/думаем над названием... Моё предложение - Осколки.../

[St. Byron]

Альтернативное, понимаете, продолжение "Gundam 00"... Надфоннатоиздевательское, как подсказывают тут мне.
Завязка состояла в том, что после финальной паффасной битвы Локону Стратосу за каким-то фигом потребовалось полезть и лично проверить, мёртв ли Риббонс Аллмарк...
Ничего хорошего из этого по определению не могло получиться.

Ну что ж, стартуем...

Пишет  Cain_Knightlord:

27.10.2009 в 20:52

- Локон! Локон!
Пронзительный писк Харо вырвал меня из беспамятства.
- Все в порядке, приятель, успокойся... Я жив.
И даже почти цел. Почти... Правый глаз почти не видит. Это хорошо, что кабина не разгерметизировалась. Повезло. Иначе бы...
Правый глаз... "Он сам виноват! Надо быть дураком, чтобы лезть драться ослепшим на один глаз!" Дежа вю... Сначала с братом, теперь со мной... История повторяется, да?... Только на этот раз я тебя убил... И все кончено. Скажите мне, что это так. Что мне не придется больше сражаться. Нам не придется. Не говорю - всегда... но сейчас.. хотя бы сейчас... Сецуна ведь справился с... этим... правда?... Скажите мне, что все действительно так - просто потому, что я не способен сейчас убивать. Я просто не смогу выстрелить. И дело не в том, что Херувим сейчас напоминает собою кусок хлама. Я не смогу - никак. Ни на целой машине, ни даже просто из пистолета. Я устал.
- Что с Птолемеем, Харо?
Эта бело-красная махина разворачивается... и стреляет по кораблю... А потом дымовая завеса, и не стало видно уже ничего, что там происходило... Да и много ли у меня было возможностей отвлечься и посмотреть, когда я сам дрался с Ривайвом?...

Харо не успел ответить - в эфир ворвалась Сумераги. Все в порядке. Все на корабле живы. Алилуйю уже подобрали. Сейчас и Херувима затянет в ангар стыковочным лучом.
- Что с Тиерией?
Секунда тишины в ответ. Потом...
- Мы не знаем. Мы потеряли его сигнал. Серафим взорвался... Мы... будем вести поиски.
Искать. Кажется, сердце сжалось. Я потерял семью. Я потерял брата. Друзей из Катарона. Энью... Если я потеряю еще и тебя.... Если ты уйдешь за ними.. Нет, не хочу думать. Не хочу верить в твою смерть. Не смей умирать!...
- Сецуна?
- Не отвечает. Но мы уже нашли на Луне Эксию. Сейчас мы посадим Птолемей туда...

Никогда еще я так не бегал по коридорам корабля. С такими чувствами. Покореженные местами стены, обломки автоматонов... Деактивированные автоматоны. Тьерия добрался до Веды, вот что мне сказали. И остановил эту бойню. Но.. где же он сам?... Я влетел на капитанский мостик - мне нужен был вид с экранов на то самое место.
- Локон!... - Фелт испуганно посмотрела на мое лицо. На щеку с почти засохшей уже кровью. На едва открытый глаз.
- В медблок, срочно! - это Линда. И она готова сейчас лично там мною заняться.
Но я только нервно отмахнулся.
- Не смертельно! Позже...
Да, позже. Вот она, Эксия Р2. Тоже в состоянии хлама. У нас ни одной целой боевой машины, отлично. А вот это, вмятое в скалы напротив. Не тот неопознанный бело-красный доспех? Нет.. Гандам Ноль?... Им воспользовался противник...
Встряска. Птолемей садится на лунный грунт совсем рядом с гандамами.

- Иан... Вытащи Сецуну, Эксию мы подберем позже. - это снова Сумераги
- Я иду с ним!
- Может, все-таки пойдешь в медблок? А я сам ему помогу... - этот совершенно не знакомый мне лично инженер, несмело.
- Нет!

Не надо сейчас пробовать меня остановить. Мне надо кое в чем убедиться лично.

И именно поэтому.. из-за этой необходимости... едва мы нашли Сецуну... живого Сецуну, я попросил Иана отнести его на Птолемей самостоятельно. Без меня. Парень не погиб, и это греет душу. Но для своего спокойствия я хотел убедиться в смерти его противника. Нашего общего противника... Я вскарабкался вверх по разбитому корпусу. Спасибо, Сецуна, ты сделал за меня очень важную работу, всадив меч чуть ниже кабины. Теперь проникнуть туда ничего не стоило. Я отодвинул с силой покореженный пласт брони, тяжело выдохнул. И увидел...
Хрупкую фигурку пилота на том, что осталось от приборной панели. В зеленом комбинезоне. Мой кулак сжался. Так это тебе я обязан своими потерями... Риббонс Аллмарк... Я наклонился к нему. Хочу убедиться, что он и правда мертв. Приподнял шлем. Он треснутый... правда, кажется, не до конца. Не до разгерметизации. Через стекло плохо видно лицо. Но они ж все равно у вас... почти одинаковые, так ведь?
Только два таких лица я не забуду. Одно я уже потерял. Второе... я хочу верить, что он жив...
И тут вдруг его пальцы шевельнулись. Совсем чуть-чуть. Не агония, нет.... Живой. Только без сознания.
Рука сама выхватила пистолет. Приставила к стеклу шлема. Разрядить обойму в лоб, чтобы все закончить. Но.. я не могу! Не могу... не могу больше убивать!! Ну же... Палец на курке замер и не двигается. Я со злостью отбросил пистолет куда-то в сторону. Почувствовал, как по щеке вниз потекла слеза. Не могу... Вот же ирония. И оставить его здесь умирать самому - не могу тоже. Он ведь так умрет, но... Это слишком жестоко, и я.. не способен, нет.

И что мне осталось? Только - раскидать мелкие обломки, вытянуть из них это хрупкое тельце. И, как трофей, пронести его на руках. Сначала до Птолемея, а потом и по коридорам. В медблок. Фелт и Линда молча расступились, пропуская меня.. с этим вот... Молча проследили, как я положил его на койку.
- Локон... - а вот находящийся тут же Сецуна (глядите-ка.. уже очнулся!) не смолчал. - Это же...
- Да. Риббонс Аллмарк. - я сделал тяжелую паузу. Мне самому надо собраться с мыслями, чтобы хватило духа озвучить вслух причину. - Я не смог его убить...
Вижу обвинение во взгляде. И ведь парень прав! Я только что притащил ему врага, которого он всеми силами убить пытался. Живого притащил! Но я не готов был долго оправдываться, объяснять. Мне слишком нужно было знать совсем другое. И я резко поменял тему, в то время как Фелт "отмерла" и кинулась снимать шлем с инноватора.
- Тьерия...? Что с ним?
- Он ушел в Веду, Локон. Но он жив.

Я еще раз перевел взгляд на Аллмарка. Теперь я смог наконец видеть его лицо. Что ж... из-за тебя я не потерял хотя бы одного. Но это тебя не оправдывает, тварь...
Я резко развернулся к двери.
- Лайл! - в голосе Фелт явное обвинение в мой адрес. И явно не из-за притащенного "подарочка". Да-да, я знаю.. глаз... Но...
- Я сказал, позже!
Вышел, для того, чтобы поскорей уйти. Я правда благодарен вам за заботу. Но сейчас - не могу... Дайте мне время. Дайте мне побыть одному.

URL комментария

запись создана: 26.10.2009 в 23:03

@темы: Gundam 00, о присутствующих здесь гандамах..., записки отключенного терминала, миры, Слэш, "Поехали!" - скомандовала крыша

Comments

[St. Byron]

Босиком в тюремном боксе не то чтоб холодно - немного зябко. Почему босиком - не знаю, видимо, тапок в комплект к больничной пижаме не нашлось... Ну да я не в претензии, не до вопросов удобств... Под бинтами немного ноют сломанные рёбра, но и это воспринимается как сквозь пелену... другого, главного ощущения.
Сложно сказать, что это - боль или страх... Скорее - смертная тоска. Это наиболее правильное определение. И страх, и боль - они ближе к жизни, ближе к надежде. А для меня надежда осталась там, за гранью... За полыхнувшим огнём взрыва, последнего, что я помнил...
Перед тем, как сквозь кроваво-чёрную пелену проступил расфокусированный потолок медблока...
Как было не задаться вопросом, где я. У меня даже предположений, знаете ли, не было! Всю жизнь я имел представление об одном месте, где я окажусь после смерти, и с тех пор, как у меня отняли эту возможность, я не успел представить нового... Не до того было.
Куда попадаем после смерти такие, как мы? Рай, ад - как это всё далеко и банально...
Нет, не рай и не ад. Больничные стены, что, пожалуй, даже пофантастичнее будет... Стены медблока Птолемея. Даже вопроса, не сошёл ли я с ума, что такое вижу, возникнуть не успело - слишком знакомое лицо на соседней кровати. Слишком знакомая волна...
Ментальные волны так же индивидуальны, как личный запах. И так же, как личный запах, они содержат всё постоянное и переменное, что есть в человеке на данный момент...
В этой чистой, пронзительной ненависти сейчас немалый привкус горечи. Он знает, что я жив... В общем-то, все уже знают, что я жив. И знают, благодаря кому. Я прикрываю глаза, пытаясь это осознать и осмыслить. Локон Стратос спас меня. Вытащил из того, что осталось от Нуля...
Для чего? Самого Локона здесь нет, чтобы прочитать его намеренья... А если предполагать - для чего? Какие цели могут быть у него или у кого-то другого из них? Или не цель - импульс, свойство человеческой натуры?
Нет, это было только его решение... Только Локона Стратоса. Это чувствовалось в каждом, кто проходил мимо. Молчаливый вопрос. Тот же привкус горечи...

Я подхожу к стене, касаюсь пальцами равнодушного металлопластика. Не холодного и не тёплого. Никакого.
Чего я тут жду? Их суда, их решения? Что меня ждёт? Определённо ничего хорошего. Только мне даже бояться грядущего уже не получается - что ещё мне осталось потерять?
Не сказать, чтоб я не хотел жить. Но всё, что составляло мою жизнь... Месть? При всей очевидности ничтожности шансов?
Несущееся на меня лезвие... Золотое свечение ненавистных глаз - золото, которое больше не моё... Тихий, проникновенный, почти не издевательский голос - почти не приговор, так...
И не знаю, ударило ли их в ответ скрутившей меня болью... Только не это. Только не так. Только не эти...
Что ещё вы можете со мной сделать, что ещё у меня отнять?
Да, меня уже сложно было напугать смертью... Разозлить, оскорбить, вывести из себя - снова пасть от вашей руки?! - но не напугать...
Но когда железная дверь распахнулась и в камеру влетел он - мне почти панически захотелось... ну, например, спрятаться под кровать. Но, хм, не было в камере кровати... Вообще ничего не было, не просто скромная обстановка - отсутствие всякой обстановки, кроме одного матраса в углу...
Локон Стратос. С перебинтованной головой, с лицом, белым от ярости... Ярости настолько дикой, безумной, хаотичной, что поверхностный анализ просто не имел смысла... Я обернулся навстречу этому цунами - другого пути, чем встретить его лицом к лицу, у меня нет...

[Alex D. Licht]

В медблок меня все-таки затащили. Высказав много всего доброго на тему халатного отношения к здоровью, но успокоив... себя самих больше, не меня, в том, что зрение полностью восстановится. Им пришлось для этого сначала вытаскивать меня из каюты, а потом отрывать от ошметков Херувима в ангаре. Не то чтобы я наделся хоть что-то так вот сразу в машине восстановить.. нет, я не настолько дурак. Я, честно говоря, тогда уже сомневался, что из подобной затеи хоть что-то выйдет. Слишком велики повреждения. Нужно было строить гандам заново, с нуля, используя этот вот покореженный металл только как основу проекта. Ну и как сам материал тоже. Но я все равно туда полез. Мне просто нужно было успокоиться.

Не смог. И в медблоке, чуть позже, не смог тоже. Риббонса там уже не было. Оказали первую помощь и отправили для надежности в камеру. Даже и не критично, да? Что там у него? Пара сломанных ребер, горстка ушибов и сотрясение мозга? Потрясающее везение для боевого пилота. Было бы везением, впрочем... Если бы не...
Но что ты собрался делать с ним, Локон? Сейчас Аллмарка никто не тронет - все ждут твоего слова. Разве что... Тиерия... Он в конечном итоге решает. Но Эрде при попытке Сумераги с ним связаться отмахнулся коротким "Жив, но пока занят, позже". Позже... Мне самому был очень нужен этот разговор. Один на один. Разобраться... услышать мнение, так что ли? Нет, не обманывай себя, Лайл. Ты не этого хочешь. Ты ведь знаешь, что Тиерия тебе скажет насчет Риббонса. Ты просто хочешь получить подтверждение. Получить надежду. На то, что вы еще увидитесь, соприкоснетесь. Лично. Во плоти.

Позже.. А пока... разобраться с этим вот. Трофеем...

Я ненавидел его. За то, что он спровоцировал эту бойню. За то, что в ней один за другим умирали ребята из Катарона. За то, что из-за него, из-за его идей! из-за его контроля! - пришлось умереть Энью... Ненавидел просто за то, что не смог разрядить ему в лоб обойму. Я ворвался в камеру... ту самую, вот ирония... так хорошо знакомый нам-пилотам самим карцер... плохо соображая, что делаю. Вернее, не соображая вообще. Разум отключился, уступив место эмоциям.

Сжавшаяся фигурка и испуганные глаза. Молчит. Не отводит взгляда. Но во взгляде нет смелости. Просто обреченность. Боишься, ссученыш?! Правильно делаешь... Я метнулся к инноватору. Схватив рукой за шею. С силой вмяв в стену, ударив спиной и затылком. Мне плевать, что у тебя сотрясение, мразь.
- Они все погибли из-за тебя... - глухое рычание. Я ослабляю мертвую хватку пальцев на шее, отпускаю. Чтобы отвести руку и с замаху ударить. Можешь защищаться, конечно. Но у нас разные весовые категории. Я не видел - чувствовал, как он весь сжимается. Ждет удара кулаком. Но вместо этого я отвесил тяжелую пощечину. Одну. И вторую. Хреновая привычка, Лайл - не бить в полную силу тех, кто легче и слабее. И очень хреново, что она сейчас сработала.

Я с силой схватил Риббонса за плечо, оторвал от стены и швырнул на пол. Лицом к полу... Инноватор попытался было приподняться. Но не смог - рука легла ему на поясницу. Я просто перенес на эту руку собственный вес, вдавливая жертву в пол.
Именно жертву. Я не задумывался над движениями. Не просчитывал их. Я все делал на инстинктах. На лице не ярость - а мрачная улыбка. Единственный глаз (второй был под повязкой) смотрит чуть прищуренно, почти холодно. Не человек, нет. Животное. Хищник. Который настиг жертву и сейчас играет с ней.
- Может, ты мне объяснишь, почему я оставил тебя в живых?
В голосе издевка. В тот момент вопрос был риторическим. Попытка вырваться - и я сел сверху, больно заламывая ему одну руку за спину.

- Тиерия Эрде.
Вот, значит, как его зовут... Прохладный парень. Но.. взгляд шпиона невольно скользит по лицу Мейстера. Странноваятая, блуждающая мысль: красивый... Не как человек, как кукла. С идеально-точеными чертами лица. И фигура тоже - куклы.
И вдруг хочется прикоснуться. Но не надо обладать сверхспособностями всяких там магов, чтобы почувствовать эту его отчужденность. Этот странный пилот не желает к себе никого подпускать. Кроме, разве что, Сецуны.

И слова вырвались сами. Из-зпод этого звериного безумия.
- А у тебя тоже... фигура куклы...
Предусмотрительно захваченные с собою наручники защелкнулись на запястьях инноватора. Нет, вот именно этого я на самом деле не предусматривал. Просто хотел избить... унизить...
Но кажется, сознание само выбрало другой способ унижения.

- Что-то случилось?
Он стоит спиной ко мне на обзорном мостике. Как статуя. Не оборачиваясь. Стоит уже давно. На фоне темноты и звезд я могу видеть слабое отражение его лица. Кукла. Никаких эмоций.
- Сецуна сказал, что тебе пришлось из окна прыгнуть. Ты цел, я надеюсь? Кто там вообще был?
Сейчас ведь опять зашипишь на меня... Дурак. Я ведь не издеваюсь. Я правда хочу помочь! Я правда беспокоюсь... А ты отворачиваешься и ненавидишь меня. Всего лишь за то, что я - не Нейл.
- Тиерия... Успокойся, пожалуйста...
Само вырвалось. Как почувствовал. Хоть он и спокоен, вроде бы, абсолютно.. к чему это я.. с такими глупостями?...
Но он вдруг вздрагивает. Оборачивается. Делает шаг ко мне. И вдруг через секунду каким-то образом оказывается в моих объятиях. Утыкаясь мне в плечо. Дрожа...
- Локон...
Я осторожно приподнимаю его подбородок. И смотрю в бордовые глаза, впервые не встречая в них холода. Вижу, как в них наворачиваются слезы. А я даже и не думал.. представить не мог, что он способен плакать...
"Я защищу тебя..."

Рука резко вздернула вверх больничную пижаму, обнажив нижнюю часть тела жертвы. Тоже инстинктивно.
- Ты на него похож... - глухо, еле слышно.
Правда похож. Исключительно внешне, фигурой. И кожа такая же гладкая. Нежная. Только вот с Тиерией мне никогда не хотелось сделать именно так. Но ты подобное заслужил, мразь. Что-то там свое внизу подозрительно знакомо реагирует. Так почему б не исполнить желание? Наверное, такое поведение было б больше к лицу Халилуйе. Но мне было не до рефлексии. Совсем. Сама опция отсутствовала.

Плевок на руку. Кто ж знал, Лайл, что ты окажешься такой скотиной? Ах, знал бы - захватил бы что-то поудачнее. Но увы, что уж есть.
- Понял, да?...
Понял. Потому что резко дернулся. Не вырвешься, гаденыш. Всего-то нужно сильнее схватить за скованные запястья и пинком чуть пошире раздвинуть ноги. Такие изящные... И зажать свободной рукой ему рот, перед тем, как... Я не был настроен слушать крики.

- А если бы я промахнулся, что тогда?
Я прижимаю его к себе, аккуратно, нежно. В темноте каюты поти ничего не видно. Но и не нужно... Вот он, красивый, гибкий. И теплый. У меня под боком. В моей постели.
Тихий смех. Ты еще и смеяться умеешь красиво...
- Если бы мы это пережили - ничего. Какая разница, Лайл?
Первый раз мое имя в его устах звучит так... без негатива... без обвинения.
- Я все равно принял бы. Тебя самого. А не тебя, как замену брату.

Вы с ним вовсе не одинаковы. Но знаешь, _там_, вот в том месте - без разницы. Инноватор ерзал, мычал, пытался вырваться.
- Не трать усилий. Не получится.
Не так приятно, как могло бы быть. Сухо, ***ть! Но ему так больнее и в данном случае это и к лучшему. Помучайся, мразь...

Когда я вышел и ослабил хватку, он уже не дергался. Сил не было. А у самого ярость стала чуть спокойнее... ровнее... Но не ушла.
Я расщелкнул наручники, поднялся. Образно выражаясь, отряхнулся, приводя себя в порядок. И прошипел тихо, на прощание:
- Ты здесь никому не нужен. И жизнь твоя зависит только от меня. Подумай об этом, если еще способен.

После этого я вышел. Сообщил по связи Линде, что Риббонс в порядке и медик ему в данный момент не нужен. И направился к себе. Нужно было как-то достучаться до Тиерии. Нужно было с ним поговорить. Срочно.

[St. Byron]

Свернуться больным клубочком там же, на голом полу - зачем ползти до матраса, зачем вообще ползти? Только одежду... привести в порядок... на большее не хватит... Свернуться, закрыть глаза, ждать, когда отхлынет волна боли...
Встретил... принял грудью это цунами... Ждал, что переломает мне всё, что ещё не переломано взрывом, честно до последнего ждал ударов тяжёлых ботинок, вывихнутых суставов и выломанных пальцев... Это поведение любого другого животного можно предсказать, но не человека.
Как ожог болит и после того, как раскалённый металл отнимают, так и сейчас эти грубые прикосновения всё ещё ощущаются... Ноют зарождающимися синяками, пульсируют внутри оставленной тобой... гм, памятью...
Хотя чему тут удивляться? Вам, людям, всегда была свойственна эта потребность - унизить, растоптать более высокое, более красивое, более совершенное существо... Самоутвердиться? Отплатить за обиду уже вчерашнего венца творения?
Впрочем, я сам сейчас... вчерашний. Поверженный... приятно просто видеть поверженного врага, и вдвойне приятно, когда этот враг был много выше тебя, тем приятнее, чем выше была высота, с которой ему пришлось падать, чем ярче свет, после которого над ним сомкнулся холодный мрак... Гордишься собой сейчас, но едва ли знаешь, что куда ужаснее ты изнасиловал меня ментально, куда страшнее бились во мне твои мысли - вгрызались острыми зубами бешеных животных, которых разом выпустили, распахнув клетку огромного вольера... Звери были очень голодны, они дождались той единственной, предназначенной именно им добычи...
Мстишь за него? Ты бы, не сомневаюсь, в жертву ему меня принёс, по какому-нибудь древнему кровавому обряду, если б додумался...
Но мне и так хватит, вполне. Чувствовать в тебе его... Не влиянием Веды, нет. Памятью, ощущением, мысленным обращением. И злость твоя, и ненависть, и все, все твои ощущения, что я явно или отдалённо ловил сейчас - всё настолько было с запахом и вкусом его... Что я был на грани мысленной мольбы к Сецуне - как ни мерзко и унизительно было погибнуть от его руки, но его ненависть хотя бы не пахла этим...
Тьерия. Я мог бы позвать тебя сейчас, и не факт, что ты не ответил бы и не пришёл... Но зачем? Ни воззвать к совести, ни бросить обвинение или угрозу - ничто сейчас не подействует, если я хоть немного знаю твой характер... Чего бы не взирать бесстрастно с сияющих вершин на того, кто, сброшенный вниз, корчится, баюкая переломанные кости, и плюётся горькой кровью, и шепчет бесильные проклятья? Бесстрастно, снисходительно - впрочем, не до сострадания, конечно... В этом ты. Слепок твоей натуры.

