Ты моя трава... ой, тьфу, моя ива(с) // Дэвид Шеридан, психологическое оружие Альянса
Маленькое пояснение, возможно, несколько запоздалое, для читателей, если они у меня есть. В разговоре промеж собой любые расы - филанейцы, минбарцы, хурры, кто угодно - говорят о себе "люди", и это не косяк, а отсутствие возможности в русском языке показать разницу между human и people.
Название: Ключ Всех Дверей. Бракирийский след (рабочий вариант)
Автор; Ribbons Allmark
Бета: сам себе бета, как всегда)
Фэндом: Вавилон 5, с учётом "Затерянных сказаний" и "Крестового похода", как минимум.
Персонажи: Вадим Алварес, Дайенн, Вито Синкара, ушастая-клыкастая семейка, Ивановско-Коуловский выводок и прочий унаследованный из "Следа Изначальных" и "Венка Альянса" наш укуренный, трепетно любимый фанон. Плюс бонусом из канона - Дэвид и Диус, два наших любимых пи... пириводчега...
Рейтинг: не время для слэшу, война ведь...
Жанры: Джен, Фантастика, детектив, пока как-то не знаю, что ещё...
Предупреждения: ОМП, ОЖП, авторский произвол, трава цветёт и колосиццо
Размер: макси
Гл.22 Миссия спасения - продолжение
Как хорошо, что женщины города придумали песни на все случаи жизни! Вот, например, «Хорошо метёт метла» - прекрасная песня, и как раз по ситуации. Ну, если опустить все те глупости, что там в последнем куплете про ожидающуюся свадьбу и всё такое…
Миукарьяш не теряет надежды, что сможет подкрасться неожиданно и бесшумно. Уж куда там, при том множестве браслетов, серёжек и ожерелий, которые на ней надеты! И ведь умная, могла б и додуматься их снять разок… Но как же можно, она дочь ювелира, ей по рангу положено демонстрировать богатство отца…
читать дальше– Ай, Фималаиф, бросай метлу! У тебя на улице масло лить и вылизывать давно уже можно, чего ты всё метёшь? Смотри, совсем у тебя соседи обленились, знают, что ты всё подметёшь, так за мётлы и не берутся!
– Пусть, - рассмеялась Фималаиф, - мне не сложно.
– Ну, на сегодня-то хватит! Гулять! Смотри, я таких пирожков нам в дорогу испекла!
– Миу, я своих привычек-то в гулянии не изменила!
Миу тряхнула потешными кудряшками. На фоне подруги она была редкой красавицей, злые языки говорили, что потому она с Фималаиф и гуляет – чтоб ещё краше смотреться на её фоне. Ну, правда, если беспристрастно смотреть – то и в Миу, без всех лент на её голове и расшитых юбок, чарующе колышущихся вокруг её стройного стана, несомненный козырь был один – медно-рыжие, буйно кудрявые волосы. Ну, пожалуй, и пухлые, чувственные губы. Довольно редко в этих краях, потому и ценилось. Фима, куда более обычной внешности, с тёмными волосами и узкими губами, вполне могла считаться миловидной, а почему не считалась – потому что никогда не украшала свою голову яркими лентами, как все девушки, ищущие мужского внимания, не красилась (возможно, это потому, что страдала какой-то болезнью кожи, она у неё довольно заметно шелушилась) и не надевала нарядных платьев.
– Что ты за девчонка, Фима! Ну хоть бы раз погуляли с тобой, как нормальные люди!
– Вот неправда, мы на прошлой неделе так гуляли. Скучно это. А вот ты, раз знаешь, куда пойдём, хоть бы раз одела не эти свои наряды, а чего попрактичнее.
– Ну ты даёшь, нам же через город идти!
