывезешь, да и пока что вреда-то от этого, в самом деле, нет... Если не считать очень даже хороший вопрос — а сумеет она его оставить на Земле, когда нужно будет улетать с нами, не будут классические картины разывания между? Никогда не понимал этого фанатизма матерей к детёнышам...
Уже, как упоминалось, вечерело. И в детской, при задёрнутых шторах, было сумрачно. Очертания кроватки, тихие вяки оттуда. Шаг, другой... и мы синхронно остановились, а потом так же синхронно бросились к кроватке. Не галлюцинация. Золотой свет.
- Вы видите это... Он... Ему таки досталось...
- Он родился инноватором.
Продолжало темнеть, но включить свет нам не приходило в голову. Золотого света маленьких глаз нам хватало.
- Вот почему вы, как вы говорите, слышите его. Он действительно зовёт вас, когда вы ему нужны. И вот почему он такой... спокойный. Почти всё время, когда никого с ним рядом нет, и особенно во сне, он общается с Ведой. Обучающая программа сама вышла на него. Подстроилась, естественно, под его особенности... Этот ребёнок и не принесёт вам беспокойств, никаких, никогда. Уже сейчас он получает всю необходимую информацию об окружающем мире. Он смотрит на нас и понимает, кто мы. Он понимает назначение каждого предмета вокруг. Если вдруг вот этот бортик кроватки исчезнет — он всё равно не упадёт и не ушибётся. Он никогда не будет давиться мелкими игрушками. Он никогда не сунет шпильку в розетку. Вам никогда не придётся ему объяснять, что спички детям не игрушка - он это уже знает.
- Господи, что же мы сделали... Понимаете ли вы, что мы сделали?
- При чём совершенно ненамеренно, что интересно.
- Это наш общий ребёнок, - она обратила на меня собственный горящий золотом взгляд, - и ваш тоже, Риббонс. Понимаете?
Прежде такого не было. Мы одновременно были там, в локации. В доме. Оба мира были перед нашими глазами. Прежде ей для того, чтобы выйти туда, нужны были покой и сосредоточенность, часто это происходило во сне. Сейчас же — в полном молчании мы стояли друг напротив друга в мире физическом, и говорили — там.
- Видел ли кто-нибудь?
- Если даже я не замечала, а ведь я больше всех провожу с ним времени, и сплю там...
- А Абрам?
- Что Абрам? Спальня короля через несколько комнат отсюда.
- Что?
- А вы думали, она у нас общая? Риббонс, мы последний раз были близки... девять месяцев назад. Или вы думаете, что я способна предаваться любовным утехам в таком положении? Да просто как-то и вообще неприлично... трогать жену в то время, как она уже носит младенца. Сейчас, конечно, мы уже могли бы... мой организм восстанавливается быстрее, чем обычно бывает в таких случаях...
- Значит...
Мир в глазах качнулся, загрузка резво пошла за половину, и вот уже низкий потолок избы над нами, шорох веток за окнами — та самая черёмуха, белёсый силуэт пирамидки подушек на кровати — чего стоило мне воссоздать эту забавную картину тут, и я понимаю — кажется, без меня она была уже тут, наводила порядок, я чувствовал запах свежевымытых досок, видел, что вещи расположены не так, как размещал их я, вытерта пыль... В общем даже не сразу и скажешь, в каких мелочах это видно, но видно — женская рука... Она вошла в этот дом, и сейчас она привела меня сюда. Её ладони жгли меня сквозь рубашку. То же, что она делала со мной в ментальном плане... восхищало. Так всегда восхищает, когда первоуровневый новичок яростно карабкается по пока крутым и неприступным ступеням, чтобы настигнуть тебя, беспорядочно сгрести в охапку, целуя, кусая, вопя от восторга и ощущая себя чуть ли не чемпионом мира...