Он твой друг... Я чувствую, как губы сами кривятся при этом "друг", эта ирония самому с собой оказывает странно веселящее действие...
Ты, как виндсерфингист, взлетел на гребне своей боли - а что ты знаешь, что можешь представить о боли моей? Я остался жить после того, как проиграл свой бой. После того, как потерял всё. Я остался жить, чтобы ты мог отвести душу, лелея в то же время перед мысленным взором образ фиолетовой мрази... Мне не помогают фантазии. Мне не поможет представить сейчас, как я размазываю его ровным слоем, как масло по бутерброду. Как ломаю. Медленно, искусно, точно, точечно - и зачем физически, ментально... Моя проблема в том, что я всё равно затруднился бы выдумать для него подходящую казнь...

Отворяется дверь - сколько я так пролежал-то? - я слышу шаги... Мне не надо было даже их слышать, шаги эти, чтоб знать, что это не Локон... Фон другой. Совсем другой. Это девушка принесла ужин - да, меня кормят, а значит, не собираются убивать по крайней мере ближайшие сутки, но ответа на вопрос, что же в таком случае со мной собираются делать, я по прежнему не чувствую...
Надо бы как-то пошевелиться, но я не делаю и попытки. Она нерешительно подходит, трогает за плечо.
- Ты... вы... в порядке?
В глазах страх, неловкость, спор с самой собой... Я не то киваю, не то мотаю головой, но она явно не горит желанием уточнять. Обегает взглядом, не видит крови и, кажется, успокаивается... старается себя успокоить.
С её помощью я переползаю всё же на матрас... Тело взрывается успокоившейся было болью, но я молчу. От того, что она узнает - легче мне не станет.

Да, я испытал бы немалые трудности в выборе для него подходящей казни... Но это не значит, хм, что такая трудность меня бы напугала. А что можно сделать с тем, кто уничтожил весь твой мир? Их голоса всё ещё звучат в моей голове... Нет, не криками агонии и ужаса - он и этой возможности им не оставил... Удивление. Неверие. Робкий вопрос... Нет, не вопрос даже - приказы не обсуждаются... даже такие. Это всего лишь естественный протест жизни, прежде чем руки всё равно потянулись к нужным рычагам...
Все эти огненные сполохи стояли у меня перед глазами. Все. И не надо мне говорить, что все их одновременно я видеть не мог. Их голоса - я различал каждый отдельный голос в этом смятённом шелесте срываемой ураганом листвы... Вас отняли у меня, и что я мог - бессильно протянуть руки вслед? Это был мой народ, мой вид, моя семья - так сказали бы вы, люди... Я не люблю эти человеческие словечки - брат, сестра, сын, дочь... Жаль, что к ним приходится прибегать, чтобы объяснять людям, насколько тебе кто-то дорог... Это был мой мир. Моя жизнь. Моё будущее. Единственно возможное моё будущее, оно сгорело на моих глазах - не погибло в битве, к чему я, по крайней мере, думал, что был готов, а просто было стёрто равнодушной рукой... как стирают написанное мелом на доске, как скидывают шахматные фигуры с доски... И это сделал один из них. Та же кровь и та же плоть. Мразь, заявившая, что он человек. Мразь, принёсшая этому человечеству - и тебе, Локон Стратос, не в последнюю очередь - тройную гекатомбу... Мразь, смотревшая мне в глаза отнятым у меня золотом, смеющая выносить мне приговор, смеющая крепче сжать руку, выбивающую опору из-под моих ног...
Троица - Тьерия Эрде, Реджин Реджетта, Сецуна Ф. Сейей - поделившая моё золото, хозяйничающая в моём доме, забравшаяся с ногами на отнятый кровью, предательством трон...
Что страшнее этого плевка я мог получить? Посмотрим, Локон Стратос...

[Alex D. Licht]

Этому не предшествовали долгие допросы свидетелей, поиски доказательств, составление протоколов, выяснения самих составов многочисленных преступлений. Обвиняемый даже не имел права на защиту. Не имел права присутствовать и быть хотя бы услышанным. Это не было похоже на публичные слушания громкого дела, это не имело вообще никакой огласки. Но это являлось Судом. На котором самих судей было четверо.

Четыре Мейстера. Трое во плоти и один в образе голограммы. Больше в помещении не присутствовало никого. И трансляция с камер не велась. Сами камеры наблюдения были отключены. И я не попытаюсь даже утверждать, что все это было справедливо, что так и должно бы происходить в человеческом обществе. Просто победителей не судят. Судят сами победители.

- Смертная казнь. - это Сецуна.
- Смертная казнь. - тихим эхом повторил за новым инноватором Алилуйя.
- Смертная казнь. - Тиерия последним из трех произнес эти слова и перевел свой голографический взгляд на меня.
- Я протестую.
В воздухе повисло напряжение. Глупо? Да. Нелепо? Согласен. Эта мразь заслуживала смерти больше, чем любой военный преступник до нее в человеческой истории. Потому что они, преступники эти, хотя бы действовали локально. А Риббонс Аллмарк - в масштабах всего мира. Но я, понимая все это, сознательно заявил протест.
- Объясни. - Сецуна вопросительно посмотрел мне в глаза. Остальные тоже ждали ответа.
Я объяснил им, как смог. Мой личный эгоизм, моя личная слабость и мой личный крест. Все потому, что я не смог убить Риббонса. Не смог в него выстрелить. Не смог просто бросить его умирать. Не смог попросить кого-то другого из Мейстеров - добить за меня. А значило это для меня только одно. Я должен был за это ответить. И поэтому я потребовал оставить его в живых. Заменить казнь пожизненным заключением.
Были протесты. Были попытки воззвать к логике. Оценить всю опасность. Всю бессмысленность предлагаемого мной. Но меня слушали. Меня не отодвинули попросту на задний план, хотя формально имели право - один мой голос против трех. Морального права не имели. Как минимум двое: Алилуйя и Сецуна. И они сами это понимали. Потому и право решать досталось Тиерии.
Единственному, кто мог мне сказать "Нет" - так, чтобы я это принял...
Но...
Он не сказал.
- Приговор - пожизненное заключение. - голограмма устало улыбается. - Я верю тебе, Лайл.

Решение этого суда не имеет обратной силы.
Место, условия, все остальные подробности - решение всех этих вопросов - на мне. Я получил свое право решать. Удовольствия от этого не получил. Не так уж приятна эта ноша. Но ты сам так захотел, Лайл... для тебя это - единственный выход. Только так я мог простить себе единственный несостоявшийся выстрел.

Мы разошлись. Впрочем, сильно ли далеко можно разбежаться на корабле-гандамоносителе? Он не такой уж и большой. Так, разбрелись каждый по своим углам. Переварить произошедшее. Приговор был сообщен остальной команде сразу же после факта его вынесения. Приговор всех удивил, но... Когда Иан вышел со мной на связь и попросил заглянуть в генераторный отсек - Птолемей был сильно поврежден тем самым выстрелом бело-красного гандама, и рабочих, могущих восстановить корабль рук, остро не хватало - я не почувствовал никакого обвинения. И был за это благодарен.
Спасибо, ребята... что тоже мне верите.
- Сейчас буду, Иан. Только закончу еще одно дело и приду.

Еще одно дело. Да-да, то самое, которое обитало в тот момент в карцере и ждало там своей участи. Не сказать, что я был вообще абсолютно спокоен, когда зашел снова в эту камеру. Была горечь. Была злоба. Но не было уже той, прошлой моей истерики.
Скептичный взгляд единственным глазом на фигурку на матрасе - узник не удосужился сразу подняться при моем появлении. Наверное, я был похож в чем-то на Нейла тогда. Та же усталость, та же черная повязка на правом глазу. Но и не был похож одновременно. Сомневаюсь, что Нейл хоть когда-то и хоть на кого-то так смотрел. Так холодно и иронично.
- Приговор вынесен. Поднимайся.

[St. Byron]

Снова за моей спиной захлапывается дверь... Снова остаюсь один, впрочем, совсем не против - вопросы тебе задавать мне сейчас как-то вот не хочется... Предпочитаю интуитивно догадываться, да.
Ну а о чём можно не догадаться, шествуя за тобой по коридорам "Птолемея" - босиком, в наручниках, всё ещё в больничной пижаме, редкие встречные останавливаются, глядя как-то даже... заворожённо. Понимаю... Хоть картины маслом пиши...
Да, злость в тебе уже не кипит. Излилась, как лава из вулкана, и теперь стоит таким почти морем, почти штилем, только вот на подступах к такому морю дохнет всё живое... Ты бы знал, Локон Стратос, как "приятно" пить твои эмоции - ты бы сам себе, наверное, по морде отвесил, щедро и из сострадания...
Где я нахожусь, я понимаю сразу. В твоей каюте. Она же теперь моя камера, оригинально. Ну, вот, значит, что означала эта твоя высокая печаль по дороге - прямо как будто это не меня, а нас ведут к месту исполнения приговора, Христос на Голгофу явно с меньшим пафосом шёл...
К месту исполнения приговора, да... У тебя такой хаос в мыслях, Локон, что я снова до последнего заблуждался. Я думал, "уважаемый суд" именно тебе предоставил почётное право меня расстрелять. И сейчас мы идём туда, где это будет удобнее сделать... И только у дверей каюты, отпирая кодовый замок и пропихивая меня внутрь, ты изрёк:
- Пожизненное заключение.
Значит, всё совсем не так. Не палачом моим ты вызвался, а тюремщиком... А в том, что вызвался - я не сомневаюсь, этим ты просто лучился, как изотоп урана радиацией - жертвенностью вот этой, виной... Мистической какой-то готовностью заслонить мир от зла... Как стражи проклятых гробниц, наверное, что-то вроде этого...
Прохожусь от стены до стены, пробуя ногами чуть более тёплый, чем в коридоре, пол - ну спасибо и на этом, но всё же я не понял, где моя покаянная верёвка на шее для довершения средневековости образа? Да, здесь ты живёшь, для этого даже табличку с крупным шрифтом вешать не надо. Обстановка более чем скудная и спартанская, как, скажи, ты умудрился развести тут такой бардак?
Туалет. Раковина. Шкаф. Кровать. С тумбочки взлетает круглое, синее, пищащее, энергично машущее маленькими крылышками, кидается ко мне. Я не отпрянываю - никакой угрозы от летучего мяча нет, маленький домашний робот летит знакомиться.
- Привет, ты кто?
Невольно улыбаюсь, называю своё имя. Отмечаю, что как-то... своеобразно оно звучит в этих стенах.
- Ты будешь тут жить?
Да, и это мне теперь надо осознать... Осознать, что я жив... Что я не погиб. Я - хуже...

Они вынесли мне приговор. Да. Не спрашиваю, какое право они имеют меня судить - право победителя, такое же, как было право варваров поджигать библиотеки и громить храмы, право христианских миссионеров жечь и повергать идолы предыдущих религий, право любых совершающих переворот рубить на площадях головы вчерашним вождям... Люди, что тут ещё сказать. Века идут, а грубая сила по-прежнему лидирует в убедительности аргументов.
Устало поднимаю с пола скомканную футболку, идентифицирую её как грязную, сворачиваю и венчаю ею уже немаленькую стопку у двери. В стирку отнесёшь, стиральной машины я у вас тут не обнаружил.
...Половой тряпки тоже... Ладно, половой тряпкой у нас будет вот эта футболка - носить её больше, я считаю, нельзя. Дабы ты таки даже после её использования не решил, что всё-таки можно, разрываю её напополам - этой половиной вытру пыль...
- Ты зачем рвёшь одежду? - пищит за спиной Харо.
Снова невольно улыбаюсь.
- Это уже негодная одежда. Видишь, как легко порвалась? Разве можно носить то, что рвётся даже от моих усилий?
Видимо, оценив мои габариты и решив, что футболка и впрямь оказалась аутсайдером, Харо "кивнул" - качнулся в воздухе.
- Слушай, а пылесоса у вас тут нет?
- Там, - указывает крылышком - или это ушко? - на шкаф.
Порывшись - и получив дополнительную встряску для психики - достаю. Маленький, можно сказать - крохотный. Но весьма, как оказалось, мощный. Локон, вот только честно - а как часто ты им пользовался?
Нагибаюсь, заглядываю под кровать... И в течении минут пятнадцати меланхолично веду счёт извлечённым оттуда жестянкам от пива, носкам - кстати, некоторые непарные... Куда, КАК здесь мог исчезнуть носок? Замечаю на кровати нечто удивительное - АККУРАТНО сложенный махровый фиолетовый халат... Как-то странно для тебя, мне так кажется. Кроме того, он новый. Кроме того, он... маленький.
- Это тебе! - радостно пищит Харо.
Наверное, глупо я смотрелся какие-то секунд десять...
Значит, решил таки позаботиться о том, чтоб меня переодеть... Интересный выбор. Сам додумался или кто-то посоветовал? Но делать нечего, стаскиваю с себя наконец пижаму - она пахнет тобой, она несёт твои следы - проскальзываю в широкие, мягкие рукава... С размером ты всё-таки маленько промахнулся, всё равно великовато, ну да ладно, вполне сойдёт. Пока завязываю пояс, Харо летает вокруг и восторженно пищит, утверждая, видимо, что мне идёт. Под цвет глаз подбирал, интересно?
Пижаму я тоже свернул и положил к куче грязного белья. Ну, если её мне назад не принесут, я тоже не огорчусь... Но если и принесут, неплохо. Потому что одежды у меня нет никакой. Комбинезон, понятное дело, не пережил боя...
Уборка почти закончена. На тумбочке, среди пачек сигарет - пустых и не очень, коробков спичек, зажигалок, электронных часов (1 штука), грязных стаканов и ещё какого-то откровенного мусора двумя башнями готического собора возвышаются две фоторамки. Задумчиво беру сначала одну - пластик приятно тяжелит руку, имитация позолоты даже довольно старательная... Ты и она. Энью, твоя погибшая возлюбленная... Красивая пара, хотя и несколько странная на мой взгляд... Но знаешь, я никому никогда не запрещал подобных... увлечений.
Наверное, в её смерти ты тоже винишь меня? Конечно, ведь если б не наша система, не наш контроль - ты перетащил бы её на свою сторону... На вашей стороне это ж всем счастье...
Ставлю на место и беру вторую рамку. А вот это настоящее дерево...
Тьерия. На этой фотографии Тьерия.
В оригинальном виде - в том самом платье, с того самого бала... И так непринуждённо-женственно скрестивший ноги на диванчике, что только намётанный глаз инноватора может отличить, мужчина это или женщина...
Ну, у тебя я не удивлён самому факту этой фотографии. Я даже рискую предположить, кому принадлежал бордовый пеньюар, найденный мною в углу шкафа, за пылесосом... Едва ли розововолосой девочке. Да, мне предстоит ещё и жить там, где настолько сильно пахнет им...

[Alex D. Licht]

Сученыш хорошо постарался... Точнее, пушка у его гандама оказалась хорошая. Всего ведь один выстрел - и у нас работы дохрена и больше. Где уж тут, спрашивается, на лаврах отдыхать после победы? Тут бы корабль с Луны поднять! И если б войска Федерации нам внезапно не помогли, с легкой руки этого их инженера... техническим оснащением... Я сомневаюсь, что двигатель Птолемея вообще тогда возможно стало бы снова заставить работать. Хотя... ребята в процессе рассказали, что пять лет назад, после того поражения, поддержки никакой не было. И повреждения были сильнее. И тем не менее, справились... Понимаю, тогда другого пути и не было.
А что сейчас? В какую сторону смотреть нам сейчас, что делать, после того, как инноваторы повержены?
А ведь мы ничего не можем в мирной жизни... Мы - дети войны, мы ее жертвы. И мы же - ее душа. Мы сражались за мир, но мы сами неспособны мыслить мирно, мы не обрели этой способности. Мы - судьи. Мы - само лезвие правосудия. Мы больше функция, нежели просто горстка личностей, где у каждого и каждой свои нерешенные проблемы. Главная нерешенная проблема у нас всех одна. И она внутри.

- Сейчас мир объединился. Но если мы исчезнем, то пройдет каких-то несколько лет, и все вернется.
Ты прав, Сецуна. Не надо быть гением, чтобы понимать: мир этот остро нуждается во внешней угрозе, чтобы не создавать самому себе угрозы внутренние. Пускай нас продолжают ненавидеть, но мы останемся стоять на страже мира.
И нам самим тогда будет зачем жить. Так вот тоже просто и эгоистично.

- Ну как? Теперь оно, надеюсь, заработает?...
Почти сутки работы... В голосе вселенская тоска уже даже не по койке и одеялу - вообще по любой поверхности, на которую можно будет рухнуть и уснуть.
- Не факт. Но оставим пока работу Харо, а сами на отдых. Кислорода пока достаточно, других запасов тоже. Еще пару недель можно на Землю не возвращаться.
Да, а если кто-то добрый еще и продовольствие с кислородом нам прямо сюда подвезет - так и вообще... На Землю, честно говоря, хотелось. Но не до болезненной тяги. Вполне можно было и перетерпеть.

- Локон.. - Алилуйя подал голос и осекся, когда я был уже у выхода. Кажется, спросить хотел... понятно о чем.
- Алилуйя, не надо смотреть на меня, как на приговоренного! - я даже рассмеялся. - Да, и вас остальных, ребята, это тоже касается. Все в порядке.
Кажется, повисшего было напряжения в воздухе стало ощутимо меньше.

Улыбка сошла с моего лица уже в коридоре... там, где никто не видел. Продолжаешь обманывать всех, Лайл. Впрочем, ты шпион. Шпион должен подобное уметь. А смысл в этом простой: так хотя бы им будет легче, чем тебе сейчас.

Вот оно, Лайл, твое мировое зло, отпрянуло к стенке, едва ты вошел. Плевать. Вообще на все и вся плевать. Я слишком устал, как морально, так и физически. Риббонс в тот момент для меня был ничуть не значимее остальных неживых предметов интерьера. Я просто стянул с себя комбинезон и рухнул на кровать. Спать. При нем? Да легко. Попытается что-нибудь сделать - отправится за борт. А туда он вроде бы не хочет.

Проснулся я только спустя еще почти сутки - если верить часам. Судя по отсутствию попыток меня разбудить вызовом - садистов среди команды не нашлось. А может, сами вымотались точно так же. Единственным видящим глазом, еще не до конца раскрывшимся, я обвел каюту. Гхм... Мне показалось, или тут что-то не так? Нет, главное "не так", конечно, сидело на столе и нехорошо смотрело на меня исподлобья. Но вот вокруг него... Он.. прибрался??? З-зачем??? Попыток сделать подобное я не замечал раньше ни за кем. Ни за Энью, ни, тем более, Тиерией. Ндааа... начинается....

Я приподнялся на локте, снова переводя взгляд на Риббонса. Впервые в жизни его разглядывая. Ни тогда в первый раз в медблоке, когда Фелт сняла с него шлем, ни потом оба раза в карцере... я ведь тогда на него толком не смотрел. Эмоции били через край, было не до того... А ведь это тот самый враг, против которого мы все сражались. Мировое зло, да... А с виду и не сказал бы. Хрупкий парнишка, которому с виду никак не больше девятнадцати. Кажется, все-таки мельче Тиерии... немножко пониже - это я еще тогда заметил, когда вел его в камеру. Черты лица более мягкие. Но все равно кукольные. А взгляд.. как он на меня тяжело смотрел в тот момент... спросонья мною это воспринялось даже, как нечто забавное.

- Ну что, будешь и дальше на меня смотреть волком? - кажется, в тот момент я даже слегка улыбнулся.
Симпатии не было внутри. Ни капли. Мразь - она и есть мразь. Только вот мне с нею жить. Сам себя приговорил. И жить хотелось все-таки без лишнего трагизма.

[St. Byron]

Сволочь. Скотина. Урод. Мы, инноваторы, редко материмся, мы не любим грубости. Но печатных слов тут не хватало. А непечатные, закипающие внутри, медленно но верно сводились к вопросу - где он шляется-то уже столько времени?!
Нет, я не соскучился по его прекрасному лику или изысканному общению. Я был голоден, это мягко говоря.
Холодильник я в каюте обнаружил. Но был по итогам не особенно рад. Из внушающего благонадёжные ощущения там были только всё те же пивные банки. Прочее... Мне не хотелось знать, когда он последний раз в холодильник заглядывал. Кое-что из этого было ранее колбасой, кое-что - сыром, валялся сморщенный, как 90-летняя старуха, огурец, прочее идентифицировать не удалось. Плесень белого, зелёного и рыжего цветов потихоньку начала расползаться по стенам... Да, вычищать и мыть тут надо основательно. Я это сделать и не пытался - куда я всё это выкину-то? - и хорошо, а то точно побежал бы к раковине... А я и так не знаю, куда деваться от явственного следа его везде здесь...
Добро всегда побеждает зло, следовательно, кто победил, тот и добрый, да? Меня приговорили... Не важно, в сущности, к чему - хотя я ожидал, следуя за молчаливым провожатым по коридорам, в финале пути прикосновения холодного дула к затылку... Где-нибудь там, где потом будет удобнее выкинуть тело в космос, или швырнуть в аннигилятор мусора... Где-то же вы сжигаете мусор... Нет, мне всё-таки хотелось бы услышать сам приговор, узнать, в чём же таком я обвиняюсь... кроме того, что противостоял вам, да...
Такова человеческая суть, если она проявилась в тысячу первый раз на мне - то в этом нет ничего удивительного и экстраординарного. Людям не просто не всегда нужна правда... иногда они правды просто не прощают. Просто назвать животное животным иногда может закончиться вот так... Людям нужно нечто вроде того, что они называют политкорректностью, нужно как законченному алкашу сострадательный кивок - ну да, конечно, это у тебя вовсе не запой, это ты лечишься так... Даже более того - время от времени им нужно, вот как этому алкашу "в честь праздничка же" - чтобы их восхваляли, чтобы называли великими, подающими надежды... Чтобы либо не указывали им на их несовершенство, либо нашли ему сотню, нет, тысячу прекрасных объяснений и эпитетов...
Люди любят говорить о ценности индивидуальности и исключительности, но это не мешает им оставаться стадом, толпой. И эта толпа, как всякое стадо, нуждается в том, чтобы кто-то его вёл... Но боже сохрани сказать об этом вслух. И тем более боже сохрани сказать, что поведёшь их ты. Горе тебе не если ты этого недостоин... Если ты ничем не лучше их - тогда, конечно, всё в порядке... Видя ничтожество над собой, они, конечно, будут роптать и возмущаться... Но куда меньше, чем если над ними будет подлинное совершенство.
Да, я знаю, что этими-то доводами я очень не понравился бы им... Этими доводами я не понравился тебе, Тьерия Эрде, человек. В списке смертных грехов для меня грех самоотрицания, самоуничижения стоит едва ли не на первом месте... Правда же, я не виноват в твоих комплексах, Тьерия. В том, что ты не смог принять себя тем, кто ты на самом деле есть, в том, что тебе так хотелось под крылышко большинства, так хотелось, чтобы оно, большинство, простило тебе страшный грех твоего совершенства...
Ты воздвиг себе идол, Тьерия. Ты принёс ему кровавые жертвы... Ты им удобнее, конечно, удобнее, чем я... И пройдёт очень много времени, прежде чем вы спросите себя - а пришли ли вы к чему-нибудь?