Город Рувар был построен на руинах в самом буквальном смысле. Пятьсот лет назад был здесь город – Старый Рувар, как называют его теперь. Люди прежних времён были не так сообразительны, не понимали, что строить дома вокруг шахт, прямо над туннелями – неразумно. В один прекрасный день своды рухнули, город ушёл под землю, немногим зданиям и немногим людям повезло уцелеть. Народ тогда был суеверный, и говорил, что это за грехи, с тех пор повелась традиция в этих землях – в весенние дни печь горькие лепёшки на золе, с молитвами, чтобы боги за их грехи не поступили с ними так же. Люди, правда, уже так не верят, как во времена прежние, но на всякий случай молятся – мало ли. Хотя отец Фималаиф всегда говорил, что тут инженерного образования не нужно – понять, почему город рухнул, загадочнее, почему он до того столько времени стоял. А уж что весной дождевые воды вместе с грунтовыми окончательно размыли все мягкие породы – выработка-то тоже совершенно без ума велась, опоры-то ставили, да если б надёжные – так то и ребёнок понять может.
Свято место долго пусто не бывает, проклятое тоже. Двести лет назад землю эту получила в надел семья местного владетеля, предка владетеля нынешнего. Дар как бы в насмешку – владей руинами да пустошами вокруг, на тебе, боже, чего нам негоже. Но владетель терпеть насмешку не был намерен. Человек он был предприимчивый, тут не отнять. Оказалось, свои преимущества и даже неразработанные золотые жилы можно найти и у такого гиблого края. Вода, заполнившая туннели и размывшая часть мягких пород, оказалась насыщенной минералами и в силу этого очень полезной – внутрь её употреблять, конечно, не рекомендовалось, а вот оздоровительные ванны с нею были, говорилось, чудодейственны, так что цистерны шли не только по своему региону, но и по соседним. Кроме того, простирающаяся за холмами полупустыня идеально подошла для строительства новой, экспериментальной солнечной электростанции – уж чего в этих краях было с избытком, так это солнца. Электростанция питала половину региона, так что затраты владетелю окупились, и даже с лихвой. Новый город частично был построен прямо над старым – через провалы были перекинуты большие щиты, благо, технологии позволяли, населён согнанными из ближайших деревень, медленно загибающихся вслед за кустарными промыслами, которыми зарабатывали на жизнь, и безработными из крупных городов. Мегаполиса, конечно, тут не ожидалось, но никому и не требовалось. Так, средний городишко, наполовину безнадёжно утопающий в позапрошлом веке, горожане – кому повезло больше, работали на добыче этой самой минеральной воды, кому совсем уж повезло – младшим техническим персоналом электростанции, прочие оставались мелкими ремесленниками и землепашцами, каковыми были и до того. Единственный явственный признак эволюции – относительно прямые, упорядоченные улицы, с электрическим освещением (но сие последнее продержалось недолго, лампочки разбивались и воровались с завидной регулярностью, и власти в конце концов махнули на это рукой, как и на многие прочие вопросы благоустройства). Грязью и мусором улицы, впрочем, тоже заросли быстро – утилизация мусора шла с существенным отставанием от его производства, в относительном порядке содержался парк – потому что там имели обыкновение гулять богатые горожане. Хотя сидеть на массивных чугунных скамейках было не слишком уютно, а любые другие рано или поздно разбивались или вырывались с корнем.