- Помните, мы говорили с вами... Глупо это всё. Если б о нас можно было написать роман — то, может быть, кто-нибудь потом читал бы и восхищался, как мы ходили вокруг да около и изображали, что далеки от самой мысли, или соревновались, кто из нас первым уступит, кто первым преодолеет упрямство... Но скорее просто выкинули бы такую книгу нафиг. Я больше не буду ждать. Нет, я подожду совсем немного... Риббонс, это может произойти сейчас и здесь, но... Мне думается, этого всё же будет мало. Я предлагаю вам... Это можно как раз приурочить, например, к вашему дню рождения в другом мире. Я всё устрою...
Меня даже уже не сильно беспокоило, какое впечатление производят на Ширин мои сумасшедшие глаза, что там опять ёрничает по дороге Луис... Крутые виражи у жизни, ничего не скажешь. Крутые, хотя ожидаемые...
На этом ретроспектива практически вся. То, что было потом, мне сильно подробно расписывать не хочется. Несколько дней я летал в шоке от сказанного и от ожидаемого, в эти несколько дней я окончательно поверил. И за день до назначенного я узнал - в мире Перекрёстка от Сецуны - что Марина писала Эрде с просьбой отпустить Сецуну из рядов Небесных Судий. Сказать, что возведённый воздушный замок опять рухнул - значит, ничего не сказать. Особенно травмировало, что они столько времени врали мне, пытались убедить меня, что ничего нет, мне не из-за чего волноваться... Я так и не пришёл спросить её, зачем же ей нужно было говорить мне тогда эти слова, обещать мне то, что обещала. Больше уже и не спрошу. Я много чего не понимаю, в частности - когда они успели. Так результативно встретиться... Удивлялись же дворцовые врачи тому, как быстро восстановился организм королевы после родов... знали бы они, насколько!
Во избежание скандала - да и просто во прекращение этой мыльной оперы - Сецуна забрал Марину на Птолемей. Обещал любить и заботиться. Ну, гм, в добрый путь. Сколько-то моих истерик братья терпеливо выслушали, потом была апатия, потом дела отвлекли и тем спасли. Ещё хорошо, что в стране не случилось масштабных гражданских волнений в связи с таинственным исчезновением королевы, так только, среднего размаха скандалец... Ширин пришлось покинуть страну - это лучшее, что она могла сделать, ввиду того, что на неё недобро смотрел не только я. Я имел несколько непростых разговоров с королём... Ладно, живём, в общем, как-то. Приобретённого положения моя семья не потеряет, и это главное. Мы забрали возрождённых Бринга и Дивайна, на очереди Хиллинг и Лейф, и не только. Жизнь, в общем, продолжается.
читать дальшеНу, а нас вот начало месяца порадовало главным образом долгожданным событием — появлением на свет наследника. По настоянию Марины, я в те дни не отлучался из дворца, хотя во внутренние покои, понятное дело, как и почти никто, не допускался. Однако радостную весть я получил одним из первых — и после этого неизменная-незаменимая Ширин препроводила меня в отведённую мне комнату, что только на ручках не отнесла, потому что и у нас наступает порой такой момент, что с ног уже валимся — от того, сколько не спали и переживали.
Ну наконец-то. Одной головной болью меньше, мальчишка родился крепким здоровым бутузиком, личный врач удивлялся тому, насколько легко и безболезненно прошли роды... А я в который раз думал о том, до чего противным образом размножаются люди. Нет, против самого секса я ничего, боже сохрани, никогда не имел. А вот то, что рождение нового человеческого существа является, так сказать, его побочным эффектом... При чём ладно ещё, если секса желанного, а если... не очень? Какое же счастье, что мы от этого избавлены. Даже представлять-то себе такие ужасы не хочется. Девять месяцев истязания тела до, года три общения с этим органическим тамагочи после... Да ещё и общая рэндомность результата...
Дальше у нас пошли дни плодотворной, хотя и довольно рутинной работы, где нам с Луисом приходилось много ездить, много с кем встречаться, таскать туда-сюда много бумаг, Кармейн решал какие-то маловнятные вопросы с любезным отечеством — я честно представить не мог, какие проблемы у него могут возникнуть с получением гражданства со стороны не новой родины при чём, а нынешней, но что-то там было. Однако, впрочем, работать это не мешало. Ривайв живо интересовался нашими делами, но сам неожиданно избрал для себя сферу от них далёкую — стал учителем. Лётным инструктором. Говорил, что это лучшее, что он может сейчас делать для себя и других.