Отворилась дверь, ввалилось это... Иначе не назовёшь. Обвело каюту осовелым взглядом, кажется, не узнало меня и рухнуло на кровать. Не раздеваясь, не разуваясь, поверх одеяла... Да чтоб тебя!!!!
Нет, я чувствовал, что находился он на пределе чувств, тут уже никакая сила не удержит тело в вертикальном положении... Но мне-то что теперь делать? Харо покружил и вернулся на тумбочку, снова потекли минуты, часы...
Забравшись с ногами на стол - ноги мёрзли, а единственный стул в каюте оказался со сломанной ножкой - я разглядывал спящего врага...
Бояться ему нечего, это понимал он и понимал я. Он понимал, что я это понимаю. Чтобы что-то отчудить, мне нужно слишком большое везенье, каковое и раз в миллиард лет во вселенной вряд ли случается. Даже если я оглушу чем-нибудь это животное, даже если, допустим, я вырвусь из каюты... Куда дальше? Я банально не разбираюсь в устройстве корабля, того, что доставила Энью, для этого не хватает. Мне едва ли есть на чём с этого корабля сбежать... Плюс, может, у вас и кризис в связи с повреждением генераторов, но едва ли этот кризис касается системы безопасности... Такой параноик, как Тьерия, этого бы просто не допустил.
Да и вообще... если я совершу такую глупость, как покушение на своего тюремщика... Мне уже озвучили - моя жизнь тут больше никому не нужна.
Да, иногда можно приговорить... к жизни. И это будет очень жестокий приговор. Последней возможностью умереть для меня был взрыв двигателя Нуля... Пусть и от рук недоумка Сецуны, но это было всё же почти достойно... Но умирать сейчас - так - я просто не имею права... Слишком унизительно - быть казнённым группой самозванных судей, по совместительству палачей... Как тяжело, когда привык к бессмертию... Да, я не могу так умереть, хотя и жить, вроде бы, мне не за чем. Без Веды, без семейства, без власти над будущим... Нет, Тьерия, это не то, что ты имел в виду, говоря, что мы ничто без Веды... Но ты и не поймёшь. Попробовал бы ты потерять столько, сколько потерял я.

Оно зашевелилось... К тому времени я из последних сил боролся со сном - усталость брала своё... Но уснуть при нём я не мог себе позволить... Тем более раньше, чем решу некоторые вопросы...
Да, возможно, это звучало несколько истерично, но мне было уже плевать. В любом "благородном" деле главное - не переигрывать, и если вы решили, что вдобавок к держанию взаперти очень здорово надо мной издеваться... Я понимаю, что не заслужил царских апартаментов, но вот как ему самому не противно жить в свинарнике? Я сутки ничего не ел, спасибо тому, что обнаружил в холодильнике - его вид отбил у меня аппетит ещё на несколько часов... Я, наконец, помыться хочу. Да, я понимаю, что на корабле таких габаритов душ в каюте невозможен, но что, простите, мне делать, привыкать быть такой же свиньёй?
И очень удивился, когда в ответ услышал спокойное:
- Ну что ж... Пойдём.

[Alex D. Licht]

Я, не особо-то спеша, поднялся. Да-да, про скорость армейского подъма я все помню, и с нормативами физическими у меня проблем никогда не было. И случись боевая тревога - тормозить я не стал бы. Но как-то вот... Не заслужил ты с моей стороны подобного... как же назвать-то тебя? невольный сожитель, так, что ли?
- Никто не собирался над тобой издеваться... - я сделал пару шагов по непривычно-чистой каюте и залез в шкаф... там, благо, вроде ничего тронуто не было... - Вот только стрелял по Птолемею ты сам. Извинений я за это не требую, понимаю, что бесполезно. Но и обижаться на то, что про тебя теперь временами забывают, права у тебя нет. Сам себе это обеспечил.
А искал я, собственно, обувь... Тапочки. Простые такие, обыкновенные. Не босиком же этому по коридорам ходить. Вот только отыскать что-нибудь в моей черной дыре всегда представляло собою немалую проблему. Но нашел. Мягкие, тоже фиолетовые. Линда, едва услышав, какой приговор мы Риббонсу вынесли, позаботилась, и об одежде по размеру, и об обуви. Правда не все еще было здесь в каюте. Но самое необходимое я на данный момент обнаружил, вытащил, положил на пол и кивнул на них инноватору.
- Это тебе. Полотенце в самом душе есть.
Наручники на него я все-таки надел. Это пускай и проигравший, пускай на вид почти безобидный, но противник. И правила безопасности на Птолемее никто не отменял.

Почти у самого душа, едва мы появились из-за поворота, нечто мелкое и хрупкое тут же метнулось за угол, только я и зацепил краем глаза русые хвостики. Милена.
- А ну обратно!
Любопытствующая мордашка тут же высунулась из-за угла. Кажется, далеко девочка и не убегала. Спряталась всего лишь. Проследить хотела за необычной парой? Ребенок... Мне даже захотелось по-доброму от такого рассмеяться. Но ограничился только приветливой улыбкой.
- Что с двигателями?
- Плохо. - позитива на лице у юного хакера разом слегка убавилось.
- Понятно. Ничего, справимся.
Да... справиться можно было и быстрее. Федерация предлагала не только снабжение, но и помощь в починке. Но допускать федератов к нашим технологиям?! На подобный риск команда согласиться не могла... никак....
- Да, кстати, раз ты все равно ничем сейчас не занимаешься... - угу... занимается - разглядыванием инноватора, раз уж есть даже оправдание "Локон меня сам позвал!". - Побудь хорошей девочкой. Занеси обед ко мне в каюту, пока мы тут ненадолго отлучимся.
Милена с готовностью кивнула и убежала.

- ***ся с генератором уже третьи сутки. Доволен?
На ответ со стороны Риббонса я и не рассчитывал. Вопрос был сугубо риторическим. Даже не вопрос. Едкость. Просто для галочки.
В душ я зашел вместе с ним. Не то чтоб лишний раз поиздеваться... вовсе не за тем даже. Просто при наличии проблемы в виде поломанных и перевязанных ребер...
- А сейчас попрошу постоять спокойно, не дергаться и не шипеть на меня. С повязкой ты сам не справишься.
Я ослабил и снял бинты. Что такое переломы ребер я после многих лет в Катароне знал не по наслышке и столкнулся с подобным не в первый раз. Поэтому много времени процедура не заняла.
- Вот теперь можешь идти приводить себя в порядок. - я кивнул на саму кабинку. - Я подожду здесь.
Взгляд невольно скользнул по спине инноватора. По хрупкой обнаженной фигурке в целом...
Сравнивая.

- Прости меня, Лайл...
Он десять минут назад связался со мной по внутреннему каналу. Спросив, не может ли он зайти ко мне. Поговорить...
- Прости...
Я не думал, что смогу увидеть его еще и таким. И пускай он уже плакал на моей груди, то было его страдание, его личное, по причине чего-то там мне неизвестного. А сейчас... он... у меня просил прощения. За отношение. За сравнения с Нейлом.
- Я прощаю тебя. Все хорошо. Успокойся.
Стекла очков заплаканы. Я аккуратно снимаю оправу с его лица, откладываю ее на столик. Сближаюсь... И впервые - позволяю себе. Аккуратно касаюсь его губ своими. Он не отстраняется. И моя рука сама уже касется было ворота его формы. Но я осекаюсь и останавливаюсь.
- Продолжай.
- Ты уверен?
Тиерия коротко кивает в ответ.
Я не делал резких движений. Я ничего не швырял. Но его форма все равно оказалась на полу. Просто соскользнула с кровати...

И хоть Аллмарк и был ниже Тиерии - фигура все равно была похожа. Каким-то общим принципом сложения. Хрупкостью. Подростковостью вот этой.
Я и не пытался, впрочем, заглядывать в саму кабинку. Просто спокойно дождался, пока он выйдет. Ждать пришлось долго. Кажется, они привыкли там у себя не просто к чистоте... к стерильности. Полюбовался стоическим просто выражением лица у Риббонса, пока возвращал на место его тугую повязку. Даже не пытался спрятать в собственных глазах усмешку. Ну что поделать, раз правда на это было забавно смотреть.

Когда мы вернулись в каюту, обед на столе был. Хорошая девочка, исполнительная...
- Вот и еда. Ну что, еще претензии ко мне будут?

[St. Byron]

Спасибо за тапки. В них идти по коридору, по крайней мере, тепло. Но, впрочем, всё равно лиховато, имея в виду итоговый внешний вид... Я честно надеялся, что по дороге нам никто не встретится - как я понял, бездельничать вам сейчас некогда...
Встретился. Правда, ребёнок... Девочка-подросток, лет 14 на вид, большеглазая, с хвостиками. Пользуясь возможностью, уставилась на меня во все глаза... Ну да, из них же здесь почти никто не видел меня в лицо... Взгляд я не отвёл. Не с чего, не стыжусь, не каюсь. Можно, конечно, приговорить меня к чему угодно, обозвать меня как угодно, можно одеть меня в арестантскую робу, а можно вот в этот симпатичный халатик... Я не ел живых младенцев, не насиловал юных дев и не тюкал стариков по темечку топориком за приныканный грош. И массовых расстрелов не устраивал, не поджигал города и деревни, не совершал леденящих душу зверств в духе тиранов прошлого. Я шёл к своей цели, которая целью была не только моей, и вовсе не оправдывала любые средства - в выборе средств я всё же был разборчив... Если меня за то, что я сделал, можно было приговорить к пожизненному заключению - то что можно сделать с вами, ребята?
Тюремщик распорядился насчёт обеда. Это очень мило, да... Ребёнок умчался, аж подпрыгивая от переполняющих эмоций... Живое зло видела, да. И никто за подглядывание не наругал... Двойное везенье, что и говорить.
В душе столкнулся с неожиданной трудностью - бинты... Возможно, мыться сейчас, по крайней мере самостоятельно, было вообще лишним риском... Но помощь Локона я ограничил раздеванием. Довольно было под его взглядом шествовать в кабинку... Слишком ощутимым он был, этот взгляд. Нет, не ненависть. И не похоть. Сравнение. Проклятое сравнение, проклятый его след... Любовная тоска мучит, Локон Стратос? А я тут при чём?
Освободил от одежды. От бинтов. От наручников. Эта свобода была бы восхитительной, если бы не взгляд вслед...
Как я понял, душ общий, и все основные принадлежности хранятся здесь же... Пристально оглядев небольшую батарею шампуней, я мог даже определить, где чьё.
Я точно знал, что шампуня Локона тут нет. Должно быть, кончился, а новый завести так и не удосужился, таскает у кого-нибудь... Допустим, отсюда, из полупустого, со смывшейся этикеткой флакона, принадлежащего, я уверен, Алилуйе... Или из тюбика Сецуны, хотя это сложнее - тюбик кто-то пару раз оставил открытым, и без того густой шампунь подсох... Вот это - шампунь, ополаскиватель, маска, всё одной линии - принадлежало Тьерии...
Я воспользовался чем-то из принадлежащего женщинам. Думаю, подойдёт. Кожа у меня не капризная, волосы тоже...
Прислонившись к кафельной стене, чувствуя, как стекают по лицу и плечам струи, я ненадолго впал в медитативное состояние, позволившее мне даже не чувствовать своего тюремщика через дверь кабинки. Люди часто используют душ, чтобы уединиться с самим собой, погрузиться в себя... Мне вот раньше это как-то не требовалось...
Согласно одному апокрифу, кажется, Люцифер был низвергнут с неба именно за то, что отказался поклониться человеку... Я теперь тоже такой вот Люцифер... Но врагу рода человеческого - а я никогда не был врагом роду человеческому, разве просто называть людям их действительную цену - это быть их врагом?! - было не в пример легче падать со светлых небес во мрак, у него были его ангелы, его сподвижники... У меня же, спасибо вам, защитники человечества, больше никого и ничего нет... Да, дьявол счастливее меня, он не одинок. Где же это звучало? Кажется, "Франкенштейн" Мэри Шелли? Я читал эту книгу в детстве... История о том, какие люди творцы...
Но утверждать, что я не виноват, впрочем, я не стану. Я виноват. И потому отчасти я готов к тому, что со мной сейчас происходит... А где, в чём... Вот это не сказано в вашем приговоре, да и не может быть сказано. Я держал в руках все нити - и я, кто же ещё, выпустил что-то из-под контроля, я допустил, в причине причин, ту трагическую ошибку, из-за которой всё... Я - бог. Я не должен был ошибаться.
Насколько хватает глаз, полтела превращено в разноцветный синяк... Это-то ничего, а вот переломы...
Вылезал я особенно осторожно, боясь поскользнуться. Сам вытереться насухо я тоже явно не мог... Но по крайней мере, как смог тщательно вытер волосы - идти с полотенцем на голове это уже слишком.
Снова наматывать бинты - прикосновения пальцев Локона почти не болезненны, прикосновения его мыслей почти не омерзительны, хотя снова пахнут им...
На сей раз нам, к счастью, никто не встретился.

Душ взбодрил, спать уже почти не хотелось.
Обед меня тоже более чем устроил. Нет, Локон, на эту тему я придираться к тебе не буду, зачем, с какой стати? А вот холодильником придётся заняться... И скинуть это на меня не получится, потому что в пределах каюты мне просто некуда выкинуть эту дрянь...
Мне нужны, кроме того, зубная щётка, расчёска, хотя бы минимум посуды. Бельё. И... извиняюсь, а где я сплю? на коврике под дверью? Кровать в каюте ОДНА!

[Alex D. Licht]

Это все было даже забавно. До определенной степени. Вот это вот мелкое шипяще-истерящее существо - наш враг номер один. Забавно было осознавать. Наблюдать, как ведет себя считавшее, да и, пожалуй, по прежнему считающее себя высшим существо, поставленное перед не самыми приятными для него условиями без возможности подобного избежать. Нет, конечно, во многом истерика Риббонса имела свои обоснования. И издеваться над ним в открытую на самом деле не собирался никто. Ни Алилуйя и Сецуна, которые старались сейчас делать вид, что ничего неординарного не произошло и не происходит, ни Тиерия, полностью доверившийся в этом вопросе мне, ни я сам. Я просто на самом деле был не виноват, что на Птолемее такие проблемы. Что с проблемами этими сейчас очень трудно совмещается забота о заключенном инноваторе. Просто уже по той причине, что я не могу раделиться надвое.

Какая ирония... надвое? Я об этом жалею, хотя всю свою сознательную жизнь избегал брата-близнеца? Да ну? Нет. Пожалуй, в таком контексте - уже не жалею... Печально наверное, со стороны: когда-то мы с ним остались одни... и не потянулись друг ко другу, как было б более правильно и логично... а наоборот... сделали каждый со своей стороны все, чтобы даже не встречаться. Переписка букетами у могильной плиты... Так вот скорбно, и, скорее всего, очень глупо.

Как бы то ни было, вот эти мои размышления Риббонса уже не касались. Делиться с врагом своим глубоко-личным я не собирался. И часть претензий инноватора я вполне готов признать и по мере возможности исправить ситуацию. Вот только общий уровень раздражения (а что он, спрашивается, хотел? я уже ему лично выговаривал, что проблемы с двигателями у нас исключительно по его вине!) не позволил мне реагировать на все совсем уж спокойно. И в ответ на заявление об "одной кровати" я ядовито отпустил, что... если он так уж сильно желает перебраться спать на коврик, то я конечно вовсе не попытаюсь ему это запрещать, и выглядеть результат будет, наверное, пикантно. Но вообще-то ширины ее вполне достаточно и для двоих, благо кое-кто все равно маленький.
Где-то я уже видел подобное выражение лица. У Тиерии. В кабине Херувима. Как-то раз в самом начале, когда я в процессе знакомства с машиной, попытался с ним заигрывать. Тот же взгляд, и неважно, что глаза другого цвета. То же презрение. Точно так же сжатые губы. И точно с таким же таймингом - спустя секунду всего - удар по моему лицу.
Вот только если Тиерии я тогда готов был подобное простить, то Риббонсу - ни в коем случае.

- А вот это ты зря...
Я перехватил ударившую меня только что руку, за предплечье, у локтя. Сознательно сжимая сильнее пальцы, надавливая на болевые точки. А потом, сразу же, швырнул инноватора спиной на кровать, прижав его руками за плечи сверху. Не наваливаясь, однако, своим весом на поломанные ребра. И без лишнего садизма могу справиться. С чем именно? Что я собрался с ним делать? Не бить, нет...
Тогда, в карцере, это произошло случайно. Просто на эмоциях. На выплеске. Вот как смог отыграться - так и... Но вот в каюте... Прохладнее. И - сознательно. Я просто успел уже понять и оценить, насколько я могу быть свиньей. И "отмываться" смысла я не видел. Да, такое вот ты паршивое дерьмо, Лайл. Что себя-то самого обманывать? Незачем...
- Здесь все равно полная звукоизоляция... Так что крики тебе не помогут.
Пальцы дернули за ворот халата, обнажив гладкое плечо. С синяками, впрочем. Но так какая мне разница? Той же рукой я недвусмысленно скользнул вниз, провод по животу. Второй при этом удерживая пытавшегося вырваться инноватора.
- Ничего не получится, ты все равно слабее, признай это.
Я подержал Риббонса так еще пару секунд, ничего больше не предпринимая, и - резко отпустил, отстраняясь. Нет, я не передумал. Просто... раз уж я позволил себе так по-свински получить удовольствие, то пускай оно будет как можно более полным. А "трахаться снова всухую" в понятие "полного удовольствия" не входило.

[St. Byron]

С-скотина... Пользуешься тем, что ты крупнее и сильнее... Ну а что, неоспоримый аргумент, поди, противопоставь ему что-нибудь достаточно весомое! Как только он слез с меня, я отполз в угол кровати, сжавшись там и приготовившись защищаться. Я прекрасно понимал, что бежать мне некуда, за пределы каюты я не выйду, а в каюте мне негде спрятаться... Но альтернативы в виде покориться и терпеть я принять тоже как-то не мог.
Когда он вернулся с каким-то тюбиком, я сразу понял, что это и зачем. Кричать "Не надо" никогда не позволила бы гордость, я только шипел, когда он гонялся за мной по кровати, когда наконец поймал, заломив руки, прижав своим весом - спасибо, не по переломам... когда почти сдёрнул халат - а кроме халата на мне и ничего... Когда легко, одной рукой вздёрнул тазовую секцию, ставя меня на четвереньки...
Звукоизоляция или нет - я решил не кричать, не доставить ему такой радости, но вот не стонать не получилось. Человеческий самец был слишком крупным... во всём. Нет, партнёры его расы у меня были и раньше... но давно. Достаточно давно, чтобы я мог об этом не вспоминать.
Я не видел, но слышал, чувствовал все его движения, я ощущал его мысли - что было ещё мучительнее. Снова это проклятое сравнение, и пьяная скотская радость от того, что со мной можно так, как нельзя с ним... Я не знаю, что ты там сам о себе думаешь, Локон Стратос, но вот я сразу понял, когда ты втолкнул меня за дверь своей каюты, зачем ты меня привёл сюда. Зачем на самом деле, кроме соображений почти непрерывного надзора, я живу в одной каюте с тобой, а не в отдельной камере. По той же причине завоеватели древности брали в наложницы королев и принцесс побеждённых стран... Тебе нужен военный трофей, Локон Стратос, тебе нужен кто-то, на ком можно "выместить", с кем можно "не церемониться". Эволюция человеческого вида загадочная штука, вы шагнули в век космических и цифровых технологий, одной ногой оставаясь там, среди пылающих руин и запекающейся на латах и мечах человеческой крови... Даже жаль, что мне не нужно видеть сейчас твоё лицо, чтобы знать, какое оно. Мститель... Хозяин положения...
Да, это не так больно, как там, в карцере... Но другой настрой и вкус твоих эмоций немногим терпимее, даже когда сквозь это всё я чувствую прорывающуюся нотку осознания собственной беспомощности - да, ты сам понимаешь, что забываешься в этом, как в бутылке... Что больше ты можешь? С поверженного врага требуют аннексий и контрибуций - что, кроме этого, можешь потребовать ты с меня?
Горячий шёпот над ухом - почти ласковый, я не разобрал слов... касающиеся щеки пряди... разливающееся внутри мучительное тепло... Окатившее меня, словно высокая волна, твоё удовлетворение... Усталое омерзение в ответ...
И долго ещё я лежал, свернувшись наполовину под халатом, наполовину под одеялом, прежде чем осознал, что ты меня оставил... Что тебя и в каюте нет...
Встал, подбирая больше мешающий халат, и побрёл к раковине... К счастью, горячая вода есть и здесь. Я же только что в душе смывал с себя твои следы... Опять... Опять...

Надо как-то привыкнуть к предстоящему, да? Пожизненное - это ведь очень-очень долго? И всё это время - сколько его нам обоим отпустит случай - ты будешь нести ко мне свою агрессивную тоску, Локон Стратос? Это сравнение, это требование возмещения, замены? Да, благодари своего бестелесного теперь возлюбленного, я последний теперь, с кого ты можешь это потребовать. Ты больше не увидишь подобных черт, подобного сложения - ни у кого, кроме меня. Вот эту мысль я прочитал в тебе... Забавно, то, что было сделано для тебя - сделано и против тебя...
"Здесь всё равно полная звукоизоляция".
И вот тогда я завыл... Тогда я рухнул, давясь криком...
Снова эти вспышки - одна за другой... Это словно долгая пулемётная очередь - и мёртвое тело всё ещё вздрагивает, не то от пуль, не то от бессмысленной жестокости... Эти лица, эти имена... Череда выскользнувших рук - и полное бессилие... И двумя контрольными - последние двое... От человека невозможно отрубить столько частей, чтобы понять, чем это было для меня.
Одним ударом уничтожить всё... И что милее всего - цинично, хладнокровно... равнодушно... Так, как и совершают настоящие преступления... Так, как и надо, наверное, убивать свою семью... Что они, они все - сделали тебе?
Я ненавижу тебя, Тьерия Эрде... Ненавижу... Ненавижу...
Кажется, я скулил и бился об пол, кажется, я шептал какие-то невразумительные проклятья, вперемешку с призывами, на которые никто никогда не ответит... Кажется, Харо летал вокруг и пищал кому-то по связи, что мне плохо... Я шептал их имена, как молитву, хотя никогда не верил ни в какого бога...