Восемьдесят лет назад регион пережил очередной шторм перемен – южнее была построена новая, более мощная электростанция, потребители переключились на неё и оборудование местной пришлось разобрать и распродать. Свято место пустовало, опять же, недолго – Ассамблее пришло в светлые головы, что лучше места для расположения военной базы с ядерным полигоном не придумаешь. Благо, места не самые населённые – десяток таких вот чахлых городишек, расположенных на приличном радиусе друг от друга. Что поделаешь, район засушливый, полезные ископаемые почти все выработаны, охотиться тут тоже можно только на ящериц и змей, оставаться жить в таком месте без хотя бы каких-то перспектив заработка можно только из соображения ностальгии. Новый владетель, которому так же, как и прадеду, не улыбалась перспектива быть владетелем руин и погостов, согласился, сторговавшись до приемлемых для себя условий. Так жители Рувара в один прекрасный день обнаружили себя засекреченным городом. Впрочем, у большинства всё равно не было ни денег для поездок в другие города, не то что другие миры, ни доступа к каким бы то ни было военным и государственным тайнам, ни образования, чтобы эти тайны, в случае наличия доступа, вообще понять. Город, в общем и целом, продолжал жить, как жил – ну, поновее машины, но было их в городе всё равно не более сотни, большинство горожан ходили пешком или ездили на неком подобии самокатов, ну, несколько старых, на ладан дышавших домов снесли, построили на их месте дома повыше, покрепче и покрасивее, ну, открылся новый кинотеатр и пять магазинов…
Для Фималаиф, в какую бы сторону город ни менялся, он был неинтересным, неживым, ненастоящим. Настоящий город она видела, к настоящему городу она регулярно приходила. Вот уже шесть лет, с тех пор, как они с соседскими мальчишками на спор, испытывая смелость, зашли в один из туннелей, ведущих к подземным улицам… Мальчишки выросли, многие уже женились, им больше не было это интересно. Она вспоминала о них, когда смотрела на карту – они вместе начинали её чертить…
Миу брезгливо жалась рядом – Миу, в её нарядах, изящных лаковых ботиночках было здесь, конечно, не место. Она боязливо отшатывалась от торчащих из стен арматурин, с трудом перебиралась через завалы битого камня и изломанных пластов дорожного покрытия. Город-призрак пугал её пустыми глазницами окон, шорохами осыпающихся стен и вечным полумраком – кое-где наверху ещё оставались прорехи, через которые видно было белёсое небо и кусочки того, живого, родного города, но хватало этого света ненамного. У Фимы был мощный фонарь. Фима была экипирована как надо – комбинезон, подарок отца, рюкзак, маленькая фотокамера… Миу, когда услышала, сколько она стоила, только ахнула – да разве на такие деньги молодой девушке больше купить нечего? Фима слушала щебет подруги с улыбкой – она привыкла к нему, он нисколько не раздражал, она знала, что Миу, при всей её нежности, легкомысленности и кокетстве – её искренняя подруга, и ценила это.
– Ух, ну и жуть тут…
– Миу, ну сколько раз говорила тебе – не ходи ты сюда! Разве я тебя заставляю?
– Ну уж нет, как подумаю, что ты пойдёшь сюда одна…
Фималаиф улыбнулась. Кто уж может потеряться или попасть в беду в таком месте, но не она. И случись что – обвал, внезапное затопление – какая от Миу помощь? Но она, чисто по-девичьи, полагает, что с нею подруге будет не так страшно.
– Вот, Миу, посмотри – старое здание банка… Многие называют архитектуру того времени убогой – в чём-то заслуженно, технологии тогда не позволяли того, что позволяют сейчас…
– Ну, у нас тут всё равно… Не сильно-то этих технологий…
– В то же время, хотя оно меньше, и выглядело потрёпанным ещё тогда, когда было целым и стояло наверху – оно как-то солиднее. Ну, как солиднее выглядит мудрый пожилой человек, пусть он неброско одет, в сравнении с щеголеватым молодым дельцом…
– Ты имеешь в виду эту лепнину, что ли?
– Ну да, и её тоже.
Миу с подозрением покосилась на нависающую, полуотвалившуюся фальшивую кариатиду на уровне второго этажа – глубокие трещины поделили стены на практически не связанные между собой блоки, да и само здание стояло косо, с наклоном как раз в их сторону, и отошла подальше, едва не споткнувшись о кусок крыльца. Фима продолжила кружить, умудряясь не ломать ноги о битый камень, выбирая ракурсы. В какой-то мере, конечно, старый город сохраннее здесь, под землёй, где на него не воздействуют ветер, солнце и человеческие руки – главный враждебный фактор… Но он не вечен. Низинные улицы уже затоплены грунтовыми водами, многие здания поплоше уже развалились полностью, от других стоит один каркас – внутрь уже не зайдёшь. Год за годом, приходя сюда, Фима видела эти разрушения – там расползлась ещё шире и гуще сеть трещин, там провалилась крыша, там окончательно рухнул оконный блок… Она стремилась сохранить так, как могла – фотографируя, описывая, выкапывая и унося домой памятники погребённой эпохи – в основном малоценные вещи, всё ценное было разворовано мародёрами ещё сотни лет назад. Хотя несколько мелких монет и простеньких украшений у Фимы дома тоже хранилось.