Нет, в какой-то мере учителем был и я. Для всех этих школьников и молодых ребят, которых водил на станцию, показывал и рассказывал, организовывал для них два раза в неделю компьютерный зал, где они сидели за графикой и задачами по физике и математике. С ткачами то же самое — временный цех с пятью станками для образца, стар и млад, тут уже не два раза в неделю, тут почаще. Никакого особенного педагогического таланта я за собой не наблюдал, да тут, на мой взгляд, и не требовалось. Я, впрочем, всегда считал, что если есть простые и понятные необходимости, общее дело — то никаких больше ухищрений и не надо. Но Лайл, кажется, считает, что этот подход чужд людям.
Впрочем, иногда людям и нет нужды что-то всей душой понимать и разделять. Им самим достаточно выгодно просто подчиняться. Вот как сейчас.
Должно быть, кто-то смотрел недоуменно, а кто-то и смутно враждебно на странную семью, имеющую сложно определимый статус в стране... Наверняка были у нас и недоброжелатели — мне сложно тут понять человеческую натуру, но пока нигде мы с этим не сталкивались. Хотя, много ли у нас было сфер помимо работы?
Мы ведь скромные мирные труженики, наши официальные звания не могут потрясти. У меня долгое время даже практически не было денег — проживание, вещи, всё было готовым и оплаченным, а чего-то сверх мне не требовалось. В ту командировку Луис меня возил за свой счёт...
Да, сейчас у нас в собственности дом и дотации правительства на наш проект... И видимо, так уж устроено, что инноватор не может не иметь никакой власти...
- Как можно в тебя не верить! - восторженно жестикулировал Ривайв, - ты и после этого, и здесь вот сумел всё повернуть в наивыгоднейшую для себя сторону! Так выкрутиться, так суметь устроиться... Это гениально!
- Это везение в немалой степени, Ривайв. Заступничество Локона, милость Эрде... Благосклонность королевы.
- Особенно благосклонность королевы, да, - хмыкнул Луис, - вот тут кое-кто меня просто потряс! Я так понимаю, если б не некоторые досадные помехи год назад, не исключено, что сейчас короля Азадистана звали бы Риббонс, а не Абрам... Но что поделаешь, работаем с тем, что есть.
- Луис, ты опяааать...
- Для чего Тьерии нам помогать? - спросил Кармейн, - какую цель он преследует, делая всё это?
- Честно? Не знаю, не могу быть ни в чём уверенным. Самое ходовое предположение — просто ради интереса и забавы. Во всяком случае, он многое сделал, чтобы я так думал. Подозревать за ним сентиментальность — сами понимаете, сложно. Может быть, ему просто приятно, когда сколько-то живых душ от него зависят.
- А может быть, где-то в глубине души ему не безразлична семья? - так же тихо выдал Кармейн.
- Не безразлична. Только его семья не мы. Он же не раз на то указывал, и, честно говоря, у меня нет желания возражать. Уходящих надо отпускать. При первой же такой мысли. Дабы они просто шли своей дорогой, а не боролись с нами за право ею идти.
- Я только обрёл семью, а уже оказывается, что из неё тоже кто-то уходит, - грустно вздохнул Луис, - я не о Тьерии даже, я о тех, других... Которых вот тоже не понимаю, если честно. Хотя, если их там уже несколько — им там скучно и одиноко не будет.
- За что он вас так ненавидит? Мы ведь ему ничего, на самом деле, не сделали.
- Он сам утверждает, что это вовсе не ненависть. Мы были помехой на его пути — и он нас устранил. Мы перестали быть его помехой — и больше мы его не интересуем.
- Скорее это уж мы ненавидим его, - горько усмехнулся Ривайв, - благо, есть за что.