[Alex D. Licht]

Я особо ни о чем и не думал... тогда... после. Никогда не умел долго держать внутри себя напряжение. Это Нейл целые десять лет мог жить ради одной только мести. А я не такой, как брат. Я бы так не смог. Я ведь и в Катарон пошел вовсе не за местью. Да и не ради каких-то там высоких благородных идеалов. Никогда не считал себя героическим, архиположительным принцем на белом коне. Наоборот уж скорее. Не испытывал от осознания того, какой я, особой радости. Но и не отрицал. Признавал. Помоечный щенок, который сам себя в детстве на эту помойку выгнал. Вырос на ней. И сам заставил себя поверить окончательно, что ничто лучшее мне и не светит в жизни. В Катарон попал - потому что просто не жилось спокойно. Романтики, что ли, хотелось, с большой дороги? Видимо... никогда всерьез не задумывался и над этим тоже. Вообще старался в жизни о важных вещах думать поменьше.
Потому, наверное, и влюбился в первый раз - в двадцать восемь лет... И... что в результате?
И не мечтай даже, помоечный пес. Тебе нельзя. Не по твою честь.

Я просто прикрыл инноватора сверху одеялом, оделся сам и вышел. Направившись все туда же... Когда-то же, мать вашу, мы должны взлететь! Эта хрень не посмеет у нас не заработать...
Не посмела? Слишком пафосно и несправедливо. Скорее: взяла с нас всю дань, какую только смогла. И спустя еще пару часов кропотливой нашей работы показала нам положительный результат. Если 30% от стандартной мощности, конечно, можно было таковым результатом назвать.
Неважно, главное - поднимемся. И полетим. Туда, где сможем восстановиться уже полностью.

Место это было нами уже оговорено. Точнее, мною в первую очередь, с Клаусом и остальными лидерами Катарона. Одна из земных баз организации, в Западной Европе. Сейчас мы - победители, победителей не судят, и потому и проблем с Федерацией не будет никаких. Главное было - дотянуть до Земли и не убить Птолемей вместе со всеми нами при посадке.
- Подаю энергию на генераторы. Старт двигателей. - это Лассе, в пилотском кресле на капитанском мостике.
- Старт подтвержден. Уровень энергии - 28 процентов. - вообще-то Соме следовало бы находиться еще в медблоке. Только кто ж ее удержит, если она сама решит по-своему?
Птолемей вздрогнул. Сильно. Прямо как морская посудина, которую сдергивают с мели. Диагностически экраны выдали предупреждение о проблемах с внутренней гравитацией. Хрен с ней... Еще толчок. И еще один.
- Получилось!!! Мы летим, получилось!!!
Даже и не разобрать, чье это было ликование. Кажется, всех сразу.

- Птолемей, ложитесь на курс Е-41. Передаю расчетную схему на ваш компьютер. - голос Тиерии в динамиках. Небожитель приблизился к Луне, нависая над тою самой точкой, где только что были мы. И, едва мы отошли чуть в сторону, по тому самому переданному нам курсу - выстрелил. Залпом самых мощных из оставшихся у него орудий. По Нулю. То, что осталось от Эксии, мы забрали с собой. Ноль же требовалось просто уничтожить, для того, чтобы технология не досталась никому. Аннигилировать.
- Цель уничтожена. Птолемей, не сбивайтесь с курса. Удачи вам на Земле.

Вообще-то, уходя с мостика, я планировал заглянуть к Алилуйе. Отметить сам факт нашего отбытия. Возможно, немного выпить. Но планы откорректировал писк рыжего Харо. Инноватору плохо? Настолько, что Синий разволновался? Хмм... Локон, а ты точно не перестарался сегодня? Не хотел ведь...
- Алилуйя, подожди меня немного. Чуть позже зайду. Есть небольшие проблемы.
Ну... хотел бы я надеяться, что небольшие.
Риббонса я обнаружил на полу. Лежавшего. Кажется, чуть вздрагивавшего.
- Локон! Локон! Ему плохо! - синий Харо обеспокоенно кружил вокруг, хлопая ушами.
Я присел на корточки, склоняясь над инноватором. Вглядываясь. Пытаясь определить, что не так. Истерика?...
Я не был настолько идиотом, чтобы задавать себе вопрос, отчего. Было у него множество поводов, в том числе и тот, которым окончилось последнее мое с ним "свидание". Я коснулся тихонько плеча - он попытался слабо дернуться, отодвинуться. Несколько часов назад он ударил меня по лицу. Сейчас у него не было никаких сил, чтобы хоть что-то делать, хоть как-то реагировать.
Тогда я сгреб его в охапку, как ребенка, игнорируя все попытки протеста, оторвал от пола, поднял и вернул обратно на кровать.
- Локон, что с ним?
- Успокойся, Харо. Все будет хорошо.
Я не начал внезапно испытывать к Риббонсу симпатии. Но и... жить вот так, в вечном напряжении, я тоже не хотел. Мне хотелось более здоровой атмосферы в собственной каюте. И атмосферу надо было как-то создавать.

Мои руки еще раз, как и тогда, накрыли инноватора одеялом.
- Я не стану просить прощения. Но и издеваться лишний раз тоже не стану. Не хочу. Спи. Тебе нужно отдохнуть...

[St. Byron]

Мне было всё равно. Всё равно - значит полный ноль, значит, и рычать на него не хотелось тоже. Он не понимает - и в этом его винить нельзя. Он не может, как мы, чувствовать эмоции, а объяснять ему, что со мной - нет, спасибо...
Я позволил уложить себя снова на кровать, накрыть одеялом, укачивать сколько-то времени, как маленького - пока он сам не заметил этого бессознательного действия и не смутился.
Пережить... Как-то это вот пережить? Жестокая история говорит, что пережить можно всё. Люди выживали, потеряв всю семью, имущество, родину, доброе имя, чего ещё там можно потерять... И вставали после всех тяжёлых ударов, и создавали новую семью, наживали новое имущество, обретали другую родину даже...
Но, маленькая поправочка - то люди. У них не было вот этой ментальной связи... Не было погасших голосов в голове. Не было обрубленных нитей. Не было и не могло быть вот этих мысленных воплей, этих самим собой обрываемых попыток диалога...
Почти уже позвать... Не просто по имени - по тому... индивидуальному позывному, про который и не объяснишь человеку, что это такое... Разве что - личная радиоволна... Люкс... Зоя... Анастаси... Хоуп... Ниуве... Хилинг... Ривайв...
И вспомнить, за секунду до - что никто не ответит... Что навеки тишина в эфире на всех волнах... На всех кроме одной... И всё внутри скручивает новый приступ боли...
Говорить с ним? Не знаю, возможно ли... Возможно, если я обращусь - он услышит... Только зачем? Я мог бы обрушить на него, конечно, все эти проклятья... Только даст ли это хоть что-нибудь? Тому, кто так вот уничтожил их всех - просто потому, что получил над ними власть, потому что держал в руках их жизни - жизни, которые не имели для него никакого значения... только в радость будет моя боль, моя агония.
Как? Как ты взломал Веду? Как ты смог отнять у меня то, что никогда, никогда не должно было тебе принадлежать?
Ты мог просто приказать им отступить... За что ты убил их?
Иногда была безумная мысль - попытаться подключиться к Веде... Да, я помню, как Тьерия оборвал мою связь, но...
Нет. Не постучусь в дом, из которого меня выгнал собственный брат... Последний, кто остался - он...
Кто-то должен заплатить? Так говорят люди, которым горе застилает разум, которые ещё не могут понять вечную как мир истину, которую надо каждый раз открывать заново - месть не возвращает мёртвых к жизни...
Но если кто-то должен заплатить - ты, братоубийца? Или я, который вёл их - и не смог уберечь? Я и плачу... Сейчас плачу... А заплатишь ли ты, Тьерия?
Я не могу жить даже ради мести... Не потому, что она невозможна - говорят, что нет ничего невозможного. Потому что она действительно не даст мне утешения... Она не отменит ни одной вспышки в черноте космоса, она не оживит ни одной волны... Да, Тьерия, вот теперь я и правда никто. Без них я никто. Подавись Ведой, верни мне мой народ...

Что-то происходило там, снаружи - чувствовалось по эмоциональному фону Локона, по его напряжённому беганью туда-сюда... Радостному беганью, я бы сказал. Видимо, двигатели таки... были удовлетворены, хм.
Харо носился вокруг, всё ещё обеспокоенно пища.
- Риббонс! Кто все те, кого ты звал?
Прикажете объяснять это эмоциональному мини-компьютеру?
- Их больше нет, Харо...
- Совсем нет? Очень грустно...
Да, что-то происходило... Сперва, когда мелко задрожали стены, я подумал, что это меня трясёт... Но затем... Каюта слегка накренилась, пошатнулась...
- Мы взлетаем! Взлетаем!

[Alex D. Licht]

Для того, чтобы добраться до земной орбиты, нам требовалось около трех суток. Обладай Птолемей своей нормальной скоростью - получилось бы быстрее, но разгоняться нам было нельзя. И так генераторы еле запустились... Впрочем, атмосфера на борту, несмотря на все, что мы недавно пережили, была приподнятой. А может, как раз поэтому... Сброс напряжения. Осознание того, что вот именно сейчас - драться ни с кем не надо, не придется. Заслуженный всеми отдых.
Единственное имевшееся в наличии серьезное зло все равно по-настоящему серьезным, ввиду своего плачевного положения, не являлось - обреталось все так же у меня в каюте (а куда я, спрашивается, дел бы его? только за борт... но ведь не мог... сам тогда не выстрелил - самому и отвечать за это). Мрачно шипело на меня ввиду невозможности сделать со мной что-то еще, более ощутимо-весомое и отсыпаться старалось в часы моего отсутствия. Благо, их было предостаточно. От попытки восстановить гандамов мы решили отказаться, доверившись Тиерии, пообещавшему абсолютно новые проекты. Но дежурство мое на капитанском мостике Птолемея никто не отменял. Задуманная на пару с Алилуйей проверка для Сецуны на профпригодность в качестве нового лидера команды - тоже.

Однако это не означало, что про инноватора я забыл совсем. Мы в ответе за тех, кого приручили, так что ли? Да навряд ли приручил. Вон, шипит и кусается. Но вот что завел это себе без права побега - факт. Сбежать тут не мог не только Риббонс... Я - тоже.
Уже спустя несколько часов после взлета в каюту я вплыл (прощай, наша нормальная гравитация - теперь только на Земле и встретимся снова) со стопкою тряпья в руках.
- Локон, ты что принес? - Харо начал заинтересованно виться вокруг.
- Ничего особенного. - а вот следующие слова с некоей долею ехидства в интонации обращены были уже к Риббонсу. - Не напрягайся, кровать мне можешь не освобождать. Все равно сейчас снова уйду. А вот это теперь твое - перевязанная тряпичной лентой стопка легла на стол. Освободи для этого в шкафу место сам, потому что мне - лень.
Я развернулся и снова выплыл из каюты. Беззвучно закрылся кодовый замок.
В стопке было самое необходимое. Белье. Полотенце. И... уж его дело, будет ли он за такое на меня огрызаться - два комплекта формы. Нашего стандартного покроя, какую носили мы сами. По его размеру. В нежно-салатовой гамме.

До орбиты мы добрались в конечном итоге через двое с половиной суток. После чего Сумераги собрала всю команду на мостике. И обрисовала некоторые перспективы. Не особо приятные.
Птолемей был приспособлен для посадок в атмосферу планеты. Но: при условии наличия адекватно работающих двигателей и защитных полей. Первое условие по мощности не дотягивало и до трети, второе условие просто отсутствовало. Оставалось падать. Свечкой вниз, прямо как год назад, когда мы спасали Алилуйю. Естественно, в океан - о твердую поверхность корабль бы разбился вместе с нами со всеми. И - в условиях куда менее приятного, чем в тот раз, температурного режима...

Обратный отсчет при всеобщем напряжении, последняя сверка данных, вычисление точки падения, Птолемей лег на выбранный маршрут. И начал посадку. Возникла неизбежная в таких случаях перегрузка. Харо заверещал и влетел в стену, благо, ему это все равно не могло повредить. Скорость увеличивалась с каждой секундой, температура воздуха поползла вверх. У корабля сейчас не было защитных полей и внешняя его обшивка попросту плавилась от трения об атмосферу.
Свободное падение... Сродни тому, как в армии с парашютом. Когда за кольцо ты дергаешь в самый последний момент. Из соображений предосторожности во многом - дабы не стать легкой мишенью. Но это и романтично тоже. Ощущать полет без стальных крыльев. Без всего. В тот момент летел так сам Птолемей. Вот только кольца, за которое дернуть нужно бы, в рубке не было. И единственной защитой от неминуемой гибели была толща соленой морской воды.

Последние секунды. Еще один обратный отсчет - до удара. Сам удар. Вой сирены, сообщение компьютера о сильных повреждениях. Один из хвостовых стабилизаторов корабля дал глубокую трещину у основания и в момент встречи с водой отломался.
Команда Сумераги подниматься на поверхность. Разумно... Нас все равно никто не стал бы атаковать - мы же, мать вашу, герои! А лечь на дно и не смочь потом всплыть - перспектива никем из нас не желанная. "Спина" корабля вынырнула над толщей воды. Будто бы большой кит...
Атлантический океан, течение Гольфстрим. Курс к северо-западному побережью Франции. Точка назначения - регион Бретань. Прибрежная база Катарона неподалеку от Бреста.

[St. Byron]

- Мы летим к Земле! Мы летим к Земле! - Харо носился вокруг и хлопал ушами-крыльями.
Да, летим... Это и объяснять не надо - невесомость, чёрт бы её побрал, говорит яснее всяких слов.
Да, взлёт я как-то пережил... Как-то - сходя с ума от отсутствия занятий - пережил эту дорогу... Пережить бы ещё посадку, как я понял, с этим у них будут серьёзные проблемы...
Навести порядок после встряски при взлёте, увы, не представлялось возможным - вещи свободно плавали в пространстве и локализовать их можно было одним способом - запереть в шкафу... А всё в шкаф не запихнёшь. Над тумбочкой степенно парили фотографии Тьерии и Энью... Смотреть в ту сторону было физически больно.
Нет, всё, нельзя позволять себе бесконечно думать об этом, бесконечно кружиться в потоке этих мыслей, как песчинка в песочных часах, из которых ей никогда не будет выхода... Эта боль никогда не оставит меня, но может, можно вырваться от неё хотя бы ненадолго?
Решено, в ближайшее удобное время - сейчас им не до этого, понятно, долететь бы - вручу Локону список, книг и прочего, что мне нужно... А пока из имеющегося заняться чем-нибудь... С очень ограниченными правами, но доступ к компьютеру у меня есть... Развлекусь пока абстрактным трёхмерным моделированием, что ли... Правда, как показывает практика, что бы инноватор ни моделировал абстрактно - получается всё равно гандам...
Я как раз кропотливо выставлял координаты, когда Харо запищал:
- Подлетаем! - а потом корабль тряхнуло...
Вот дальше было полтора часа кошмара.
Гравитация вернулась, но никто этому, кажется, рад не был. Всё, что не было привинчено и иным образом зафиксировано, летало по каюте - в том числе и я... Потом начала повышаться температура... Быстро и ощутимо начала повышаться... Это значит, защитного поля у "Птолемея" нет... Что не удивительно при таком состоянии всех систем в общем. Это значит, обшивка накаляется от трения. Это значит...
- Падаем! Падаем!
Надо сказать, нет в голосе Харо должного ужаса, а даже какая-то... бодрость, что ли? Ну, это значит, видимо, что не всё так плохо... Значит, они готовы возле самой земли как-то...
Удар. Нехилая встряска, которую я пережил без приключений только потому, что мёртвой хваткой вцепился в кровать...
- Мы прилетели! Прилетели!
Кажется, спустя этак полчаса я с удивлением осознал, что гравитация стабилизировалась и температура снижается.
- Море! Море! - верещал Харо, нарезая круги под потолком, а потом метнулся ко мне, - хочешь посмотреть?

Голограмма была очень качественной. Нет, наши на "Ковчеге" были лучше, но как давно я последний раз их видел... в другой жизни, кажется...
Море плескалось будто на расстоянии вытянутой руки. Белыми осколками неба падали к волнам чайки. Синее, белое... Эта гамма и раньше действовала на меня успокаивающе, а сейчас она была как нельзя более кстати...

[Alex D. Licht]

Отклонение от рассчитанной нами точки посадки оказалось минимальным. Дпаже удивительно... учитывая общее состояние Птолемея. Но как бы то ни было, чего бы нам это не стоило - мы справились. Мы даже почти не разбили корабль, хвостовой стабилизатор - не в счет.
Хотя, он определенно пойдет в счет Катарона. Ванг Лю Мей больше не было в живых, а значит, Небожителям предстояло еще и как можно быстрее найти себе другого влиятельного спонсора. В финансовый вопрос упиралось очень и очень многое, хотелось нам всем этого, или нет.
Я стоял на обзорной палубе Птолемея, один. Даже особо и не обращая внимания на то, что там извне. Море, белесого цвета небо, чайки - это красиво... Но есть работа. И в тот момент состояла она в переговорах по связи с катаронской верхушкой.
- Клаус, у нас сейчас из исправной боевой техники только та здоровенная трофейная дура на орбите. И у той почти все пушки мы посшибали, пока брали ее штурмом... Ни один гандам не пережил боя. Птолемей в критическом состоянии...
Отчет о боеспособности, да... Оценка перспектив на будущее. Будущее Небожителей. Будущее самого Катарона.
Часть людей уйдет сейчас на официальные руководящие посты в странах Федерации. В том числе Ширин Бахтиар. Часть останется в подполье. Потому что надо быть слишком большим оптимистом, чтобы верить в одну только безоблачность впереди.
Впрочем... все проблемы решаемы. Главное, мы уже решили для себя, что делать дальше. Как жить дальше. Оставалось только воплотить это. Было бы желание, а возможности - с нашими силами - мы обеспечим себе сами.

Уже начали обеспечивать. Загнав для начала Птолемей в док для починки. По примерным оценкам затянуться этот процесс должен был не меньше, чем на неделю. Что ж, пока чертежей новых гандамов нет, торопиться нам все равно некуда. Лишь бы Федерация не поняла, насколько у нас на самом деле все плачевно. Но ей, кажется, слишком верилось в наш новый героический непотопляемый имидж. Оно и к лучшему.

До каюты своей я добрался уже только местным вечером, когда солнце только успело сесть. Радостно верещащий синий Харо, скучающий инноватор, и развернутая на стену голограмма - картинка с внешних камер Птолемея. Горизонт, морское побережье и темнеющее небо. На котором, кажется, немного расползлись облака - кое-где пока еще слабо, но уже виднелись звезды.
- Хочешь прогуляться?
Оно как-то вырвалось само, я особо не задумывался. Просто предложил. Да и в конце концов... Не было в этом ничего страшного. Никаких нарушений безопасности. Куда Риббонс денется? Попытки побега совершать бесполезно - через Веду его можно вычислить где угодно, в любой точке мира - и инноватор сам прекрасно должен был это понимать. Попытку диверсии на внешней палубе тоже не совершить. Просто возможности нет. Ну что там сделаешь с оплавленной броней? Все в полном порядке - я же не тащу его на капитанский мостик или в ангар с гандамами.
Он согласился. Ничего странного, я понимаю, очень скучно сидеть безвылазно взаперти в каюте.
Ночное небо над головами. Тишина - все ремонтные работы отложены до утра. А нам двоим разговаривать все равно, о сути, не о чем... И поэтому мы тоже молчим. Я скосил взгляд на стоявшего чуть в стороне от меня инноватора. В нашей стандартной форме он смотрелся... интересно, пожалуй. И, как ни странно было такое допускать до осознания - вполне естественно. Если со стороны. Если не знать, кто это такой. Вот катаронцы... они не знают всю нашу команду по лицам. И даже попадись мы сейчас кому-то на глаза, если кто-то просто тоже не спит и издалека на нас смотрит - подумают ведь, что мы соратники. Что он тоже - часть команды Небожителей. Забавно...
Ветер с моря чуть усилился. Я смотрел не на звезды. Что я там забыл? Я потерял там, в космической пустоте, её... Но ее душа должна когда-нибудь вернуться обратно, к планете. Я смотрел - через пролив. Там, вдалеке - родная Ирландия. То самое кладбище, теперь с двумя уже могильными плитами рядом. Будет еще и третья...
Черная повязка, будучи сорванной с глаза и отброшенной, упала на палубу. И почти сразу же оказалась подхвачена порывом ветра. Зря я, наверное, так. Ведь рано еще. Но тогда не думалось.
Почему получилось так? Почему... ей пришлось умереть?...

[St. Byron]

Засыпая, я всё ещё будто бы видел всё это - россыпь звёзд над головой, темноту моря с одной стороны, огни порта с другой... Кажется, в совсем иной, невероятно давней жизни видел я вот так над головой земное небо... Ощущал ветер - солоноватый, пахнущий бесприютностью и одиночеством... Холод металла ограждения под рукой...
В моей жизни многое было. Я видел и моря, и горы... Видел звёзды... Там, среди этих звёзд, я потерял всё. Потерял близких, власть, свободу, надежду... Теперь я с Земли смотрю на эти звёзды, кажущиеся здесь такими далёкими, холодными, непогрешимыми... Они выше. Они Огромны. Они бессмертны в сравнении с нами. И... в сущности они здесь совершенно ни при чём, потому что даже очень-очень большой сгусток расплавленной магмы остаётся сгустком расплавленной магмы, не становится от своей величины и древности ни богом, ни вершителем судеб. Но люди теперь говорят: "Космос отнял у меня тех, кого я любил", как раньше говорили: "Море отняло у меня тех, кого я любил"... Хотя ни космосу, ни морю не нужны ваши жалкие жизни... Наши жалкие жизни.
Я чувствовал, что то же настроение сейчас владеет и Локоном. Я не мог в точности назвать, о ком он думает, но мог предположить.
Забавно... Мы враги - но я стою здесь рядом с ним, одетый в почти такую же форму, как у него, ну а что, в халате я, что ли, должен был по палубе гулять? - и мы вместе молчим практически об одном и том же.
И я не знаю, как определить моё отношение к нему. Тьерию я ненавижу - и эта ненависть, если её выпустить, заполнила бы, аки идеальный газ, любой предложенный ей объём... Человека так ненавидеть просто невозможно, человек - много ниже такой ненависти...
Я не сказал бы, что его боюсь - хотя его нелогичность, его вспышки нервируют меня, мягко говоря... Но чувствуя его эмоциональный фон, я всегда знаю, когда он в действительности угрожает мне, когда - нет...
То, что он сделал со мной - это отвратительно, и я не знаю, откуда в людях берётся такая поразительная способность к святотатству... Точнее, знаю, но... Все эти кочки и рытвины человеческой психологии по-прежнему кошмар для меня, сколько бы я это ни изучал... А они, наверное, так же неспособны понять нас...
В конце концов, когда он на меня накидывается, выворачивая мне руки и стремясь оставить синяки посильнее, когда издевательски ласково напоминает, что "права военнопленных, да и вообще человеческие права - они же про людей, а я же не человек... Или я готов сказать, что я человек?" И я рычу сквозь стиснутые зубы, что это уж я, пожалуй, оставлю ублюдку Тьерии, да, я последний, но я останусь им...
Он уступил кровать мне - как же оно утомляет-то, подгадывание спать по очереди, а сам долго сидел перед монитором, курил, молчал, мысли его были так же темны и непроглядны, как море там, за стенами...