– Что ты за человек такой, Фима… Когда тебе это надоест? Ну должно же надоесть однажды? Копаешься тут в грязи, ты б и совсем тут жила, дай тебе волю, но и когда ты наверху – ты на самом деле здесь, не живёшь, а ждёшь, когда снова сюда вернёшься, одеваешься как старая побирушка, а жизнь-то мимо проходит…
– Ну вот и пусть проходит, это не моя жизнь.
– Ай, нельзя так говорить! Ты молодая девушка, молодость один раз только бывает! А к тебе никто не сватается, даже знакомиться не подходит…
– И слава богу, этого ещё не хватало!
Пересечь улицу, перегороженную остовами нескольких рухнувших зданий, было делом непростым. У Фимы, честно говоря, захватывало дух – скоро они должны были ступить на малоизведанную пока ею территорию, здесь она бывала пару раз, с поверхностной разведкой. Она прошла почти весь город… Но кто знает, на сколько раз ещё его придётся пройти…
– А жить как? Нет, я тебя понимаю, конечно, понимаю, женихами достойными у нас в городе небогато. Я вот тоже и в этом году замуж не выйду, хотя женихи есть, но слава богу, папаша их отшивает пока, на сына Данаса надеется – он, правда, мелкий ещё, но если отец ему магазин отдаст, то ради этого года два подождать не грех… Оно б хорошо – с лица он симпатичный… Хотя как меняются, бывает, вырастая – ужас! Помнишь ведь – ребятёнком таким смазливеньким бегал, а выросло чучело. Или это мы в детстве добрее были, и все нам красивее казались? Ну, я-то уж как-то устроюсь, что тут говорить… А у тебя и так семья… Не слишком популярная.
– Не напоминай, и так помню. Меня это не волнует. Были б среди тех, кто злословит, сами достойные уважения!
– Да ещё вот ты вся такая – гордая и странная, ведёшь себя, как девушки не ведут… Ну, всё так, положим, да только они тут сила, с силой считаться приходится. Если б не те деньги, что мать твоя привезла и раздала нуждающимся – так у вас друзей, наверное, вовсе б не было.
– Не за деньги дружба покупается.
– За деньги, за деньги, уж ты мне поверь. Если б мать твоя те деньги не бедноте дала, а вот этим – они б сейчас по-другому с вами обращались, и ты бы в почёте ходила.
Фима подала руку подруге, едва не сорвавшейся с импровизированной лестницы из ссыпавшихся как попало каменных плит.
– А зачем давать деньги тем, у кого они и так есть? И зачем нам такой почёт? Интересные вещи деньги делают… То есть, тогда бы и вот этого «позора» как бы не было, да? При тех же фактах?
Миу обеими руками подобрала шелестящие юбки, пробираясь вслед за подругой через груду мокрых, трухлявых деревянных обломков, которые когда-то были, кажется, обувной лавкой.
– Не малое дитя ты, Фима, чтобы тут удивляться и возмущаться. Мне самой это не больше твоего нравится, а вот только так есть, и всё. Вон, говорят же промеж собой, что дочка главы казначейства нашего уже беременная замуж выходила. А ничего, вышла. И будь уверена, муж ребёнка своим признает. Потому что зятем Варахалито быть – это дорогого стоит, тут хоть десять ублюдков усыновишь. Тем более, общие грешки у Гегертафито с Варахалито, на тему таскания из казны, говорят, есть, ну вот и поженили детей, прямая выгода, теперь один другого не заложит… У самого Гегертафито отец на его матери, говорят, при живой жене женился, не шибко долго её искал… И новый брак отменять не стал, а первую жену, как нашлась, по подложным документам куда-то сплавил… Рестегиарха, опять же… Третью жену уже схоронил – не зря, поди, говорят, что от побоев его умерла. И не стесняется же, паскуда, снова невесту искать. И ведь, поди, найдёт, потому что тоже денег немеряно… А твоей семье век припоминать будут, откуда твоя мать вернулась и после чего отец твой её принял.