- Тьерия... Нам никогда до конца не понять его. Мы все достаточно рано узнали друг о друге, о единстве. Он же всю жизнь был один. Нас выпустили в мир и вырастили ответственные люди, нас не ломали, мы были окружены подобающим отношением. Над нами не совершали насилия. А над ним совершали.
- Что? Невозможно! - Ривайв хлопнул кулаком по столу, - как и кто такое мог посметь? Ведь ты имеешь в виду тех, кто знал, кто он?
- Увы, да. Его воспитателей, служащих Семнадцатого сектора.
- Неслыханно... Как такое могли допустить, куда смотрели?
- Ну, а куда я смотрел? Я и не подозревал, честно. Я должен был отдать его — и отдал, и все эти годы понятия не имел о его судьбе. Скупыми отчётами меня и то особо не баловали. Я не имел с ним связи, я не мог даже присниться ему во сне. Я знал, что он должен быть особым случаем, но не думал, что люди так это поймут. Я ничего о том секторе не знал — не положено было... Это была военная база, по сути. Со всем вытекающим... Отсутствием того отношения, которое знали мы. Наличием унижения личности — человеческой ли, инноваторской, какая разница.
- У Бринга с Дивайном тоже военная база была, и ничего. И потом много у кого... Это не объяснение. Хотя для людей, наверное... Но как можно винить тебя в том, о чём ты просто не знал? Можно подумать, ты бы не вмешался, не навёл порядок?
- Я бы затруднился с выбором казни для тех, кто своими вольными человеческими трактовками и выдвижением своего «я» искажает План и препятствует свершению того, что должно быть. План требовал, чтобы я отдал одно из творений — и я отдал, не первый раз это было, до этого так же забрали Лейфа, и не последний — сколько их было, этих внедренцев... Но нигде в Плане не было сказано, что его должны были воспитывать как бесправный скот, как вещь, как нечто ниже людей по своим правам, сапогами забивать его самоуважение на самое дно его личности. Издеваться... Ведь добро бы, если б его только наказывали за промахи. Его жестоко осаживали каждый раз, когда у него появлялся повод собой гордиться. И между ними и всеми вокруг возводили непреодолимую стену. Я понимаю, так они надеялись подготовить его к его роли. Но только вот никак я не могу понять, что у них вместо мозга. Как они не видели, что воспитывают существо ущербное и опасное. Столь голодная собака однажды разорвёт хозяина. Продав душу за любую малую толику тепла. К каждому из нас были добры и ласковы наши воспитатели, уважительны тренеры и коллеги — и нам было, за что умирать. Нет, не за них, ни один человек не стоит того, чтобы ставить его выше Плана — но каждый из них об этом знал. За то понимание, что мы читали в их глазах — кто мы и для чего. За тот багаж, который они нам дали.
- Всё из-за них, всё из-за людей... Мы были созданы ради них, мы зависели от них... Почему они так глупы и неблагодарны? Почему им так нравится всё ломать?
- По крайней мере теперь, Ривайв, у нас есть... Да, иногда мне кажется — глобальная моя иллюзия. И я не знал, как впишете себя в неё вы....
- Прекрасно вписали, как видишь. Это определённо лучше, чем быть побеждённым и мёртвым.
Так вот, жизнь потекла своим неспешным, приятным рабочим чередом. Ну, судя по новостям, у Небожителей — не столь неспешным и не всегда приятным, но это их жизнь. Мне хватало — ничего не понимаю в бизнесе и не буду понимать, какое счастье, что у меня есть Луис... И в случае каких-то совсем уж серьёзных пробуксовок — протекция свыше. Нередко дела решались в комнате, смежной с детской, королева в простом домашнем платье улыбалась моему слегка затравленному взгляду в сторону двери.
- Он правда, вовсе не доставляет мне беспокойств. Он очень тихий, я ж говорила вам. Почти никогда не кричит. Ну, только если совсем уж необходимость — если, к примеру, описался, а рядом никого... Но так бывает очень редко, обычно я всегда чувствую, когда надо к нему поспешить, да и отлучаюсь-то редко... Когда отлучаюсь — с ним остаётся Нафия, или кто-нибудь из врачей, бывает, заходит... Они все в голос говорят, что ребёнок очень спокойный, с ним никаких проблем. Лежит, улыбается, гулит, что-то будто щупает перед собой руками...