А когда я проснулся, его уже не было. Словоохотливый Харо пояснил, что они с Алилуйей с утра отбыли куда-то по личным вопросам... Каким личным вопросам? Навестить родственников? Я бы так подумал, если б не знал, что ни у того, ни у другого никого не осталось. Навестить могилы? Вот это вероятнее...
Ладно, я и без них не соскучусь - Харо, которому, в отличии от меня, в Сеть было можно, нашёл по моему запросу некоторые нужные материалы - опасливо пискнув между делом, а не собираюсь ли я изобрести что-нибудь опасное? - а кроме того, я как раз могу навести генеральную уборку в шкафу...
Дверь в нашу каюту открылась поздно вечером. Весьма нетвёрдо стоящий на ногах Алилуйя, промямлив что-то предположительно по-русски, сгрузил на порог, аки мешок картошки... мертвецки пьяного Локона.
Сперва я просто растерялся. Присел над ним, потормошил... Он что-то промычал, разлепил веки - он ночью таки снял повязку, явно ему это доставило немалое облегчение, не потерять глаз, как брат когда-то... Надо его перетащить на кровать, и хрен с два я бы справился с этим, если б хотя бы немного он не мог идти сам... Стянул с него комбинезон, ботинки... С людьми, набравшимися до такой степени, мне приходилось нечасто сталкиваться, и подобные ситуации пугали меня и ставили в ступор.
Мы не то чтобы не пьём... И не то что даже пьём, зная меру. Мы пьём для вкуса. Довести себя до такого состояния мы просто не способны.
У них же это называется сбросить напряжение, отметить радость или горе... Что это было в данном случае - радость или горе - стало очевидно, когда он произнёс имя... Видимо, люди, особенно когда пьяные, всё же умеют хорошо оперировать эмоциями - сколько в двух слогах было тоски, грусти, вины, укора...
Как же сильно-то можно отбить ладонь о его морду...
- Пьяная тварь! Свинья! Ты что, думаешь, ты один её потерял, да? Ты, значит, на основании того, что ты самец, с которым она спала, думаешь, что никому, как тебе, не позволено тосковать и клясть небеса? Она была твоя любовь, о да! А мне она была - сестра, или дочь, не знаю, что ближе к вашим понятиям... Сколько ты её знал - год? А я - годы! Да, мы послали её к вам... По-твоему что - я хотел её смерти, да? Быть готовым кого-то потерять и хотеть смерти - не одно и то же... Ваша Нориега, отправляя вас в вылеты, тоже была готова к тому, что кто-то однажды не вернётся...
Понимал ли он? Смотрел мутным взглядом, даже не пытался заслониться от ударов - поэтому и рука в конце-концов опустилась... потом вцепился в ворот формы:
- Риббонс... Мне плохо... Тошнит...
Господи, сколько ж ещё грубых и грязных слов мне сегодня предстоит сказать?
- В туалет! Живо! И - сам, ногами! Я на руках тебя не допру, даже если очень захочу!
Ногами, сам, угу... Нет, ну дошёл же... Несколько раз падая, с моей помощью подымаясь, заплетаясь в собственных ногах...
Пока он освобождал желудок от явно лишнего, а Харо носился вокруг и приговаривал ему, что так пить нельзя, я стоял, прислонившись щекой к прохладному кафелю, и пытался унять странное бешенство...

- Вот, Энью, познакомься...
Только сиреневые волосы плеснули за белым халатом.
- Это она с виду такая тихоня, - улыбается пожилой доктор, - а вообще-то пакостница не меньше, чем другие, чтобы не сказать иногда, что и больше...
Сам вижу. Хитрый глазёнок под растрёпанной чёлкой, выглядывающий из-за белого. Смотрю. А она смотрит на меня. Пока доктор хвастается результатами её тестов, пока пробегающие мимо молоденькие ассистентки радостно здороваются, едва не падая в обморок от восторга... Мы понимаем друг друга. Нам слов особо и не надо.
Выходит. Подаёт пухлую ещё детскую ладошку. Ей семь лет. Что по тестам, конечно, не скажешь...
Именно это свойство молчаливой не хитрости даже, а притворной застенчивости, проказливости она и пронесла для меня в себе через всю жизнь. Это была её визитная карточка - вот такое вот выглядывание... И за искорками насмешки в малиновых глазёнках - любопытство, доверие, любовь...

Он едва не рухнул мне на руки. Спасибо какой-никакой реакции, я выпрямил его, прислонил вместо себя к стене... Тяжёлый же ты, зараза...
- Слегчало? А теперь к раковине! Рот полощи! Да и вообще башку свою дурную, по честному... Скажи, у вас, людей, особые желудки? Как вы в них столько закачиваете?
Обратный путь был уже легче. Его мокрые пряди падали мне на лицо, он вцеплялся в моё плечо так судорожно - нормальный такой алкоголический жест, братской взаимопомощи, чёрт побери... Я пьян не был, но, стиснутый его лапищами, ловил его состояние особенно хорошо...
- Почему? Почему она должна была...
- А почему кто бы то ни было должен? Почему должны были - все они, весь мой род, все - нет, не только мои, её братья и сёстры? Ты мне что, будешь сейчас утверждать, что они все, конечно, были совсем не такие, как она? Что её полные близнецы - из одной с ней линии, младшие её, допустим, на год или два всего - были совсем не такие и поэтому их не жалко? У тебя остались одни могилы... А у меня и могил не осталось.
Внезапно обмякнув, мы разом зарыдали - тихо, беззвучно, отчаянно...

[Alex D. Licht]

Голова болела с похмелья. Сильно. Только ничего удивительного для меня в этом не было. Не в первый раз, далеко уже не в первый за мои неполные тридцать... Не мы такие, жизнь такая. Белая полоса, черная - и это не конец, ведь там где-то обязательно есть еще и жопа. И из нее бывает очень сложно выбраться. Но это тоже ни капли не удивительно. Это все понятно и привычно.
Удивительно... другое. На чем... на ком? лежала моя рука?.. Я заставил себя разлепить глаза и сфокусировать, с немалым трудом, зрение... чтобы увидеть вполне ожидаемое. Непривычно растрепанную нежно-салатовую макушку, кукольно-игрушечное лицо... спящее.. которое, кажется, едва ли не уткнулось в меня носом. Трогательно. И.. как так получилось?
На самом деле я знал, как. Я много раз в жизни напивался в стельку. Но ни разу после подобного не обнаруживал у себя провалов в памяти. И от этого временами становилось мучительно стыдно - потому что помнил всегда, как вел себя пьяным, помнил каждое свое слово, каждую интонацию. Помнил, как раскрывал самое сокровенное, едва ли наизнанку не выворачиваясь.
Вот и в тот момент, глядя на спящего рядом инноватора - помнил.
Каждое слово...

Нет, ты не использовал их, как пушечное мясо. Не смотрел на них, как на безликие винтики в системе. Я это услышал от тебя. И я поверил тебе, как бы ни было это наивно и глупо - верить врагу. Тебе незачем было пытаться изобразить себя в моих глазах лучше, чем ты есть. Ты и не пытался этого сделать в тот момент. Я - почувствовал это, осознал...

Похмелье настойчиво напоминало о себе. Пиво - в холодильнике, да-да, я помнил... И добраться дотуда вполне мог своим ходом, учитывая размеры каюты, это вообще была бы не проблема. Но для этого пришлось бы разбудить Риббонса, который уснул как раз ближе меня к краю. А делать это я не хотел. Оба Харо, видимо, это поняли, и сидели на столе тихо, не издавая никаких звуков.
Рука по-прежнему лежит на поясе инноватора. Безо всяких пошлых намеков. Чуть притянуть к себе, согреть, оградить... Невольный жест защиты. Странно так. Я ведь сам от себя не ожидал... что мне захочется когда-нибудь с вот этим - так. Притерся что ли? Нет. Не так много времени прошло. Так, всего ничего... неделя, не больше. Просто... так сложилось, так столкнулись. В такой обстановке. Он тоже многих потерял. Тех, кто был ему дорог. Не думаю, что он горел желанием мне это показывать, но... получилось, что показал. Я не начал от этого питать к нему особые симпатии. Но мне стало его жалко.

Он наконец зашевелился... приоткрыл глаза. Вздрогнул - осознал, кажется, где он, с кем и в каком положении. И, будто какой-то зверек испуганный, дернулся, вывернулся из-под моей руки - впрочем, я и не пытался его держать - и отпрянул от кровати. Присев у противоположной стены на краешек стола и всполошив Харо.
- Мог этого и не делать... - устало процедил я, сам поднимаясь. - Не трону я тебя.
Действительно, даже и не собирался... даже мысли подобной не возникало...
Рыжий Харо возник у самой моей физиономии, маша ушами и попискивая возмущенно, что "так пить нельзя".
- Отвали, сам знаю.
Знаю... А толку? Как доказала опять жизнь - никакого.
Я наконец прогулялся до холодильника, вернувшись обратно на кровать с пивной банкой. Нда... вот подобное мой организм даже и алкоголем-то не считает. А водку лучше не пить...
Я закурил. Помолчал какое-то время, всматриваясь задумчиво в голограмму-"окно" - картинку с внешних камер Птолемея. Все то же побережье, море, небо. Потом снова перевел взгляд на Риббонса.
Уставший. Настолько подавленный, что даже до сих пор не привел себя в порядок, хотя обычно инноватор не имел свойства о таком забывать. Форма помята, волосы все так же растрепаны...
- Знаешь... Я не могу вернуть их тебе. И я сам тоже приложил руку к тому, чтобы их не стало. Тебе нести этот груз в себе, и это тоже справедливо. Но... Я не хочу чтобы ты испытал еще боль, новую, помимо той, которая уже есть...
Само вырвалось. Я просто не смог бы по-другому.

[St. Byron]

Есть у людей такое выражение - что счастливым можно быть только во сне. Не знаю, мог ли я сказать что-то подобное - наша психология отлична от человеческой, в нас меньше этого неподконтрольно-бессознательного, но странно бы было исходя из этого думать, что у нас нет чувств... Даже если б можно было своей волей от них отказаться - лично я бы этого не сделал.
Мы во сне сохраняем над собой контроль куда больший, чем люди, но сон и для меня сейчас был предпочтительнее реальности. Реальность была суровее скупых строк приговора... Меня убивала тишина. Человек, возможно, понял бы меня, будучи посажен в каменный мешок глубиной метров десять, когда последние шаги стихли на ступеньках крутой лестницы, и лязгнула, закрываясь навсегда, дверь, и даже пусть горит рядом толстая чадящая свеча - немного радости видеть вокруг сырой и серый камень, теряющиеся в темноте ступени, и знать, что больше не услышишь живого голоса, не увидишь живого лица... Можно кричать, можно до хрипоты кричать... Никогда. Никогда не отворится снова эта дверь, не раздадутся шаги на исщербленных каменных ступенях, никто за руку не выведет ослабевшего, щурящегося от света узника назад к жизни... Вот какой была эта тишина.
Во сне у инвалидов чешутся давно отсутствующие конечности. Они у них, бывает, и наяву чешутся, но то у людей, у нас - реже... Во сне любому, как ребёнку, кажется, что всё возможно... И... нет, не то чтобы слышишь голос, и не то чтобы чувствуешь дыхание... А просто кажется вероятным и правильным, что там, на тех концах навеки замолчавших проводов кто-то должен быть, кто-то должен слышать, помнить, чувствовать, любить... Ощущения эти подобны ощущениям слепого - он не видит, но запоминает, чувствует расположение предметов в пространстве, и чувствует, когда в комнате кто-то находится, так что, кажется, не только перемещения этого кого-то может зафиксировать - ближе он или дальше - но и движение упавшего на лоб локона... Так вот мне в эти минуты не то чтоб мерещились тихие шаги, мерное дыхание и лёгкий беззвучный смех - мне просто верилось, что всё это не может не существовать, не ждать меня где-то... Это то самое моё, не раз уже осознанное и мною самим осмеянное неверие в смерть, неверие живого и мыслящего "я", что оно может перестать существовать - ладно, раньше оно имело под собой реальные основания, а теперь? Что для них, что для меня?
Во сне мне было тепло... Разве не родное тепло окутывало меня сейчас? Разве не рука Ривайва обнимает меня сейчас? Разве не волосы Хиллинг щекочут мои смеженные веки? Я открыл глаза...
И реальность разом ворвалась во все мои чувства холодом. Жжением застывших солёных корок на ресницах. Чужими запахами, чужими звуками...
Это каюта-камера на "Птолемее". Это Локон Стратос накрыл меня во сне рукой - мы так и заснули, оказывается...
Как меня отнесло на стол, я даже сам не понял.
Нет, вот что получилось и как - это я понял прекрасно. Вчера я "наглотался" его эмоций, слишком хорошо его почувствовал. Его боль, его тоска, его мольба всё ещё звучали во мне, как кровь в ране... Главное же, что меня "перегрузило" - что он, кажется, тоже меня почувствовал. Тоже читал мои эмоции.
Люди обычно мало к этому способны, но тут я, можно сказать, сам открыл доступ... Пьяный человек - это не то же, что человек трезвый, алкоголь оказывает на его чувства действие шоковое, в чём-то притупляя их, в чём-то обостряя... И стабильности и закономерности в этом нет. Получается, мы оба тут узнали насчёт друг друга, что не такие уж мы чудовища...
Он встал. Держась за голову, растирая ладонью помятую физиономию, прошёлся до холодильника, вернулся обратно с жестянкой... Как люди это пьют?
Звуки его голоса - хриплого, усталого, запах алкоголя, запах табачного дыма, седыми змеями расползающегося по каюте - всё это было как физическое воплощение его эмоций. Не чудовище, нет. Просто человек. Совершавший ошибки и страдавший из-за них, как и все люди. Нет, я и не пытался винить его во всём. Хотя он убил Ривайва, моего Ривайва... Хотя он шёл за Тьерией, тем самым ублюдком Тьерией, который уничтожил всех, кого я любил, который методично и спокойно гасил их жизни, как бабулька в церкви гасит отгоревшие своё свечи... Он тосковал по этой мрази, он мыслями о нём, стремлением к нему кромсал меня по живому... Но этой ночью, надо сказать, я не слышал в нём ни мысли о Тьерии. Только родители, брат... И Энью.

Последующие дни я мало его видел. "Птолемей" ударно чинили - произнося, разумеется, много "благодарственных" слов в мой адрес, ремонт посудине понадобился капитальнейший, он в это время где-то с кем-то встречался, наводил новые необходимые связи... Я это время проводил у монитора, чередуя графику с новостями в исполнении Харо.
- Празднуем!
Это я видел - что празднуют... На голограммах просто монументальные полотнища разворачивались, хоть пиши с них маслом. Народ встречал героев-освободителей, которых совсем недавно так же дружно ненавидел. Что там у нас с официальной версией? Доблестные герои - больше называть их террористами уже как-то не поворачиваются языки - избавили мир от бесчеловечного гнёта военщины Федерации... Сама Федерация, правда, никуда не делась, поменялись фигуры на ключевых постах - на менее запятнанных и вообще ни в чём не виноватых, политика в отношении стран "третьего мира" поменялась - теперь мы дружим и помогаем, даже, кажется, часть "Катарона" прощена и назначена на какие-то там посты, уж не знаю, каким образом... О нас ни слова, только расплывчатые упоминания о какой-то "тайной могущественной организации", которая оказывала влияние на часть людей Федерации, от чего те и сбились с пути истинного...
Встречи, разговоры, интервью... Я столько пиара за свою жизнь, кажется, не видел, наблюдать это всё было и грустно, и смешно. Где-то, кажется, Небожителям даже памятник собрались возводить, это слегка нервно рассмешило и самих пилотов, как-то не рассчитывавших на памятники при жизни...
Человечество. Оно всегда одно и то же - и много кто уже это говорил, а толку всё равно никакого. Хлеба и зрелищ - ну что ж, сколько-то времени и того, и другого будет завались. На этой волне эйфории запросто можно пролететь несколько лет... Люди в очередной раз нашли виноватых и героев, распределили роли мучеников и злодеев - при том тот факт, что герои - они же вчерашние злодеи, только ещё больше подогревает восторг... И всё это смахивало бы на плохо поставленную игру, но в глазах, когда камеры ловят крупные кадры, я вижу искреннюю веру. Как может 6 миллиардов взрослых существ быть такими детьми?

Из размышлений меня вырвал звук открывшейся двери. И голос Локона:
- Что, впечатляет?
Я кивнул, разглядывая его. Комбинезон пилота смотрелся на нём как-то... Не по-боевому. Наверное, дело в настроении, которое сейчас явственно чувствовалось в хозяине? Усталость, напряжение, ирония...
- Нас, поверь, тоже. И наверное, почти так же, как тебя. Но как бы это всё ни было... пошло, что ли? - что мы имеем, с тем нам и работать. Иногда победить бывает не легче, чем пасть в бою, церемония вручения орденов, знаете ли... Ну, здесь мы уже собрали всё, что могли. Так что следующий наш шаг...

[Alex D. Licht]

Пиар-компания изнутри - это совсем не то, что снаружи. Вовсе не та самая радужная, полная счастья картинка. Да, мир определенно был счастлив. Он и будет счастлив еще какое-то время. У мира есть победа над злом, у мира есть доблестные герои. Но вот со стороны самих героев... с нашей стороны... Все это было... пожалуй, даже в чем-то мерзко. Иронично. Иногда до надрыва... И нервно.
Мне в какой-то степени было проще, чем остальным. Я шпион, я привык обманывать всех вокруг, а иногда, случайно, и самого себя тоже. Такая профессия. Но...

- Так это и есть гандамы!
- Ребята, мы вами восхищаемся!
- А может, покажете свои лица?
- У нас секретная миссия. - Тиерия как всегда убийственно серьезен. Но я выступаю вперед, сам снимая шлем.
- Эй, я все понимаю, но ты не мог бы быть чуть более гибким? Это все-таки наши друзья.
Алилуйя снимает шлем вслед за мной. Сецуна тоже. И Тиерии остается только нам всем уступить...

Сейчас весь мир видел наши лица. Крупным планом. И это напрягало. И как вы потом нам всем прикажете сливаться с толпой? Оставаться при необходимости неузнанными? Популярность в этом плане - очень и очень плохая штука. Не говоря уж о том, что мне самому популярность не была нужна никакая. Никогда в жизни. Не стремился. Правда... Мы все показывались камерам либо в летных комбинезонах, либо в небожительской форме. Подобная одежда отвлекает на себя внимание. Переодень нас - и процент узнавания резко упадет. И это хорошо.

Встречи. Интервью. Общение с простыми обывателями под прицелом видеокамер.
Ребенок лет десяти смотрит на меня (наверное, каким большим я ему кажусь...) с искренним восторгом в глазах. И спрашивает:
- А где ваш гандам?
- Гандам - очень серьезная машина. Она только для того, чтобы защищать на ней мир. А сейчас все хорошо и гандам не нужен.
- А если будет плохо - гандам вернется?
- Обязательно.
И глаза мальчишки загораются еще ярче. Он верит, что мы хорошие.
...А на самом деле? Правда о нас... Такую правду детям не рассказывают. Это все очень сложно и грустно. И во многом, наверное, неправильно. А детство должно быть счастливым. Что ж поделать, раз счастье зачастую - в неосведомленности и искренней вере в то, чего нет в реальности...

Очередная девушка пытается завладеть моим вниманием. Алилуйе вот повезло - он всегда вместе с Сомой и его потому особо не трогают. Хе, будь я девушкой, я и сам наверное не рискнул бы - увидев ее-то взгляд... Сецуне везет поменьше, но и про него ходят слухи, что он едва ли не помолвлен уже с азадистанской принцессой и что совсем скоро у них свадьба. Догадываюсь, что о подобном думает сам Сецуна. Сколько думает и в каких выражениях. Иан женат, у него есть дочь-подросток, да и вообще он староват уже для пристального женского внимания. Лассе просто старается не появляться особо на публике, благо ему, как фигуре не особо известной и заметной (что там? ну подумаешь, пилот самого корабля-носителя), это удается. Мне вот никак нельзя раствориться и сделаться невидимым. Статус Мейстера не позволяет.
Вот и приходится...
Вежливо отказывать, хоть даже, скажем, вот эта - вполне привлекательна, и в другом состоянии я бы... Но не могу. Не способен сейчас. Слишком больно внутри, каждый раз, едва только касаешься подобной темы...
И сказать даже раз, что там высоко, на орбите, меня ждет девушка. Красивая. Серьезная. И очень-очень мною любимая.
Словить на себе в этот момент удивленный взгляд Алилуйи. А потом, по возвращении на корабль, натолнуться на вопрос, сквозь его смех:
- Локон, я правильно понял, кого ты там назвал своей любимой девушкой?
Рассмеяться в ответ. А то ты сам не знаешь...

И снова встречи. Снова интервью... Так еще много раз...

Потом, совместными с катаронцами усилиями, мы все-таки дочинили Птолемей. Привели наконец в полный порядок двигатели, броню, генераторы поля. И даже хвостовой стабилизатор вернули на место. Следующей нашей точкой назначения был выбран Азадистан. Где у Сецуны оставались личные недорешенные вопросы, что никого в команде не удивляло.