– Ага, - усмехнулась Фима, - припоминать, что мои родители, в отличие от этих всех, по любви женились, и что Гуаносфато мою мать сразу после моего рождения у отца отнял, а отца в тюрьму на три года бросил – видать, несмотря на всю свою охрану и все свои заборы, боялся… А как натешился, продал своим дружкам-пиратам – обозлился, что она ему так взаимностью отвечать и не хочет… Мой отец мою мать с сопливого детства любил – не вожделел, как Гуаносфато, а как единственную женщину любил, и все пятнадцать лет любил и ждал, хоть и не знал, жива ли она вообще… Мог тоже жениться на какой-нибудь – его уговаривали, говорили, что мне мать нужна… А он говорил, что мать у меня есть. Она тоже могла, после того, как Элайя Александер освободил её, не возвращаться сюда – она говорила, многие не захотели возвращаться. А она вернулась, потому что здесь у неё мы. Они ради друг друга выжили, преодолели – или должны были, во имя добропорядочности, на всю жизнь остаться несчастными?
– Я ничего и не говорю тебе против, сама говорю, несправедливо это. Что говорить, твои родители, и правда, любят друг друга, а мои вон едва терпят. Но ты видишь, сколько с любовью сплошных несчастий… Я тебе своих-то женихов и не предлагаю, я б их и врагу не предложила… С этой стороны, может, и в плюс тебе, что на семью твою так смотрят – зато все эти покупатели жён возле вашего порога не топчутся. Но ведь есть и хорошие парни, мало, но есть. Только вот если ты всё время под землёй будешь копошиться, ровно крот, то ты их и не встретишь никогда.
– Смотри, Миу, смотри. Вон оно – здание Народного правительства… Туда очень сложно добраться, никто не добирался… Но мы его видим. Я буду там, непременно буду.
Миу взяла подругу за руку.
– Сколько я говорила уже, сколько ещё скажу… Ты ж сама видишь – всё рушится, всё осыпается, гниёт, распадается в прах. Прошлое уходит, потому что ему должно уйти. А будущее идёт к тебе, а ты всё от него уходишь. Что ты надеешься тут найти? Дома, которые рухнут в следующем году, если в этом не рухнули? Бумаги, которые рассыпаются у тебя в руках?
– Ты знаешь, Миу, ты знаешь.
– О боже… - закатила глаза Миу.
– Каждый раз, когда мне говорят, что есть на свете хорошие парни, я вспоминаю, что Галартиатфы пятьсот лет как нет на свете.
Миу несильно встряхнула подругу за плечи.
– Очнись ты! Пятьсот лет, сама вдумайся – какая цифра страшная! Да сейчас уже ничего и знать об этом нельзя, как было, одни легенды и байки… А ты этому – жизнь посвящать? Ладно б, если б надеялась учебник истории написать… Но ты женщина, ты это не можешь.
– Он по этим улицам ходил, Миу, он этим воздухом дышал… Ты говорила, что воздух здесь другой, чем на поверхности, имея в виду, конечно, запах земли, гнили… А я знаю, какие-то из этих стен сохранили его дыхание, отпечаток его шагов. Он живой, реальный здесь ходил… Это было, и я чувствую это. И до тех пор его память будет меня сюда звать, пока я не найду всё, что возможно.
– Ты надеешься найти… его?
Фима отвернулась.