- Щупает??? У него в порядке зрение? Если...
- В порядке, проверяли. Малыш абсолютно здоров. Он вообще подарок, а не ребёнок, уверяю вас. Врачи не нахвалятся, остальным так и просто хочется слюнявчики подарить. Видели бы вы Ширин с ним на руках... В общем, нет у дитяти недостатка в няньках, кто-то да приходит, не всё на мне одной. Так что... не бойтесь меня отвлекать от хлопот, я не перестала быть королевой, став матерью. Напротив, я буду тяготиться стремлением меня от всего оградить. Зверею без работы, если совсем уж честно. Видимо, преобразования сказываются?
Неожиданные проблемы возникли у нас с постройкой заводского жилого комплекса — часть территории по каким-то давним священным распоряжениям была закреплена за местной религиозной общиной. Община и сама рада была уступить нам эту землю, потому что ровно никакого дохода она им не приносила, стояла даже не застроенная — предназначена была некогда для каких-то торжественных сборищ, то ли казней преступников, то ли жертвоприношений, а сейчас община была уже не настолько религиозна, чтоб не продать нам эту землю и не жить потом в этом же посёлке, работая на этом же заводе. Только вот беда — юридически земля была закреплена не за людьми, не за организацией даже (тогда распоряжаться ею мог бы её глава), а... за культом. За божеством. Отменить это постановление могла верховная власть раз в десять лет до наступление какого-то там знаменательного дня, после которого право собственности считалось автоматически продлённым. При чём сама община по вопросу, продавать ли землю, только сейчас пришла к полному единству — старики долго упирались рогом и тянули время, пока их же священники им популярно не объяснили, что конкретно вот им, старикам, без такого экономического союза дай бог эти десять лет как-то протянуть, на что-то жить. Старики традиционно покритиковали Запад, но согласились.
- Восток... - шипел Луис, - сделают, потом сами страдают... Мало того, что отменить распоряжение, так ещё и священные эти каменюки отсюда вывезти время занимает... А времени у нас сколько? Неделя или чуть больше? Резинщики... Знаешь что, давай, чтоб не откладывать дело в долгий ящик, махаем по этому вопросу в Тебриз прямо сейчас? А то там ещё окажется, что ещё неделю надо рассматривать, или какие-нибудь молебны предварительно отслужить... Тьфу.
На самом подъезде к городской черте мы столкнулись с новой неожиданной проблемой — пробка! Пробок здесь, мягко говоря, не бывало прежде, а теперь вот мы на собственной шкуре осознали, что быстрый путь и кратчайший — не одно и то же.
Поэтому во дворце я был, когда уже смеркалось. Марина, впрочем, меня приняла. Она вообще как-то сказала, что я могу обращаться к ней в любое время, но я тогда сразу поставил себе «галочку» не злоупотреблять и лучше вообще не думать в подобном ключе. Однако вот сейчас явно нужно было злоупотребить — не отправляться же теперь ни с чем.
- Что-то я запуталась, так что за причина там с этой землёй?
- До конца мы сами не поняли, если честно. Похоже, получилось так. Более ста лет назад глава того жутко суверенного государства, которое тут тогда было — вы помните, что творилось в плане бесконечных гражданских войн — подарил эту землю одной из зороастрийских общин в обмен на военную поддержку. Но оформил это хитро, оставив лазейку для себя — привязав право владения к определённому празднику. Надеялся через десять лет землю вернуть — но столько не прожил. А теперь люди и сами бы рады этот щедрый подарок передарить, но прав таких не имеют.