Но, как оказалось, в одиночку решить их парень оказался не в состоянии...
Я выбрался прогуляться под открытым небом. Снова ночью - так резко уменьшаются шансы встретить хоть кого-нибудь, тем более что страна восточная и привыкшая бояться актов экстремизма... Такой страх быстро из людей не выветривается. И они предпочитают в темное время суток не казать на улицы носа, от греха подальше. А еще к ночи спадает жара. Я был не один - прихватил с собой Риббонса. Просто не хотелось лишний раз мучить инноватора сидением взаперти. Он и так большую часть времени у меня в каюте проводит... И еще насидится, когда мы снова вернемся в космос.
Я уже думал возвращаться, когда вдруг из-за спины меня окликнул знакомый женский голос.
- Локон!
Я обернулся. Нет, не ошибся. И вправду - принцесса Марина Исмаил.
- Прошу прощения, если отвлекаю... Ты не сильно занят? Мы с тобой можем поговорить? - она переводит взгляд на Риббонса, всматривается, не узнавая. Ну да.. она же его никогда не видела... - А вас я не помню... мы виделись на Птолемее?
- Нет. Ты с ним не виделась. Тебе точно нужно поговорить со мной, а не с Сецуной?
Она кивнула. И позвала нас обоих во дворец. К ней в кабинет. Мол, там удобнее, чем на улице.
Я согласился. Ну... а Риббонса никто и не спрашивал, собственно. Права голоса у осужденного инноватора все равно не было. Я не стал скрывать от Марины правду. Назвав Риббонса его именем и в паре слов рассказав ей, кто это. Она удивилась, но кажется, не испугалась. Только взгляды ее в сторону Аллмарка стали более заинтересованными.
Разрешение конфликтов без применения насилия, конечно... Как тогда Сецуна привел на главную площадь у дворца безоружную Эксию, остановив этим гражданские волнения... Точно так же сейчас новость о том, что мы не убили своего главного противника, равно как и лицезрение этого противника живым, целым и вроде как содержащимся в нормальных условиях воочию - девушку только порадовало. Святая. Но кажется, именно поэтому Азадистану потребуется сильная рука Ширин Бахтиар, дабы восточная страна не рухнула вновь. Милосердие - это прекрасно, но им далеко не всего можно достичь...
- Так зачем я тебе нужен?
Она виновато улыбнулась.
- На самом деле.. не обязательно ты. Кто угодно другой из вас. Главное - не Сецуна. Я хотела поговорить о нем. Попросить совета...

[St. Byron]

Предложение прогуляться по ночному Тебризу меня не удивило. И отторжения не вызвало, никакого. И не только потому, что сидение взаперти, в самом деле, могло свести с ума. Мне было любопытно увидеть сейчас эту страну... Я не был здесь очень давно.
На тёмных улицах не было ни души. С освещением было скудно - фонарей как таковых нет, но на строительных площадках светят прожектора. На фоне чернильно тёмного ночного неба золотым кружевом сверкают подъёмные краны, стены ощетинились лесами, и всё вместе производит впечатление театральных декораций - почти полная готовность к премьере... Город отстраивается... Страна отстраивается. В том, что она в таком состоянии, повинен и я. Хотя я лично не отдавал ни одного приказа насчёт Азадистана. И не мог отдать. Как не мог и прямым приказом запретить то, что здесь творилось. Созданные для помощи, для жизни несомненно лучшей, мы не могли любить разрушения, но мы уверовали, что без разрушения старого не построишь нового, как вот здесь не возведёшь нового здания, не расчистив площадку от обломков старого. Я не желал ни одного разрушенного здесь дома, ни одного погибшего под завалами ребёнка. Но не я выбирал людям методы, которыми они действовали. Я надеялся в будущем выбирать эти методы...
Я не искал себе сейчас оправдания. Не стремился доказать, себе или кому-то, что не виноват. Я виноват. Я руководил этим - по крайней мере, пытался руководить, и я должен был найти способ, должен был учесть всё... Если я такой великий и такой умный - как я допустил такой оглушительный провал, как мы пришли к полному краху? Может быть, было и мазохизмом снова перебирать всё в памяти, снова задаваться вопросами, но я не мог сказать себе, что ничто уже не имеет значения.
Мы говорили о чём-то отвлечённом, неспешно обходя что-то, в чём угадывался, какой-никакой культурный памятник, теперь практически неузнаваемый. По правде, гид из Локона был совершенно никудышний, и в итоге это я начал рассказывать ему об архитектуре - не местной, а в общем. Переходя от романского периода к готике, я искоса поглядывал на идущего рядом человека. Сейчас его эмоции были подобны ночному морю в полный штиль. Такая глубокая ровная печаль... Мы шли, держась за руки - наверное, маразматично смотрелось со стороны, но это был наиболее устраивающий вариант. Он не мог вести меня как заключённого, в наручниках, я не мог просто идти рядом с ним, отдельно от него. Отчасти это просто чтоб не беспокоиться вопросом - а не могу ли я сбежать, потому что оба понимаем - некуда мне бежать, и не потому, что я остался в этом мире один, имея голову и желание, устроиться можно, и не потому, что нет в этом мире места, где я мог бы скрыться, если ты не имеешь доступа к Веде - не значит, что Веда не имеет доступа к тебе... Скорее некий слом, и он не только и не столько в самом поражении. Просто этого горького, ядовитого знания уже не изменишь. Я знаю, что такое - проиграть. Я знаю, что такое проиграть - так. По таким причинам.
Не нужен мне целый этот огромный мир, как бы хорошо ни было сейчас ночное небо с редкими звёздами, как бы ни был нежен живой тёплый ветер - пусть и пыль в нём, и запах варящейся где-то смолы... Весь этот огромный мир мал для нас двоих, Тьерия Эрде...
- Ну что, поворачиваем...
И в этот миг нас окликнул женский голос.

И вот мы сидим в её кабинете... Освещённый только торшером - глубокие, длинные тени от такого света - он кажется таким уютным, при всей скудости обстановки... Узкое высокое окно выходит на сад, а за садом виднеется город, виднеются кружева подъёмных кранов... Довольно забавно, что мы сидим с восточной девушкой, вот так, в одной комнате, двое мужчин, ночью... Но Марина явно не из тех женщин, кто задумывается об этом. Ей нужно поговорить... Почему с нами?
Ну, я-то за компанию, это понятно. Она сперва приняла меня за члена команды - на то, наверное, и было рассчитано, когда одевали меня в этот костюм... Но Локон спокойно и бесстрастно рассказывает о том, кто я. Без обвинений, без сгущения красок... И в глазах девушки я тоже не вижу ни осуждения, ни ужаса - ничего, чего можно бы было ожидать. Интерес и... некое удовлетворение, одобрение? Самому факту... Да, видя перед собой живого врага, она делает упор на слове "живого".
- Так зачем я тебе нужен? - спрашивает Локон, отрываясь от созерцания кованой люстры на потолке. Я чувствую, как ему... странно.
- На самом деле... не обязательно ты. Кто угодно другой из вас. Главное - не Сецуна. Я хотела поговорить о нём. Попросить совета.
И вот тут я чувствую, как Локон "захлапывается". Ускользает от разговора, к которому откровенно нельзя быть готовым. И злится на Сецуну, который к этому подвёл...
- А что с Сецуной?
- Война закончилась... Вы победили. Теперь... Что вы будете делать теперь? Чего вы хотите? Чего он хочет? Как мне действовать с ним?
То, что я жив - она воспринимает как акт милосердия... Милосердия, ростков которого она так долго ждала в сердце Сецуны. Откуда ей знать, что всё милосердие Сецуны тут - в непонимании, что жить мне во многом больней, чем было бы быть мёртвым...
Я смотрю на эту девушку и понимаю, что она ни о чём таком не думает. Не может думать. Что всё для неё... просто, хотя не каждому по плечу такая простота. Жизнь - это прекрасно. В жизни истина, в созидании, в любви, в стремлении вперёд... И это в то время, как где-то живут такие же вот люди о двух руках и двух ногах, тоже с сердцем слева и печенью справа, которые считают, что никакой истины и нет вообще, хотя при случае и не прочь помусолить это слово... А для неё вот прямо-таки цель - сделать так, чтобы в мире было меньше зла. Никак иначе, менее пафосная формулировка здесь не подойдёт. Разрушенное - отстроить, голодного - накормить, замёрзшего - согреть, и лучше простить виновного, лучше дать ему шанс, дать тоже в руки кирку или лопату - трудись, строй! - чем проливать на уставшую землю ещё хоть каплю крови. Она лучше свою кровь прольёт, чем чью бы то ни было. Это - Данко, горьковский Данко, грудь бы себе разорвала и сердцем освещала людям дорогу...
А ещё окончательно понимаю, что Локон... не собирается отвечать. Встаёт, молча отходит к окну, шарит руками по костюму в поисках, видимо, сигарет... Он что же - мне предоставил отвечать? А какое я, простите, имею основание?
Но синие глаза обращаются ко мне - ждут...
Я вздохнул поглубже.
- Никак. То есть... По обстоятельствам, конечно. А вот надеяться - ни на что не надо. Забыть, перечеркнуть, как это ни кажется невозможно и больно. Вы слышали, Марина, такое выражение - горбатого могила исправит?
- Но...
- Вы думаете - обстоятельства? Да, возможно, обстоятельства толкают человека на те или иные поступки. Но это не значит, что если обстоятельства изменятся - человек раз и станет таким, будто этих обстоятельств не было. Сецуна - несчастный с вашей точки зрения человек - отнюдь не объект для вашего милосердия. Мне не дано знать их последующие намеренья, я всего лишь заключённый, просто отбывающий своё заключение не в тюрьме вроде той, в которой когда-то пришлось побывать вам, а на "Птолемее". Я не могу знать планов... Но я могу чувствовать намеренья. В нём точно нет мирных намерений. Он не может остановиться. Я в одном фильме видел такое - из-за полученного специфического волнового воздействия несколько человек и животных приобрели такую своеобразную патологию, им нужно было всё время двигаться... Всё время в определённом направлении. Если они останавливались - у них взрывался мозг. Так же и с ним. Я не помню, был ли там способ помочь тем несчастным, кажется, они таки погибли все. Но я точно знаю - вы не сможете изменить Сецуну, потому что он не хочет меняться. Это даже не святая убеждённость в своей правоте, это что-то страшнее, чему я всё пытаюсь подобрать характеристику. Забудьте о нём, Марина, ради себя и ради будущего забудьте. Да, возможно, Азадистану нужен король... Но не такой.
Я вижу, как в этих прекрасных синих глазах проступает влажный блеск. Она из последних сил держится, чтобы не разрыдаться... Она так верила, что терпением и теплом можно изменить всё... Что конечная цель - строить, а не разрушать, и что Сецуна, в конечном счёте, тоже понимает это...
- Вы, быть может, вспоминаете, как когда-то он готов был жизнь положить за отечество? Не обольщайтесь. Его привлекал, скажем так, сам процесс, и это нельзя объяснить только заблуждением. Он фанатик. А фанатик никогда не станет человеком мирного труда. Фанатик никогда не достигнет удовлетворения в своих целях...
Слёзы катятся по её бледным щекам, она бы и рада мне не верить, найти какие-то контраргументы - но верит, чувствую, верит, от того ей и больно, а вовсе не от моих жестоких слов... Помилуйте, что такая, как она, нашла в таком, как он? Если б все люди были такими, как она - я бы служил им, да...
- А вы? Вы способны измениться? Способны достичь удовлетворения?

[St. Byron]

Что, опять я? О.о Ну ладно...

Я естественным образом оглянулся на Локона. Локон у окна изображал предмет мебели. Будто к нему это не относится нисколько. Будто это меня пригласили поговорить, а он - ну, просто невольно ко мне прилагался. Мне, значит, отвечать? За обоих, Локон Стратос, или можно только за себя?
- Мы? Обо мне тут как-то вообще не приходится говорить, принцесса. Я приговорённый, и моя судьба на всё оставшееся отпущенное определена, планы я строить могу в пределах каюты, а это невелика площадка... О каком удовлетворении вы говорите? Я над своей жизнью больше не властен...
- Мы всегда властны над своей жизнью. Хотя бы в чём-то... Когда угнетено тело, бывает очень возвеличен дух...
- О чём вы, принцесса? О каком величии духа - после падения с самых небес? Когда вы были в тюрьме, вам и то больше было, на что надеяться. Вам было, к чему стремиться. У вас была ваша страна. У меня больше ничего нет.
- У вас есть жизнь... Пока есть жизнь, всегда есть какая-то надежда.
- А что такое жизнь? Существование? Непрерывная память - о том, что было, что навсегда потеряно?
Тихо мигнул свет торшера - видимо, где-то скакнуло напряжение, а кажется, что это огонёк свечи трепетнул, что это при свече мы сидим здесь... Двое друг напротив друга, и будто бы больше никого нет - и в Локона-то у окна уже не очень верится, не говоря про спящий город где-то там... Я смотрю на её руки, стиснутые на коленях, на струящиеся чёрные пряди - такие длинные волосы, это всегда было завораживающим зрелищем...
- Вам так тяжело смириться с поражением...
- Тяжело, да. И не может не быть тяжело, если посмотреть, кому я проиграл. У каждого своя иерархия страшных грехов, бывает очень разная, но вот по моей - Тьерия не мог совершить ничего ужаснее и постыднее. Ладно бы, он выступил против меня, выступил со своим виденьем - хотя какое своё виденье могло быть у того, кто до недавнего времени думал, что он один такой на Земле? Но он выступил против своего вида, против нас как понятия... Он уничтожил весь свой вид. Всех своих братьев и сестёр. Тех, с кем не был знаком лично, кто не успел сделать ему ни капли зла. Да, мы выступили против них единым фронтом... Мы не себя защищали, не власть, о которой вы можете сказать... Мы план защищали, для которого мы все рождены... Это он выступил против плана, и посмел обвинить меня... МЕНЯ!!! Он уничтожил будущее людей...
Голос её тих, но я разбираю всё, до единого слова.
- Он считал вас злом... наверное...
- А кем он считает себя? И в каком зле он мог бы нас обвинить - не перед самим собой, а перед людьми, вот хотя бы перед вами? Разве я хотел войн, разрушений, смертей? Я не хотел ни одной лишней потери, Марина, верьте. И не потому, что я добрый такой... А потому, что я ненавижу пустую трату ресурсов. Нашей целью, нашей задачей, смыслом нашего существования было прекращение войн, объединение человечества... Этого хотел Аолия Шенберг, этого хотел я. Мы готовы были рисковать собой и своими жизнями платить за это... За ваше благо, люди, как бы пафосно это ни звучало. Да, методы бывали... не совсем чистыми. А где и когда были чистыми методы Небожителей, методы любых человеческих войн? Будто можно пройти по этой грешной земле, не запачкав ног... Но мы думали, что будем последними, кто так вот их пачкает. Мы думали, что будем - точнее, Алоуз под нашим руководством будет - теми великими дворниками и уборщиками, которые выметут, выскребут, вымоют мир дочиста, до "масло лей и вылизывай". И мы уже протянем руку заробевшему человечеству и проведём его в этот новый чистый мир, вручим его ему... Вот, мы решили ваши проблемы, теперь можно жить, больше не будет слёз... Он никогда не сделает такой уборки, а в одиночку такое и не делают. Он предпочитает перепинывать мусор с места на место.

Тень пробегает по её лицу... Боль за всё человечество? Разве такое возможно? Недавно я тоже думал, что да...

- Разве можно достичь блага... Таким методом? Разве мир достигается с помощью насилия?
- А разве мы принесли насилие в этот мир, Марина? Мне 129 лет, это не так много в масштабах человеческой истории. Люди убивали друг друга - по злобе, по глупости, по зависти - задолго до моего рождения. Ещё не было на свете Аолии Шенберга, когда лучшими достижениями науки считались те, которые можно обратить в оружие... Когда были пули на земле, торпеды под водой и бомбы в воздухе. Когда человек превзошёл всех животных земли по своей жестокости, возводя уничтожение себе подобных из злой необходимости в ранг искусства... Ещё не было и самой науки, когда варвары топили захваченные города в реках огня и крови. И наиболее речистые говорили - и продолжают говорить - что мол, это свойство человеческое, право человеческое. Право и свойство, чтобы под развалинами родных домов гибли дети, едва научившиеся ходить. Чтобы родные и близкие разлучались навек. Чтобы учёный не изобрёл своего изобретения, музыкант не сыграл своего бесценного шедевра, врач не вылечил множество больных потому, что им пришлось погибнуть на войне, накормить своей плотью жадный металл, науськанный другими такими же, вроде бы, людьми... Я всего лишь хотел, чтобы это прекратилось наконец! Мы хотели!Мы знали, что не бывает без жертв - мы хотели, чтобы жертвы были конечны! Кого убил лично я? Реджетту, после того, как он не оставил мне иного пути? Тьерию...
Она резко выдохнула.
- Вы... убили его? Тьерия мёртв?
- Если бы... Как оказалось, кое-что не тонет... Как он сумел взломать Веду - я не знаю, но умерло лишь его тело, сознание ушло туда. Он так и не увидел, что мы до последнего не хотели этого делать. Тогда, в той комнате после бала... Выстрел Хиллинг - даже не по руке, по пистолету! Можно подумать, она с большего расстояния в голову бы промахнулась! Когда мы могли найти иной путь - мы не убивали. А он... Он убил их контролем Веды. Тем контролем, который забрал у меня. Он держал их жизни вот так, в руке - и оборвал, не задумываясь... Он не подумал, что мог просто отдать им приказ отступить - и они отступили бы... Вместо этого он отдал им приказ о самоуничтожении. Это хуже, чем мать, убивающая дитя в утробе, хуже, чем хозяин, ведущий на убой доверчиво жмущегося к нему питомца... У вашего "защитника", люди, руки по локоть в крови братьев!
Она плакала... Она плакала из-за меня? Она меня оплакивала, меня жалела? Она порывисто сжала мои руки своими - ладони её шершавые, даже, кажется, мозолистые, моя кожа много мягче её... Так и верится, что, не ограничиваясь оргвопросами, сама входит в полуразрушенные здания, разгребает обломки, подаёт камни, забивает гвозди, сама разгружает машины с продовольствием, сама - не то что перевязки делает, а тащит носилки с ранеными, устанавливает стойки с капельницами, полы моет... И хочется одеть униформу и пойти вслед за ней. Рабочим, санитаром, строителем дня завтрашнего. Ты бы не понял меня, Тьерия...
- Если бы я могла...
- Что могли, Марина? Вы и так можете - и делаете - очень много.
- Если бы я могла помочь вам.
Я знаю, у слепых вот такие же мягкие ладони, мягкие подушечки пальцев, как у меня.
Иначе они не смогут "читать". Но кажется, сейчас не только я "читаю" Марину, но и она меня - своими "слепыми" ладонями, своим чутким сердцем. И в этом приглушённом свете, смазывающем все контрасты, кажется - так ли велика разница между человеком и инноватором?
- Некоторым святым был дан дар воскрешения... Но не помню, воскрешали ли они тех, кто был сожжён дотла, чей последний след навеки погас в ледяной пустыне... Я знаю только чудеса науки, Марина... Если у вас была семья - вы знаете, что значит её потерять. Мы, возможно, переживаем это по-разному... Но когда я словно бы снова слышу этот последний крик Хиллинг - "Риббонс, спаси меня!" - мне кажется, что ещё только чуть-чуть дотянуться, и спасу, вытащу, прижму к себе, закрою... У вас ведь так? Они двое до последнего были со мной - только их и меня Тьерия не смог убить, они могли спастись... Могли по крайней мере попытаться спастись... Но они не оставили меня. У неё были такие же волосы, такие глаза, как у меня, у нас различия между близнецами нюансны... И я даже не могу сказать "И эти прекрасные глаза закрылись навек"... потому что и закрыться они вряд ли успели. Одно утешение, что смерть это мгновенная. Греческая Ниоба, помнится, почти вымолила у богов жизнь последней дочери... Но пущенную стрелу было уже не остановить. Если даже боги не всё могут... Если даже боги совершают ошибки... Эта небесная красота, от которой замирало дыхание, мой Ривайв... Выйдите на балкон, взгляните - нет, не на ваш спящий город, взгляните за горизонт, туда, на весь земной шар, на всё это... человечество... Которое сейчас спит, ест, пьёт, ходит, дышит... Да, учёные и учителя, да, дети и старики, да, певцы и скульпторы, да, врачи и сёстры милосердия... А ещё военные, политики, воры, убийцы, пьяницы, идиоты... Те, на ком сотни, тысячи неоправданных смертей. Те, кто никогда ничего не создаст. Те, кто привык думать только о себе и не мыслит иного. Последняя человеческая вошь - живёт, а Ривайв - мёртв.
- Человек для вас - вошь?
- Смотря какой человек. Вы скажете сейчас о ценности каждой человеческой жизни - и будете правы, вам надо так говорить, вы святая... Вы из святых-подвижников, блаженных, святых праведной жизни. А мне разве только разве мученический венок - ведь мученики часто вовсе не жили праведной жизнью, часто и христианами были совсем недолго, они просто умерли так, как врагу не пожелаешь, они просто много страдали... Но кто канонизирует меня, да и зачем? И самое горькое и безумное во всём этом - но не лучик света, а скорее фосфоресцирующий огонёк на могиле - что они умерли, сражаясь, умерли свободными, а не по подлому приказу Эрде... И живые иногда завидуют мёртвым...

[St. Byron]

Что это - исповедь? Но каких грехов отпущения просить мне в конце? А если просто жалоба - ну что ж, я вижу его, это сострадание... И сейчас оно не к рваным ранам земли, не к могилам и плачущим над ними, не к взывающим о помощи - а ко мне, которому помочь уже ничем нельзя. Это чувство, хотя не отменяет любви и печали о притихшем городе, и нежности к спящим в своих домах людям, и грусти и тоски из-за оставшегося где-то там, на корабле, Сецуны - играет сейчас первую скрипку, выводит мелодию этой ночи...
- Вы хотели бы умереть? Вы предпочли бы погибнуть?
- Тогда - да, предпочёл бы... Тошно и противно - от рук подонка Сецуны, этих грязных рук, в которых теперь чистое золото... Знаете, что я почувствовал, когда ощутил за ним поддержку Веды? С этого момента уже не было никаких иных путей, кроме как сражаться - только довести бой до конца, не переводя дух, не оплакивая погибших... Не думая даже - победишь или проиграешь. Но сейчас - нет... Любая смерть явится сейчас унижением, поэтому мне приходится жить, хотя мне совершенно незачем жить и не на что надеяться. Меня приговорили жить. Приговор не подлежит обжалованию, Марина. Это же Небесные Судьи... Они не сомневаются, они не ошибаются.
Она смотрит мне в глаза - жгучая синева, бисер слёз на ресницах.
- Вы читали Библию, Риббонс? Помните историю ветхозаветного Иова? Бог решил испытать его веру и позволил сатане разрушить его дом, убить всю его семью... Бог не воскресил потом его погибших детей - но дал ему других... Это чудо, возможное у людей.
- Ветхозаветный бог сравним по жестокости с Тьерией Эрде. Из-за глупого спора, из-за пустого бахвальства он разрушил жизнь самого преданного... И даже не подумал, что эти, новые дети - будут любимы, но не будут теми, погибшими только за то, что богу нужно было доказать сатане свою крутость... Но я понял, что вы хотели сказать, Марина. Вы хотели бы, чтобы я не терял веру... А у меня и нет веры. Но я возьму немножко у вас. Вы правы - этому миру нужно милосердие... Потому что жестокость творить всегда есть кому, всегда находятся желающие жечь огнём и сечь булатом... И мало тех, кто желает потом возиться с ранами, лечить коросты, убирать гной... Тех, кто разребает развалины после великих битв, кто чинит сломанное, ворочает навоз, удобряя поля - и для хлеба, и для цветов... Только молю вас во имя этого вашего милосердия, Марина - не позвольте себе больше страдать из-за него. Вам силы нужны для всех ваших великих дел, для дел отнюдь не бесплодных... Тьерия сделал Сецуну новым инноватором, инноватором от людей - и это не удивляет ничуть, такой выбор более чем логичен... Логичен исходя из того пути, который он выбрал... Который они оба выбрали... Для себя и для человечества. А я назвал бы новым инноватором вас, Марина.