– Ты сама помнишь всё, что говорилось. Многие тела подняли, но не все. Не его. Найти его… да, быть может… может, тогда я осознаю, что его и правда нет, и он не может звать меня, жить где-то во мне… Но не тело я ищу. Дух. Учебник… Ха, хорошо бы. Правду о том времени, правду о нём… У людей всегда две истории. Как с этими Варахалито и Рестегиархой – официально всё так-то, хорошо и благопристойно, а народ промеж собой другое говорит… Так и здесь – официально бунт против новой власти, новой веры, один из многих тогда, и Галартиатфа – вождь и палач, один из многих… И вроде как, сама природа доказала бессмысленность их мечты о независимом государстве с народной властью, когда город провалился под землю.
– Ну, как по мне – это не кара божья, а благословение скорее. Всё лучше так, чем после длительной осады начать сходить с ума и друг друга есть, или сдаться на милость победителей, мы знаем, какая эта милость была. Говорят же – мать-земля всех принимает, вот она и приняла Старый Рувар и всех его жителей, потому что на кого им было надеяться, кроме неё.
– Но говорят же… всё меньше говорят, потому что власть хорошо свои учебники умеет в головы погружать… Но есть ещё те, кто помнит – что слышали от отцов, а те от своих отцов, и так далее. Да, бунт был, когда город новому владетелю передавали, из другой страны, другой веры. Но в вере ли дело, в чужеземцах ли? Свои кровь пили не меньше. Галартиатфа не за старую власть боролся, а против всякой. Говорят – перебили всю знать, разграбили казну… Казну позже мародёры разграбили, мёртвое золото народу не было нужно. Галартиатфа им хлеб дал, дома и одежду дал – всё, что их по праву… Говорят – бесчинства черни, пьяный разгул и кровь рекой… Галартиатфа сказал людям, что каждый имеет право голову поднять. Что они сами своей жизнью могут управлять, и любой веры держаться, и не кланяться никому. Народная власть – это не анархия… Говорят – люди Галартиатфы забирали себе всех женщин, кому какая понравится, жён у мужей, дочерей у отцов, без всякого закона… Закон Галартиатфы был – что женщина то же, что и мужчина. Галартиатфа приказал, чтоб все, чьи браки были насильственными, отпустили своих жён, и они могли выйти, за кого хотят. Женщины по городу свободно могли ходить, никто не мог, как до этого, похитить женщину и увести в свой дом, а потом дать отцу выкуп и объявить своей женой. Женщины имели право вовсе замуж не выходить, а работать, как и мужчины, и право голоса имели…
– Звучит, как сказка.
– Конечно, так теперь и говорят – сказка. Легко ли признать, что Галартиатфа, который пятьсот лет назад жил, когда мы ни машин, ни космоса не знали, был и благороднее, и цивилизованнее, чем наши современники.
Миу покачала головой.
– Бог знает уж теперь, каким он был. А что будет, Фима, когда ты так и не найдёшь, так и не узнаешь? Каким бы он ни был, а его нет и уже не будет. А ты себе прекрасный образ нарисовала, и жизни за ним не видишь...
Фима сдёрнула перчатку и осторожно касалась ладонью стены, покрытой толстым слоем пыли.
– Так сложилось, что меняется что-то – кровью и верой… Только кровью и верой… Неужели и правда так коротка жизнь, и те, кто уходят – уходят навсегда? Если б Галартиатфа жил в наши дни – мою мать не похитили бы, не продали, она жила бы с нами, растила бы меня… Дочери Варахалито и жене Рестегиархи не пришлось бы выходить замуж за нелюбимых, и тебе не пришлось бы бояться, что отец выдаст тебя за богатого, да скверного…
Миу прислонилась к стене, потом тут же отскочила от неё, испугавшись, что она сию минуту рухнет.
– Иногда мне кажется, что ты – новый Галартиатфа…
Девушки синхронно подняли головы вверх, услышав тихий рокот. В просвет в искусственных сводах они увидели три корабля, плывущие по белёсому полуденному небу. Один был каких-то необычных, незнакомых очертаний.
– К полигону идут.
– Ага. Странно…
– Что странного-то?
– А, сама не знаю… Просто вдруг… Просто чувствую что-то, тревогу какую-то. Первые годы, говорят, все в связи с этим полигоном тревогу чувствовали, потом пообвыклись… Но вот чувствую, хоть зарежь меня на месте – что-то движется с этими кораблями, что-то будет…
В кои веки, подруги были полностью солидарны.