- Понятно... Ну, какие надо бумаги я подпишу. Логичнее, наверное, было бы Абраму, но глава-то государства изначально я... Да и у Абрама дел и так хватает и даже с горкой, а я тут в вынужденном безделье хватаюсь за любую бумажную рутину, не могу без дела. Не, я понимаю их беспокойство, но я правда прекрасно себя чувствую! Хотя да, малыша надолго не оставишь.
Видимо, что-то такое на моём лице отразилось...
- Риббонс, ну зачем вы так, в самом деле! Вы, кажется, представляете воспитание детей какой-то каторгой и вообще концом жизни? Уверяю вас, совершенно не так страшен чёрт, как его малюют!
- Как его малютка, угу... Дети детям рознь, Марина. Я боюсь человеческих детей. Особенно таких маленьких. Они... Они неразумны. Нерациональны. Беспомощны. От них постоянно нужно ждать каких-то проблем. Это строптивые куски плоти, меня бы не хватило с ними взаимодействовать... Я могу работать даже со школьниками средних классов, но это же — это не личность... И вообще, всё, построенное на инстинктах, для меня страшно...
Она рассмеялась и схватила меня за руку.
- Я просто обязана доказать вам, что вы не правы. Пойдёмте, пойдёмте! Просто посмотрите на него. Нет, вы, конечно, видели его уже... но побудьте рядом с ним подольше, понаблюдайте. Ну в самом деле, это смешно уже даже, такой большой Риббонс боится такого маленького карапузика.
- Я не боюсь, я...
Да, я, конечно, тороплюсь, но полчаса действительно погоды не сделают. Мало ли, что мне неприятно наличие в ней такой человеческой черты, как материнские чувства... Враз человека из изменяемого не вывезешь, да и пока что вреда-то от этого, в самом деле, нет... Если не считать очень даже хороший вопрос — а сумеет она его оставить на Земле, когда нужно будет улетать с нами, не будут классические картины разывания между? Никогда не понимал этого фанатизма матерей к детёнышам...
Уже, как упоминалось, вечерело. И в детской, при задёрнутых шторах, было сумрачно. Очертания кроватки, тихие вяки оттуда. Шаг, другой... и мы синхронно остановились, а потом так же синхронно бросились к кроватке. Не галлюцинация. Золотой свет.
- Вы видите это... Он... Ему таки досталось...
- Он родился инноватором.
Продолжало темнеть, но включить свет нам не приходило в голову. Золотого света маленьких глаз нам хватало.
- Вот почему вы, как вы говорите, слышите его. Он действительно зовёт вас, когда вы ему нужны. И вот почему он такой... спокойный. Почти всё время, когда никого с ним рядом нет, и особенно во сне, он общается с Ведой. Обучающая программа сама вышла на него. Подстроилась, естественно, под его особенности... Этот ребёнок и не принесёт вам беспокойств, никаких, никогда. Уже сейчас он получает всю необходимую информацию об окружающем мире. Он смотрит на нас и понимает, кто мы. Он понимает назначение каждого предмета вокруг. Если вдруг вот этот бортик кроватки исчезнет — он всё равно не упадёт и не ушибётся. Он никогда не будет давиться мелкими игрушками. Он никогда не сунет шпильку в розетку. Вам никогда не придётся ему объяснять, что спички детям не игрушка - он это уже знает.
- Господи, что же мы сделали... Понимаете ли вы, что мы сделали?
- При чём совершенно ненамеренно, что интересно.
- Это наш общий ребёнок, - она обратила на меня собственный горящий золотом взгляд, - и ваш тоже, Риббонс. Понимаете?
Прежде такого не было. Мы одновременно были там, в локации. В доме. Оба мира были перед нашими глазами. Прежде ей для того, чтобы выйти туда, нужны были покой и сосредоточенность, часто это происходило во сне. Сейчас же — в полном молчании мы стояли друг напротив друга в мире физическом, и говорили — там.
- Видел ли кто-нибудь?
- Если даже я не замечала, а ведь я больше всех провожу с ним времени, и сплю там...
- А Абрам?
- Что Абрам? Спальня короля через несколько комнат отсюда.
- Что?