[Alex D. Licht]

Я готов был поговорить с ней - сначала, когда она меня окликнула. Когда вела сюда. Мне же не трудно было на самом деле. О многом - не трудно. Но... Не об этом. Не о Сецуне.

- Она обязательно появится на поле боя, Лайл.
- И что из этого?!... хватит ко мне цепляться!
Я не хочу с ним разговаривать об Энью. Ни с ним, ни с кем бы то ни было еще. Ни с Алилуйей, ни с Сумераги, ни даже с Тиерией. Я хочу, чтобы от меня все отстали, неужели это так трудно?!
- Ты не сможешь выстрелить, так ведь?
Мой взгляд тяжелеет. А Сецуна продолжает...
- Я и не прошу тебя в нее стрелять. Если потребуется - я сам это сделаю за тебя. Ненавидь потом меня....

Оказалось, что я могу быть благодарным Риббонсу - не окажись он рядом, я бы не сумел так легко уйти от разговора. Получилось - Аллмарк отвлек внимание Марины на себя. Я достал сигарету, закурил. Серый дым чуть змеился и уползал в открытое окно. Я молчал. Не лез в их разговор. Вообще никак не напоминал о своем присутствии. Да, я позволил нашему главному врагу вот так вот свободно разговаривать с принцессой. Но так что с того? Какой от этого мог быть вред? По сути, уже никакого... Она могла поверить ему. Она могла посочувствовать ему, могла даже встать мысленно на его сторону. Но это ничего не изменило бы.
Мир продолжит развиваться, теперь уже по курсу, выбранному Тиерией. А Небожители продолжат свое существование в прежнем качестве. Внешней угрозы. Лезвия небесного правосудия.
Теперь уже во главе с Сецуной.
Простил ли я его? Нет. Но существовал ли тут смысл в прощении? Нейл был сильнее меня. Тверже. Это он мог десяток лет жить исключительно ради мести тому, кого даже не знал. Не знал имени, не знал ничего. Но упорно искал, поставив себе цель. Я же... давно привык обманывать, говорить одно, думать второе и делать при этом что-то третье. Я сказал потом Сецуне, что не виню его больше. Ложь? Возможно... Но я пойду за ним, я признаю его как командира и никогда не ударю. Не ради него, не ради себя и даже светлой памяти Энью, ради Тиерии. Тиерия Эрде уступил тогда мне на суде, изменив приговор для Риббонса. Мое принятие Сецуны - это уступок взамен. А раз я так решил, раз я его принял - то и не было смысла держать в себе обвинения, желание мести, горечь.
Я пока не смог еще отпустить, сбросить с себя груз этих чувств. Но это - всего лишь пока...

- Хотите знать, что дальше, принцесса? - кажется, третий по счету окурок полетел в окно, и на этот раз я выступил из тени обратно, в тусклый свет торшера. Вклиниваясь наконец в их столь красивый, чувственный разговор. - Рассказать вам о наших планах?
- Да...
- Все, что вы видели - вся эта массовая восторженная истерия, эти интервью и встречи - это зарабатывание нами очков. Для того, чтобы купить время. Необходимое для восстановления связей, финансовой поддержки и военной мощи Небожителей.
- Но зачем? Война ведь закончилась!...
Кажется, моя усмешка прозвучала даже цинично:
- Вы в это правда верите, Марина? Вы плохо знаете людей. Полное и перманентное устранение конфликта невозможно. Сейчас мир достаточно напуган произошедшим. Но пройдет несколько лет - и все вернется, хотите вы этого, или нет. И к этому времени мы должны быть готовы вмешаться снова. Вы хотите мира и взаимопонимания? Так поймите, они возможны у людей исключительно при наличии общей внешней угрозы. Общей массе людей гораздо легче дружить против, чем за.
Я не хотел в тот момент разговора. Не хотел вопросов, опровержений. Хотел - расставить сразу все точки. И потому даже не дал ей возможности ответить мне, тут же продолжив монолог. Перейдя к еще одной озвученной теме
- Что же касается Сецуны... Риббонс прав, Марина. Забудьте о нем.
Она видит, как меняется мое лицо. Как оно становится холоднее, отстраненнее, когда я заговариваю наконец о нашем новом командире.
- Он... что-то плохое сделал тебе, Локон?
Ей было больно от того, что я только что тут наговорил, но... святая! - она все равно хотела и мне тоже помочь! Поднялась с дивана, шагнула навстречу.
- Это он убил Энью.
Секунда-две тяжелого потрясенного молчания.
- Ты теперь ненавидишь его?
- Нет. Я сам не безгрешен, чтобы его ненавидеть.
- Но и простить тоже не можешь...
Я не позволил ей подойти ближе, прикоснуться. Снова шагнув в тень к окну и повернувшись к принцессе спиной.
- Не могу. Но я не стану ему мстить. Я никогда уже не напомню ему о произошедшем тогда. Более того, я буду по-прежнему работать с ним и прикрывать его в бою. И вовсе не ради мифического внутреннего очищения.
- Ради чего? Что для тебя настолько важно и дорого?
Надежда в голосе. Она все еще хотела услышать от меня что-то хорошее, что-то, давшее бы ей веру в то, что и мою душу можно спасти, вылечить.
- Судя по услышанному мною ранее разговору, мой ответ вам не понравится, принцесса... Не "что", "кто". Его имя уже звучало сегодня не раз. Тиерия Эрде.

[St. Byron]

Опять Тьерия Эрде. Не может его имя не звучать в самые неподходящие для этого минуты...
Твоя иногда прямолинейность, Локон Стратос, может, и не погубит тебя, но убьёт кого-нибудь другого...
Но в данном случае это, кажется, то, что нужно. Потому что в глазах принцессы я замечаю... не то чтоб ужас, при упоминании этого имени, но как-то примерно так для неё выглядит само Зло. Такое зло, которое не локально, не от неразумия и несчастливых условий, а зло высокоорганизованное и разумное, зло, желающее быть злом, зло такое, которому и противопоставить-то не знаешь, что... Остаётся отгородиться, заслониться руками: нет, нет, так не бывает, я не хочу, чтоб так было...
Бессилие - вот что испытывает Марина, вспоминая про Тьерию Эрде. Не знаю, хорошо ли она знакома с ним, беседовала ли... Но она хорошо знает, что вот к нему взывать, его убеждать - бесполезно. Святую убеждённость Тьерии в своей правоте не заметить трудно. И упомянуть сейчас вот так в одной связке Тьерию и Сецуну... Я ведь то и хотел сказать - они больше, чем похожи, они близнецы-братья в части своего отношения к миру...
- Ты прав, Локон. Было бы нечестно отнимать у Эрде... наследника его "правого дела".

[Alex D. Licht]

Ну вот... расстроил женщину, кажется. Нехорошо, Лайл, она ж к тебе не лезла... С другой стороны... Как-то это все было к лучшему. Пострадает, помучается, и найдет себе другого. И у нее будет меньше в жизни проблем от этого, и у Сецуны.
- Нечестно, да. - я снова развернулся лицом к обоим. Слезы на глазах у Марины, кислая мина у инноватора. С Мариной все понятно - Эрде, пожалуй, был единственным в команде, с кем у нее не просто не мог сложиться контакт из-за недопонимания. Тиерию она боялась. Ну а удивляться реакции Риббонса мне тем более не пришлось. Главный противник для него, как-никак... - Простите, что, кажется, расстроил вас, Марина. Забудьте, правда. Так все будут счастливее. И он, и вы тоже. Пускай каждый из вас найдет свое счастье.
Пискнул передатчик. Оставленный на Птолемее Харо интересовался, скоро ли я вернусь. Как, однако же, вовремя. Сразу же появился официальный повод, чтоб уйти и не быть обвиненным в побеге.
- Нам, кажется, пора, принцесса. - как же иногда приятно бывает сослаться на работу...

Обратно по улицам Тебриза к аэропорту, где был тогда посажен Птолемей, мы шли даже не рука об руку. Просто рядом. Я все понил насчет мер безопасности, но... Куда он сбежит-то? От Веды. Сам понимает, что никуда.
- Я не прошу тебя понимать, за что я так ценю Эрде. Тем более, не требую его прощать, разговаривать с ним или еще что-то. У тебя есть причины меня в этих моих чувствах не поддерживать, и я их прекрасно понимаю.
Я особо не задумывался, зачем я это тогда, под ночным небом, сказал Риббонсу. Наверное, просто хотел сбросить невольное напряжение. Право же, он не обязан ценить все то, что ценю я, только потому, что вынужден со мной в одной каюте сосуществовать. Какой в этом смысл? Главное для меня - чтобы атмосфера там, где я живу, была хоть и относительно, но все же здоровой.
- А вот Сецуна мне теперь должен. И тебе, кстати, тоже. - я даже усмехнулся, совершенно при том не едко. - Очень и очень много должен.

Наутро требовалось совершить еще вылет по делам. Весьма рано наутро. А учитывая, сколько времени мы с Риббонсом, благодаря вмешательству Марины, уже потратили... Нет, человек может, конечно, и вообще не спать, а если человек по профессии боевой пилот, так тем более... Но что-то подобного экстрима ленивому и изнеженному мне в тот момент совсем не хотелось.
- У меня завтра с утра много дел, так что извини, приятель, уступать я тебе не собираюсь. - совершенно беззлобно, даже позитивно изрек я, падая на кровать. - Массаж уставшему мне все равно никто не сделает, так что спокойной ночи.
Харо погасил свет. Бывает так, что тяжелые мысли не дают уснуть, но то был не тот случай. Не мешало ничего, и вырубился я почти сразу.

[St. Byron]

Мы были в каюте не одни - к Локону по какому-то вопросу зашёл Алилуйя, и они теперь распивали чаи, а я сидел за компьютером и ругался с графическим редактором, отказывающимся устанавливать нужные мне настройки, когда Харо, бодро пискнув, развернул картинку-голограмму:
- К вам гости!
- Какие гости? - приближение, увы, было недостаточное, пёстрая толпа на подступах к "Птолемею" не идентифицировалась никак.
Алилуйя пригляделся.
- Марина Исмаил, если мне глаза не врут. Ну, а где Марина, там и толпа народу всегда, по-другому просто не бывает.
Локон застонал.
- Чего ей ещё? Мы же вроде... Ладно, - это уже мне, - пошли, пройдёмся хоть...
Пройдёмся - это хорошо, от прогулок я не отказывался, хотя под щедрым восточным солнцем это совсем не то, что ночью. Но набросил куртку и поспешил следом, по пути размышляя, а не спросить ли у Локона какое-нибудь дополнение к этому милому костюмчику с целью сохранности головы от солнечного удара.
...Хотя, зачем... Едва ли мы тут надолго...
На камушках, напоминающих, правда, не природное что-то, а тоже развалины, только очень старые, нас ждала действительно принцесса. А вокруг - действительно, народ, не упускающий ни одной возможности побыть рядом со своей обожаемой правительницей. Сейчас женщины в платках старательно, но безуспешно оттаскивали от неё чумазых карапузов, восторженно вопящих что-то то ли на арабском, то ли на своём, малышовском, во всяком случае, я их не понимал.
Увидев перед собой нас, она явно смутилась.
- Я... Я просто хотела... Думала - если вы не заняты, то может быть... погуляем? - последнее слово она произнесла совершенно как-то убито, явно понимая неуместность его звучания. Какие ещё могут быть прогулки? У нас тут что, каникулы? Или нас мало ещё фотографировали и тискали, так их и эдак, поклонники эти?
Но вот не знаю, как Локон, а я-то отчётливо всё понимал. Что пришла она по большому счёту не за Локоном, а за мной, это мне она хотела устроить марафет по городу, но один я, без конвоира, как-то не предполагаюсь... И вот теперь ей очень неловко, потому что истинные намеренья озвучить сложно...
И тут происходит чудо. Ну, чудо с точки зрения Марины, конечно - Локон, тяжко вздохнув и растерев усталую физиономию, таки решил, что нечаянно образовавшееся "окно" в важных встречах стоит лучше того, чтоб допить с Алилуйей чай, чем ходить по жаре и пыли, и я им там как-то совершенно не обязателен, так что...
- Может, вы с Риббонсом вдвоём погуляете? У меня просто дела... извините...
Ну, я-то своим ушам вполне верил. Как уже упоминалось, мы оба прекрасно знали, что бежать мне некуда. А Марина, кажется, была удивлена...
- С-спасибо... Мы...
Пообещать, что она меня доставит в целости и сохранности обратно, у неё, видимо, не поворачивался язык, но все всё и так поняли. Локон ретировался в сторону "Птолемея" с некоторой даже поспешностью, а тонкая ручка Марины взяла мою:
- Пойдёмте?

Было, действительно, и жарко, и пыльно. И большей частью очень шумно - шум стройки, гул множества голосов и моторов... Но шагалось нам пока очень легко, почти бежалось. Удивительное это понятие места и времени - Восток... Под ногами то разбитый, выщербленный, но всё же асфальт, то мостовая из видавших ещё, кажется, девятнадцатый век булыжников, а то и просто земля, сейчас взбитая в густую мягкую пыль. Марина была одета не как тогда, а куда более "по-походному", волосы собраны в узел. Я чувствовал, как в этой небожительской форме обращаю на себя внимание, слышал перешёптывания, видел обращённые на меня взгляды, чувствовал мысли...
Мы остановились перед величественными развалинами.
Величественные развалины... Да, есть такой избитый литературный штамп, и ведь немногие задумываются, какой страшный в нём скрыт смысл. Да, время не щадит ничего... Но даже у времени можно отвоевать то, что считаешь наиболее ценным. Если б люди всего лишь регулярно уделяли время и средства на поддерживающий ремонт... Но вместо этого на хрупкие шедевры искуства с неба падают бомбы...
Захватчики всех времён и народов не стеснялись жечь дворцы, храмы и уж тем более просто дома, не смущались оставлять после своего вторжения руины. Я никогда не мог понять - какой смысл завоёвывать, чтобы большую часть безжалостно разрушить?
- Голубая мечеть. Между прочим, старейшая достопримечательность Тебриза. Что же вы остановились? Пойдёмте!
Я улыбнулся.
- Я не могу сюда войти. Я же неверный.
- Но и это пока ещё не мечеть, потому что святое место должно быть цельным, пригодным для посещения... Да и если на то пошло, я тоже.
Ведомый за руку, я вступил под своды... Под то, что осталось от сводов. Выглядела мечеть весьма и весьма щемяще - остатки перекрытий держались каким-то чудом за остатки стен, и местами казалось, что одно дыхание может пошатнуть это нереальное равновесие... В огромные дыры светилось небо - тоже голубое, как и мечеть...
Пальцы Марины пробежались по старинной мозаике, по исщербленным временем узорам.
- Я просто хочу... Сделать тут кое-какую съёмку. Для проекта восстановления...
Я понимал.
Рискованно... Рискованно подниматься по этой лестнице, и в лучшие-то свои времена едва ли внушавшей чувство надёжности, но - надо. Вопросов, почему это не мог сделать кто-то другой, я не задаю. Она впереди, не глядя вниз - но ей, за съёмкой, и не до этого, я - следом, тоже не глядя... Любуясь небом с кружащими в нём двумя малоразличимыми птицами.
- Вы совсем не верите ни в какого бога?
- А вы?
- Не знаю... Я получила слишком разностороннее образование, а для веры, наверное, нужно совсем не это... Но я убеждена, что должно существовать что-то высшее, что-то мудрое и добрейшее, источник всей жизни, творец и надежда...
- И вы думаете, что это всё - одно и то же?

Она остановилась на верхней ступеньке.
- А почему нет?
- Кто-то из великих сказал: "Бог должен быть добр, раз он создал природу". Я не знаю, правда, какими глазами этот кто-то смотрел на природу... И какими глазами смотрели те, кто первыми сказал, что бог создал человека по своему образу и подобию, но при этом он, бог - абсолютное добро, абсолютное благо, абсолютный свет...
- В тех же источниках ответ на предполагаемый с вашей стороны вопрос - змей, дьявол, враг рода человеческого, заронивший в сердца людей зло...
- Заронивший, ага. Людям лишь бы на кого-нибудь спереть... А откуда взялось зло в этом самом... дьяволе? Откуда взялась сама способность, сама мотивация к злу? Для того, чтобы зло появилось в мире, созданном целиком и полностью богом - его тоже должен был создать бог... Выделить из себя. Следовательно, не абсолютное бог добро, не абсолютный свет.
- Где-то я читала каких-то апологетов, но не помню, что они говорили вот об этом... Да и важно ли? Имея средства языка и некоторое время, доказать можно всё, что угодно. Я давно поняла, что бог в представлении людей - не то же самое, что описано в священных книгах... Вера и религия - это разное. И для того, чтоб верить - не обязательно отрицать эволюцию, не обязательно спорить с наукой. Бог в понимании очень многих людей - это по сути они сами, какими им однажды надлежит стать, тот уровень, то состояние, к которому следует стремиться... Так несмышлёный малыш смотрит на большого и сильного папу и мечтает, что вырастет и станет таким, как он. Люди, которые однажды будут как боги... Мудры. Добры. Всеблаги.
- Они сейчас считают себя богами. Сперва они достигли власти отнимать жизни, а потом - и власть её создавать. Посмотрите, как пример, на меня - я не плод эволюции и не плод отношений двух людей. Меня создали, сотворили - да, вот как бог когда-то первых людей. Но я знаю, что те, кто меня создал - не были ни добры, ни совершенны. И даже не были похожи на меня, ни в чём. Творение ещё не делает человека богом в вашем определении, Марина. Человек очень специфический творец - что бы он ни создавал, он создаёт оружие... Что бы он ни создавал - он может создать совершенное, о да, но от этого не станет совершенен сам.
- Посмотрите на эти узоры... Они, увы, почти не сохранились, и если я вам не объясню - вы не поймёте, что здесь... Вы знаете, мечеть древняя. Вы знаете об особенностях украшения храмов, да и вообще об особенностях искусства у мусульман...
- Знаю. Запрещалось любое изображение человека, животных и всего того, во что Аллах вложил душу... Дабы, так сказать, не посягать на его лавры. Причудливости человеческой мысли не наудивляешься, однако... Творческую мысль не остановишь тоже, вот так и рождались все эти узоры, все эти фантастические кружева - ковров, росписи стен, одежды... Растительные орнаменты, развивающиеся во что-то уже совершенно потрясающее своей сложностью и детальностью.
- Да. Именно такие узоры изначально были и здесь... Но основательно реставрировать мечеть смогли лишь около ста лет назад, и тогда, увы, не смогли найти специалистов должного уровня, которые бы владели традиционным народным мастерством... Поэтому тут, наверху - где покрытие стен обрушилось сильнее всего - появилось вот это... Конечно, далеко не картина, тоже очень аллегорическая стилизация... Уж о том, что ничего нельзя изображать как есть, мастера свято помнили. Вот это - дерево... Дерево жизни на земле, как-то так. Оно слабо похоже на дерево, ощетинилось какими-то узлами, пиками, стрелами... Это и есть стрелы и пики. Они символизировали мечи, символизировали войну. Более плавные изгибы здесь - стилизованные фигуры людей на самом деле. А ещё языки пламени, пожирающего этих людей, пожирающего дерево жизни... Сквозь это пламя, сквозь эти взрывы люди ползут наверх. Их тела искажены мукой, но на плечах нижних стоят другие, тянутся к ветвям над головой... Звёзды здесь - это на самом деле совсем не звёзды, это так изображены взрывы. А над деревом - вот тут - уже настоящая звезда... К сожалению, она почти не видна. Эта звезда - и есть свет и добро. И есть бог. Её лучи-руки тянутся к людям, чтобы помочь им... Много тогда было споров, очень ожесточённых споров по поводу этой мозаики, ортодоксы с пеной у рта кричали об осквернении... А ведь у картины прекрасный смысл... Что через страдания, через испытания можно всё же достичь этого высшего света, высшего добра... Через тернии к звёздам...
-

[St. Byron]

- Смысл картины получается таков, что если однажды люди и придут к совершенству, то только по горе трупов впереди идущих. Грустно как-то.
- Может, вы и правы... - она повернулась к картине лицом, приготовившись к съёмке, - но картину мы всё-таки реставрируем. Жаль, верх уничтожен практически полностью - долгое время в разрушенные своды текла вода... У нас тут не очень дождливый климат, но времени прошло много.
Говоря, она отступала, чтобы захватить стену в объектив целиком - и не заметила, как заступила за край...
Я успел поймать её, ухватив за запястье, и втащить обратно.
- Простите... - невольно вырвалось у меня, когда она, привалившись спиной к стене, к обнажившейся щербатой каменной кладке, растирала запястье, - теперь, наверное, синяк будет...
- Ерунда... спасибо вам.
Читаю в ней удивление - я на вид казался куда слабее...
- Просто вы лёгкая. Вообще-то нашим внешним видом тоже не стоит обманываться - нас создавали для будущего, для космоса, мы ни в коей мере не субтильные селениты... Правда, понятие весовой категории тоже придумано не просто так - и будь на вашем месте кто-то более крупный, я мог и не справиться...
Мы спускаемся. Лестница достаточно широкая для двоих, и я иду ближе к краю. Голова у меня не закружится.
Всё, что надо, мы, кажется, зафиксировали... Но всё равно останавливаемся внизу, посреди огромного зала... Мужской это или женский - не знаю, да и важно ли? Середина залита солнцем - там, наверху, в прорехе купола всё то же небо, всё те же птицы... Коршунки, видимо, выглядывают себе мелкую шуструю добычу.
Такой светлый, пыльный простор... И на миг кажется, что мы совсем одни остались на земле...
И вслед за этой мыслью - безмятежность рушится, как разрубленная пополам острым лезвием. Как песчаный домик, на который наступили кованым ботинком. Так тень заслоняет свет. Так властная рука сжимает и натягивает поводок - не забывай...
Да, если ты не властен больше над Ведой - то Веда-то по-прежнему властна над тобой.
- Что с вами? - кажется, она трясёт меня за плечи, - вам плохо? Солнце, да?
Солнце? Солнце - оно горячее, а это лёд.
- Тьерия... - и столько, наверное, ненависти и бессилия в моём голосе, в невольно полоснувшей воздух руке - хотя он не являлся призраком передо мной, не прожигал меня злым золотом, но всё было почти как тогда - что она испуганно вскрикнула, ощутив почти мистический ужас.
Ты здесь... Ты помнишь, ты видишь, ты следишь. Конечно. Ты не мог не напомнить, что никуда я не сбегу, ни на земле, ни под землёй от тебя теперь не скроюсь... Теперь ты в любой момент можешь вот так ворваться в меня, вот так сжать когтями моё "я".... Что ж, раз так - вот этому ты тоже не удивишься...
Удар. Вроде искр от схлестнувшейся стали - две системы защиты... Правда, моя теперь ничтожна... Но я знаю - всё-таки и он почувствовал от этого удара хоть какую-то боль...