Хотя Дайенн, как медик, представляла себе закономерности и сроки насыщения организма токсинами, ей казалось, что тошнить её начало с первых минут, если не ещё на подходе к баку. Аскелл любезно заверил, что ежели что, ничего страшного, в её желудке после скудного утреннего завтрака вряд ли много что осталось, так что серьёзного ущерба посторонними примесями в топливе она кораблю не нанесёт. Джентльмен, ещё в большей мере, чем Алварес.
– Всё-таки, это какое-то безумие… Заговор, инопланетное вторжение, пришельцы, подменяющие политиков и влиятельных общественных деятелей… В фантастике об этом лихо пишут, но провернуть такое на самом деле…
Аскелл поднял голову. Его лицо, освещённое бледно-голубым светом на экране, на котором он, видимо, просматривал украденную с бортового компьютера информацию, выглядело весьма инфернально.
– А что им может помешать? Скажите, если бы у вас вдруг возникло подозрение, что кто-то из ваших сатай – на самом деле не минбарец, а, скажем, принявший его личину центаврианин, вас много кто выслушал бы серьёзно и с доверием? Даже зная, что технически это осуществимо – ну, например, той же Скрадывающей сетью, её нельзя носить долго, но сатай, насколько знаю, и не находятся все вместе круглые сутки весь минбарский год подряд – люди просто не любят о подобном думать. Теории заговоров в чести у параноиков, параноики в чести только у других параноиков.
Дайенн вдруг расхохоталась, откинувшись на округлую стенку бачка. Аскелл вопросительно дёрнул бровью.
– Нет, ничего… Я, кажется, уже надышалась… Просто представила – прости меня Вален… Круг сатай, все с серьёзными и торжественными лицами, один на самом деле центаврианин, другой землянин, третий нарн, четвёртый дрази, пятый врий, шестой… И никто не знает об остальных… Или нет, это слишком просто… Он знает. Но не знает, знает ли тот… Аскелл, вы уверены, что мы на самом деле не сидим в психушке… Хотя нет, вы-то уверены… Потому что вы – моя галлюцинация… Будь проклят тот день, когда я согласилась работать с Вадимом Алваресом…
Аскелл ухмыльнулся.
– По логике вещей, если эти пары должны так действовать на дилгарский организм, меня тоже должно было накрыть.
– Вы не настоящий дилгар.
– Ну… как посмотреть, конечно. Вообще-то – физиологически дилгар. Практически до мельчайших деталей. Вы понимаете, что я имею в виду.
– Я понимаю, что вы имеете в виду руку. Кстати… вы сами-то знаете, почему она у вас… такая? Хотя, у меня есть одно предположение… Вы говорили, что вы рождаетесь искусственно, при чём уже довольно давно. Человеческая или какая другая рука привыкает к полусогнутому положению ввиду того, что у эмбриона ручки сжаты в кулачки. А вы не бываете эмбрионами. Вы развиваетесь в капсулах… Хотя мы тоже рождены в капсулах, но мы-то – приближенно к естественному рождению, с эмбриональной стадией, а не таким… синтезом, как у вас… А у того, самого первого вашего… прообраза, который жил ещё на планете – у него были отец и мать, были обычные руки, или нет?