- А вы думали, она у нас общая? Риббонс, мы последний раз были близки... девять месяцев назад. Или вы думаете, что я способна предаваться любовным утехам в таком положении? Да просто как-то и вообще неприлично... трогать жену в то время, как она уже носит младенца. Сейчас, конечно, мы уже могли бы... мой организм восстанавливается быстрее, чем обычно бывает в таких случаях...
- Значит...
Мир в глазах качнулся, загрузка резво пошла за половину, и вот уже низкий потолок избы над нами, шорох веток за окнами — та самая черёмуха, белёсый силуэт пирамидки подушек на кровати — чего стоило мне воссоздать эту забавную картину тут, и я понимаю — кажется, без меня она была уже тут, наводила порядок, я чувствовал запах свежевымытых досок, видел, что вещи расположены не так, как размещал их я, вытерта пыль... В общем даже не сразу и скажешь, в каких мелочах это видно, но видно — женская рука... Она вошла в этот дом, и сейчас она привела меня сюда. Её ладони жгли меня сквозь рубашку. То же, что она делала со мной в ментальном плане... восхищало. Так всегда восхищает, когда первоуровневый новичок яростно карабкается по пока крутым и неприступным ступеням, чтобы настигнуть тебя, беспорядочно сгрести в охапку, целуя, кусая, вопя от восторга и ощущая себя чуть ли не чемпионом мира...
- Помните, мы говорили с вами... Глупо это всё. Если б о нас можно было написать роман — то, может быть, кто-нибудь потом читал бы и восхищался, как мы ходили вокруг да около и изображали, что далеки от самой мысли, или соревновались, кто из нас первым уступит, кто первым преодолеет упрямство... Но скорее просто выкинули бы такую книгу нафиг. Я больше не буду ждать. Нет, я подожду совсем немного... Риббонс, это может произойти сейчас и здесь, но... Мне думается, этого всё же будет мало. Я предлагаю вам... Это можно как раз приурочить, например, к вашему дню рождения в другом мире. Я всё устрою...
Меня даже уже не сильно беспокоило, какое впечатление производят на Ширин мои сумасшедшие глаза, что там опять ёрничает по дороге Луис... Крутые виражи у жизни, ничего не скажешь. Крутые, хотя ожидаемые...
На этом ретроспектива практически вся. То, что было потом, мне сильно подробно расписывать не хочется. Несколько дней я летал в шоке от сказанного и от ожидаемого, в эти несколько дней я окончательно поверил. И за день до назначенного я узнал - в мире Перекрёстка от Сецуны - что Марина писала Эрде с просьбой отпустить Сецуну из рядов Небесных Судий. Сказать, что возведённый воздушный замок опять рухнул - значит, ничего не сказать. Особенно травмировало, что они столько времени врали мне, пытались убедить меня, что ничего нет, мне не из-за чего волноваться... Я так и не пришёл спросить её, зачем же ей нужно было говорить мне тогда эти слова, обещать мне то, что обещала. Больше уже и не спрошу. Я много чего не понимаю, в частности - когда они успели. Так результативно встретиться... Удивлялись же дворцовые врачи тому, как быстро восстановился организм королевы после родов... знали бы они, насколько!
Во избежание скандала - да и просто во прекращение этой мыльной оперы - Сецуна забрал Марину на Птолемей. Обещал любить и заботиться. Ну, гм, в добрый путь. Сколько-то моих истерик братья терпеливо выслушали, потом была апатия, потом дела отвлекли и тем спасли. Ещё хорошо, что в стране не случилось масштабных гражданских волнений в связи с таинственным исчезновением королевы, так только, среднего размаха скандалец... Ширин пришлось покинуть страну - это лучшее, что она могла сделать, ввиду того, что на неё недобро смотрел не только я. Я имел несколько непростых разговоров с королём... Ладно, живём, в общем, как-то. Приобретённого положения моя семья не потеряет, и это главное. Мы забрали возрождённых Бринга и Дивайна, на очереди Хиллинг и Лейф, и не только. Жизнь, в общем, продолжается.
@темы: записки отключенного терминала, миры