- Но как? Как?
Оно ушло. Снова голубое небо, только уже без птиц, и без разлитой вокруг безмятежности. И я сижу на камне - видимо, это она меня усадила - и она передо мной... И такая тревога в синих глазах, в дрожащих тонких пальцах...
- Вы, видимо, всё-таки не понимаете, что я такое...

Да, небо снова было высоким, ясным, голубым, и мы снова одни были под этим небом, и я зачем-то рассказывал человеческой женщине то, что мало у кого на земле была привилегия знать. О Веде, о нас. О том, какой бывает плата за особые возможности - даже не плата, это две стороны одной медали. О том, как умирают не до конца.
- Скажите... Возможно, это будет очень жестоким и некрасивым - то, что я сейчас спрошу... Но не спросить не могу. Вы действительно влезали в их головы, читали их мысли - вот как Тьерия сейчас ваши? Вам не стыдно было это делать?
- Марина, если б я на самом деле был таким тираном, как вы тут подумали, Реджин Реджетта прожил бы не дольше своего первого взбрыка. Да, я имел возможность влезть практически в любые уголки их сознания, и мало кто был достаточно в силах мне сопротивляться... Хотя пытались. И я уважал вот эти попытки - и иногда отступал именно поэтому, как поощрение... Выражаясь вашим языком, так родитель капитулирует в шуточной борьбе с ребёнком - да, да, ты у меня совсем большой и сильный... Мне нравилось наблюдать, как они заботливо ограждают от меня своё личное - и как иногда "невольно" мне это личное показывают, вроде как, взломал, зараза, ай-яй-яй, как неудобно-то... Я видел все эти игры и ценил их за это ещё больше... Я знал о честолюбии Реджетты, но оно забавляло меня, до последнего забавляло... Я считал, что за технический гений многое можно ему спустить... Марина, если б вы знали, какое это фантастическое неодиночество! Вы сможете понять, каково мне сейчас, если вспомните себя в тюрьме, без возможности связаться с друзьями и близкими... Вы знаете, как шикарно выглядит пышная гроздь винограда и как жалко - одна виноградина? Подумайте об этом.
Она помолчала, глядя куда-то в сторону... Неумело пытаясь заблокироваться от меня - как забавно бывает, когда начинается эта стадия, когда люди окончательно понимают, что телепатия существует... Сказать ей, что я редко когда читаю мысли "текстом", особенно у людей, у которых в голове как правило такая каша...
- Скажите ещё... Что вы знаете о том, как погибла Энью? Я понимаю, вас не было там, но...
- Ошибаетесь, я был там. Я её глазами, через Веду, следил за битвой. Я был там до конца.
- И вы управляли ею!...
Что ж, раз вы об этом заговорили, Марина - значит, уже готовы...
- Кто вам это сказал - Сецуна? Я оказывал ей поддержку через Веду - иначе её повреждённый гандам просто не смог бы двигаться. Но ею самой я не управлял - и никто из нас не управлял. Все решения были её... Если б через неё действовал я - поверьте, всё было бы совершенно иначе. Чего проще - изобразить, что сдалась, подчинилась, поверила... И в нужный момент... ну, не обязательно ножик в спину, это чересчур. Оглушить, сгрузить на любого пригодного гандама, каким управлять сможет, и доставить всё это богатство на "Небожитель". Если сестре так нужен этот человек - мы не стали бы ей запрещать... Хотя мордочки Хиллинг и Ривайва я представляю... Мы ведь не были против людей, мы никогда человечество не ненавидели. Ну, а в какой форме с ним сотрудничать - это каждый решал для себя.
- Но почему она хотела его убить?
- А она хотела? Мне странно, что Локон, любивший её, мог так думать. Энью не сделала бы этого. Она победила бы его, "положила на лопатки", доказала своё превосходство как инноватора - для неё это было важно. Но его не тронула бы и пальцем. Скорее всего, именно забрала бы, как трофей... Хотя могла и вернуться на "Птолемей", открыв карты - девочка была отчаянная, могла много что... Что жизни Локона грозит опасность - мог решить только Сецуна, никогда никого не любивший... Простите.
Она закусила губу.
- Нет, ничего... Но... А если б она погибла там - вы об этом думали?
- Традиционно понимаемо, что нет? Удобнее считать, что Энью была разменной монетой, пешкой в нашей игре? Я вас уверяю - она была отнюдь не пешкой. Вы видите - точнее, вы знаете - Тьерия жив, хотя я лично, вот этими руками, в него стрелял... И я знал в тот момент, что жизнь покинула его тело. Когда-то так же умер, но ожил я - это не первое моё тело. Неужели вы думаете, я не предусматривал бэкап Веды для неё? Когда она наводила Ривайва на "Птолемей" - более чем вероятно, что она погибла бы тоже... Вы думаете, я полагал её платой за победу над врагом? Нет, к такой плате готовы были, если что, мы все, но... Если уж даже без сантиментов - я не собирался так легко терять ценного специалиста, каковым была Ретурнер. Выращивать нового из эмбрионального состояния, учить... Мне что, больше нечем заняться?
- Сецуна...
- Хотел добра, я скажу вам это, чтобы вам было не так больно, тем более что это будет по-своему правдой. Просто бывает очень злое добро. Добро Сецуны... добро Тьерии. Это то, что вы так пытаетесь - и не можете понять, это то, с чем вы не сможете жить. Если обращаться, опять же, к тем же апологетам - зло иногда понимают как отсутствие добра, а иногда - как незаконченное, несовершенное добро... Зло от незнания, зло от несовершенства. Только вот объяснение и оправдание - не одно и то же.
Она поднялась, растирая затёкшие ноги.
- Вы правы, Риббонс, бога нет... Во всяком случае, его нет здесь. Раз уж это святое место не защитило вас от касания Тьерии - значит, никакое оно не святое.
По площади перед мечетью она вела меня под руку, всё ещё нелогично боясь, что я потеряю сознание.

[Sovereign]

- Стыковка завершена. Готовность к приему груза: 100 %.

Небольшой грузовой шаттл пристыковался в доке "Небожителя". Никаких опознавательных знаков на корабле не было. Почти. Только гербы с золотыми крыльями, небольшие, малозаметные, с обоих боков шаттла на его хвостовом оперении. Судьям, он, однако, не принадлежал. Вместо планеты Земля на нем была изображена геральдическая буква "F" на щите. А крылья сами, вместо того, чтобы гордо смотреть вверх, были опущены.
Ферешт. Тень Небожителей, организация поддержки, о которой не было известно самим мейстерам. Пять лет назад Ферешт потерял своих боевых пилотов. Но организация не была распущена. Она была реорганизована, превращена в отделение разведки и технической поддержки единственным из продолживших на тот момент выполнять свое предназначение Судей. Мною, Тиерией Эрде.

- Груз принят. Повторяю: груз принят.

Две наглухо закрытые капсулы в непрозрачной оболочке. Им немногим меньше лет, чем мне самому - инноваторы отказались продолжать эту линию, но не в их привычках было уничтожать готовый материал, в который вложены были труд и средства. Два моих генетических клона, днк-тип 0988.
- Прекрасная работа, Шелл Акустика.
- Благодарю вас. Какие будут дальнейшие указания?
Шелл Акустика. Строгая светловолосая женщина в очках. Основательница и бессменная глава Ферешта. Образец абсолютной верности делу. Служебное рвение не может не поощряться, и потому я позволил даже своей голограмме улыбнуться.
- Мисс Акустика, останьтесь пока здесь. Я бы хотел пообщаться еще с вами... более тесно, без голограмм.
Она кивнула. Озвученное мною не смогло бы ее удивить, она знала о содержимом закрытых капсул, она лично проверяла его сохранность. И она очень хотела бы, но не решалась, задать мне только один вопрос. Зачем мне второй клон, да?...

- Так сильно торопишься? - Реджин Реджетта. С характерной манерой влазить всюду без приглашения, без вступлений комментировать, задавать вопросы. - Не терпится вновь ощутить себя во плоти?
- Предпочитаю курировать работу организации лично.

Еще одна, последняя проверка физического состояния клона. Неважно, что все тесты неоднократно уже были проведены до меня Акустикой с положительным результатом. Все равно так нужно. Очередной положительный ответ на запросы. Перенос сознания в тело оказался почти мгновенен. Легкий шок от разового появления нового пласта ощущений. Физических. С ними живешь, их не замечаешь даже зачастую, игнорируешь, но когда их долго уже не было, а потом они все возвращаются единовременно - это ощущается весьма остро. Я открыл глаза. Прозрачный колпак капсулы с тихим шипением разомкнулся с нею и отъехал в сторону, выпуская меня. Я приподнялся, поднес к лицу руку, какое-то время задумчиво рассматривая собственные пальцы. Осознавая произошедшее. Сжал их. Покинул капсулу. Сделал несколько шагов босыми стопами по чуть прохладному полу. Сравнил ощущения с теми, которые помнил. Физическая подготовка тела проигрывала прежнему. Факт, но факт легко исправимый. В остальном же никаких отличий. Ах, да, еще волосы, разве что... Того же темно-фиолетового цвета, но длиною ниже лопаток. Мягкие, слегка вьющиеся на концах. Мешают. Впрочем, надолго ли?

Встречу Шелл я назначил в бывшем личном кабинете Риббонса. До которого мне самому пришлось добираться, обращаясь в Веду за картой-подсказкой - зачем мне-бесплотному было бы изучать внутренне строение жилых секторов "Небожителя"? И выглядел в тот момент я уже для всех более чем привычно. На мне была моя фиолетовая форма, а мешавшие волосы были без сожалений срезаны и уложены в строгое каре.
Большое кресло с зеленой обивкой, в котором разместился я сам. Ряды полок с бумажными книгами - как бы то ни было, ценю вкус, сам понимаю толк в подобных вещах... Теплого коричневатого оттенка шторы по обеим сторонам от "окна"-голограммы. На которой сейчас проецировался залитый сверху мягким солнечным светом цветущий сад. Будто мы не просто на Земле - а в самом мифическом Эдеме. А на диване напротив - сама Шелл.
Разговор с ней шел без каких-либо сантиментов, строго по делу. Оценка имеющихся у нас ресурсов, перспектив, планы на дальнейшее будущее. Решение организационных вопросов.
- Вы остаетесь на "Небожителе", капитан Шелл Акустика. Принимайте командование над кораблем.
- Так точно, сэр.
- Формирование экипажа - ваша задача. У вас карт-бланш. Кстати...
Дверь в кабинет открылась беззвучно, но... Реджин, меня ты не застанешь так врасплох
- Я как раз собирался вас познакомить...
Она смотрела широко раскрытыми глазами на Реджетту, и мы с ним оба чувствовали ее смятение. Шелл Акустика не могла не опознать сразу же второго клона. Тем более что выглядел он сейчас даже похожее на меня, чем в тот момент, когда я сам его впервые встретил. На нем была, в конце концов, уже не инноваторская пижама, а такая же, как у меня, форма, только с белыми вставками на фиолетовом. И Шелл пыталась в тот момент лихорадочно угадать, понять. Кто это, что это? Она ведь все это время считала, что второй клон - тоже для меня...
- Капитан Шелл Акустика, это - Реджин Реджетта. Инноватор. Моя правая рука. - я увидел его торжествующую улыбку, почуствовал, какое удовольствие ему доставляло признание мною вслух этого факта. - Тот, кому мы все обязаны победой.

Прошло не больше недели. Перебазировка части Ферешта на "Небожитель" в качестве экипажа, проработка мною и Реджеттой чертежей новых боевых проектов... Но это все не означало, что я позабыл про Землю и про Птолемей. И про бывшего Первого Инноватора.
Автоматическая система слежения Веды сама сообщила об интересном...
Нет, Локон, это не твоя ошибка. Это вообще не ошибка. Ты сам понимаешь прекрасно, что Риббонс не сбежит. И мне, в сущности, не важны мотивы, по которым ты его отпустил одного. Из жалости ли, сострадания или просто желания избавиться на какое-то время от его присутствия. Пускай гуляет. Но... не напомнить о себе в тот момент я не мог. И...подождав, не сразу, дав насладиться иллюзией почти-свободы, надавил. Ворвавшись в мысли, в каждый укромный уголок, с силой, с порывом, и не думая скрывать свое присутствие. Не забывай.
И с запозданием на минуту сам получил удар. Попытку удара, вернее. Слишком велика на тот момент была разница потенциалов. Инноватор без Веды воистину мало на что способен.
- Что кривишься? - снова Реджетта. Моя уже-вечная тень. - Ну неужели... Только не говори мне... - Реджин, появившись сначала за моей спиной, обошел диван... и он почти смеялся...- что тебя вот это смогло задеть. Ты совсем не умеешь использовать барьеры.
А ведь он прав... И вот от этого я уже скривился куда сильнее, чем от всего-то навсего слегка неприятных ощущений, полученных только что от Риббонса. С чего бы я умел? Будучи один, в полной изоляции от себе подобных, столько времени...
- Не переживай. - его руки бесцеремонно легли мне на плечи. - Я ведь говорил тебе еще тогда, что мы созданы с тобой, чтобы всегда быть вместе. Я научу. И не только этому...
Я не успел его оттолкнуть. Прежде, чем Реджетта опрокинул меня своим весом на спинку и глубоко поцеловал в губы.

[St. Byron]

- Принцесса Марина, принцесса Марина! - нас снова окружила разнокалиберная детвора. Как она умудряется что-то разбирать в этом гвалте? Моих способностей на это не хватит точно. Это несмотря на то, что многие из них говорят не на арабском, а на довольно чистой унилингве...
Кусочек внимания перепадает и мне.
- А вы с корабля, да? Вы тоже защищали нас от Алоуз, да?
В чёрных глазёнках - готовый вспыхнуть восторг, как зажжённый фитилёк...
- Да. Защищал.
- Как вам не стыдно обманывать... - слышу в её мыслях.
- А я не обманываю. Просто защищать можно по-разному.
Дети уже тащат показать, похвастаться, кто чем может, очевидно, мы тут застряли надолго...
- Я не нажимал на рычаги. И когда вам говорят, что мы манипулировали Федерацией... Просто подумайте, что это значит.

Тяжёлую поступь человека в холлах "Небожителя" издали легко отличить. Это Сарчес... вернулся, герой.
Оборачиваюсь, с трудом сдерживая бешенство.
- Мне бы очень хотелось знать - какого чёрта.
Искренне не понимает. Совершенно искренне.
- Какого чёрта было превращать столицу в руины? Я приказал выманить Сецуну, а не устроить Азадистану очередной локальный апокалипсис! Это даже не стрельба из пушки по воробьям, это...
- Да я совсем немного энергии потратил, шеф! Машинка на удивление энергоёмкая...
Я знал все слова, которые говорят в таком случае люди. Но повторять их у меня всё равно не поворачивался язык... пока не поворачивался, во всяком случае...
- Наша цель - реорганизация Ближнего Востока, а не его стирание с лица земли! Пересадить бы тебя теперь... на несколько другую машину и отправить это всё восстанавливать! Если б не видел и понимал, какой из тебя строитель... Я, конечно, понимаю, по твоему мнению у организации средства не кончаются никогда, и можно отстраивать всё разрушенное десятки раз... Пожалуйста, больше НИКОГДА так не делай!

Мы выходим с площади на одну из улиц... Улица, правда, сейчас - понятие расплывчатое, ввиду количества разрушенных зданий.... Ввиду невеликого количества зданий целых. И взгляд неизбежно находит среди резвых и здоровых детей бледные личики недавно потерявших родных, находят перебинтованные ручки и ножки - забываясь, они пытаются наравне играть с другими детьми, но боль вскоре возвращает их с небес на землю...
- Но я не отрицаю своей вины, принцесса. Просто она не такова,как вы думали...
- А какова же?

Люблю же я этот главный зал нашего корабля. Действительно - сердце... Он по-особому выражает наш дух - когда мы сидим, полукругом, перед экраном связи, и я слышу, чувствую биение их сердец... Это сила. Это единство. И люди, как бы ни были обычно толстокожи в плане незримого - здесь чувствуют, понимают... Суеверно боятся.
Сейчас здесь двое людей - Ванг Лю Мей и Али Аль-Сарчес. Мы ждём первого залпа Memento Mori, это знаменательное событие, я считаю, касается и их. Им тоже нужно видеть.
Сарчес, впившись взглядом в экран, кажется, не дышит. Ванг искоса на него поглядывает - я не понимаю, что ей интереснее, залп пушки или реакция наёмника. Сарчес интересен ей как мужчина... Что, впрочем, не мешает ей презирать его как человека. Но презирает она почти всех, разве что для нас у неё исключение в смысле уважения и страха.
Как бы то ни было, ей будет интересно то, что она увидит. Высокоточные приборы не могут не восхищать. Легендарные стрелки средневековья, вроде Робин Гуда, славились тем, что могли, например, расщепить уже вонзившуюся в цель стрелу соперника точно посередине... или подбить муху налету... Я, конечно, ничего такого не обещаю, но вот уничтожить одно-единственное здание в Сэеле, практически не задев все остальные - понятно, взрывная волна выбьет стёкла, но стёкла-то можно новые вставить... Учитесь работать тонко, господа. Пока вы гоняетесь за террористами, вы делаете слишком много такого, за что вас самих можно ставить к стенке рядом с этими террористами.
Первый залп, да...
Узкий, тонкий, как игла, луч пронзает кошмарную толщу атмосферы в один миг, бьёт точно в цель. Вы своими глазами увидите чудо...
Но кошмарный бутон всё продолжает и продолжает разворачивать лепестки, всё ширится, набухает... Взрывная волна несётся, сметая на своём пути здания, словно карточные домики...
И я вскакиваю с дивана, не желая верить своим глазам.
Господи, они что, выставили там 100% мощность? Останется ли от Сэеля вообще что-нибудь?
Осталось. Главным образом бросается в глаза внушительная воронка.
Не поворачиваясь, чувствую реакцию Сарчеса - детский восторг! Никакой даже тени злорадства по поводу моего шока - чистое восхищение... Даже сил нет орать на дурака. Зато злорадство чувствую кое в ком другом. Ну, только открой рот, гадина...
...Каким-то кошмаром приходит перед глазами атака "Небожителей", телепортация "Нуля" - как-то словно сквозь вату эта мысль, как такое вообще может быть... Смеет быть... Некогда русский князь Александр Невский сказал: "Не в силе бог, а в правде". Этот день определённо опроверг его слова... Бога определённо нет, Марина - или как он может быть на неправой стороне?...
...С кошачьей грацией - приближается.
- Кажется, что-то пошло не так, господин Аллмарк? Вы чем-то недовольны?
Удар - и она летит на пол, зажимая щёку, едва не скуля. Пытаюсь не задохнуться от бешенства. Дрянь, нашла время и повод для острот - там люди погибли, там полгорода как корова языком слизнула, а полгорода - в руинах. Совершенно ненужные, ничем не оправданные жертвы! Я недоволен? Разумеется, я недоволен!
Несколько успокаивает меня пойманный боковым зрением взгляд Реджетты, обращённый к Ванг - отчётливое "спасибо, женщина, что меня опередила"
Неужели, мальчик, ты учишься думать, прежде чем говорить?

- Зачем? Почему?
- Скажите, если к вам придёт некто, и попросит у вас отравленный кинжал, чтобы убить своего - друга, брата, соседа, не важно... и вы точно знаете, что он убьёт его, уговоры не помогут, вопрос лишь в средстве... то что вы ему дадите - ржавый и тупой кинжал или заточенный подобно медицинскому скальпелю? Обеспечите, по крайней мере, быструю и лёгкую смерть, или медленную и мучительную? И какой яд предпочтёте присовокупить - вот хотя бы, если выбирать, стрихнин или цианид?
- Вы говорите ужасные вещи, Риббонс...
- Я говорю, а они делают. Да, я полагал, что у военной элиты людей всё же должно быть больше рациональности и делового подхода... Я полагал, что если я дам им высокоточный прибор, у них не останется другого пути, кроме как действовать в кои веки корректно... Я ошибся. У них на генном уровне привычка забивать микроскопом гвозди!
- Все люди, все ошибаются... - господи, она что, оправдывает меня передо мной за всё вот это?!
- Я не человек. И мои ошибки стоили слишком дорого.

- А у нас вон что есть! - маленькая девочка в великоватом для неё платьице - явно с чужого плеча, - протягивает глиняную фигурку. Домик. Довольно искусно вылепленный, с окошками, в окошки виднеются внутренние стены... - это я вылепила, а вот это - Амал, а вот это...
- Да погоди ты! Сейчас Муна с Равилем вынесут - вот там есть, на что посмотреть!
Вынесли - два карапуза, здоровенную доску с укреплённой на ней глиняной лепниной... Весьма детальной - тут окошками уже не ограничивается, тут и карнизы крыши, и ступеньки крыльца, всё так старательно... Жаль, уже слегка крошится - режим сушки, как я понимаю, тут выдержать сложно...
- Это Городской музей! Мы его ещё до того удара начали лепить, а потом по памяти...
- Мы хотели обжечь в печи, но побоялись - у нас Университет так уже раскололся...
Марина так и ахнула, садясь на ближайший камушек.
- Это же... От него же проекта не сохранилось, погиб при пожаре... Дети, вы... это чудо... Можно мне это... ненадолго взять?
- Конечно! - дети, явно, и не осознают, что они сделали, - мы ещё мечеть хотели слепить, но дедушка сказал, что это богохульство...