– Вы удивительно узко мыслите, госпожа Дайенн, для вас семья и естественный, с вашей точки зрения, порядок вещей слишком однозначное благо, чтобы вы спокойно пережили, что кто-то его лишён. Представлю себе, как своеобразно складываются ваши взаимоотношения с напарником. Вы полагаете, что, будь мы ближе к… традиционным концепциям общества, мы были бы более… человечными? У меня специфичное знание истории, но я мог бы назвать вам сколько-то примеров обществ, которым традиционный семейный уклад и развитая духовность не мешали творить вещи, которых вы тоже бы не одобрили. В наших определениях прогресса и регресса ни вы, ни я не можем претендовать на то, чтоб считаться глашатаями истины – мы дети своих миров и наше сознание ограничено тем порядком вещей, среди которого мы рождены, и мы не можем не считать свои определения наиболее верными, потому что на что же иначе нам опираться. Вам кажется, что человек без индивидуальных привязанностей будет неизбежно одинок, холоден и жесток? Возможно, вы и правы – в той части, которая касается ваших определений одиночества, холодности и жестокости. Чтобы вам было легче воспринимать моё наличие в одной ситуации с вами, задумайтесь вот о чём. Если бы даже я не встретился на вашем пути, если бы мы не отправились с Ранкезы в сектор Карнеллии именно так, как это произошло – с вероятностью, здесь вы всё равно оказались бы. Возможно, в другой компоновке, все вместе или какой-то частью вашего отряда… Но вы ведь полетели бы сюда, услышав, что здесь замечены тилоны? Было бы вам действительно легче без наличия рядом того, кто знает о тилонах больше, чем вы и кто, по крайней мере на настоящий момент, играет на вашей стороне? Конечно, один раз вы уже доверились мне и помните, что из этого вышло, но всё же вы вынуждены довериться мне вновь. В конце концов, может быть, вас утешает то, что я тоже рискую? В мире хурров мы не можем передвигаться столь же свободно, как в мирах Альянса, не привлекая недоброго внимания, и даже воспользоваться моим главным преимуществом у нас нет ни времени, ни возможности.
Дайенн подняла голову.
– Ваш трилюминарий… он ведь у вас с собой, да?
– Разумеется, с собой, - Аскелл оттянул край воротника, из-за пазухи пробивалось такое же призрачное голубоватое сияние, как от экрана, - но возможности растягивать время, как у этих моих собратьев, у меня нет. А роскоши посидеть где-нибудь от недели до месяца, пока идёт преобразование, у нас нет тоже.
– Он… светится?
– Естественно, ведь он реагирует на мою ДНК. И поскольку мы носим их всегда с собой – ну да, вот так на теле, как иные – символы своей веры, то светятся они всегда. Но при дневном свете и через одежду это практически не заметно.
– А ночью группа тилонов легко может сойти за болотные огоньки… Конечно, если поблизости есть болото.
– Насколько я понял, мы попали в то ещё болото, госпожа Дайенн, - усмехнулся Аскелл, - болотные огоньки здесь будут уместны.
Название: Ключ Всех Дверей. Бракирийский след (рабочий вариант)
Автор; Ribbons Allmark
Бета: сам себе бета, как всегда)
Фэндом: Вавилон 5, с учётом "Затерянных сказаний" и "Крестового похода", как минимум.
Персонажи: Вадим Алварес, Дайенн, Вито Синкара, ушастая-клыкастая семейка, Ивановско-Коуловский выводок и прочий унаследованный из "Следа Изначальных" и "Венка Альянса" наш укуренный, трепетно любимый фанон. Плюс бонусом из канона - Дэвид и Диус, два наших любимых пи... пириводчега...
Рейтинг: не время для слэшу, война ведь...
Жанры: Джен, Фантастика, детектив, пока как-то не знаю, что ещё...
Предупреждения: ОМП, ОЖП, авторский произвол, трава цветёт и колосиццо
Размер: макси
Гл.22 Миссия спасения - продолжение
Как хорошо, что женщины города придумали песни на все случаи жизни! Вот, например, «Хорошо метёт метла» - прекрасная песня, и как раз по ситуации. Ну, если опустить все те глупости, что там в последнем куплете про ожидающуюся свадьбу и всё такое…
Миукарьяш не теряет надежды, что сможет подкрасться неожиданно и бесшумно. Уж куда там, при том множестве браслетов, серёжек и ожерелий, которые на ней надеты! И ведь умная, могла б и додуматься их снять разок… Но как же можно, она дочь ювелира, ей по рангу положено демонстрировать богатство отца…
читать дальше– Ай, Фималаиф, бросай метлу! У тебя на улице масло лить и вылизывать давно уже можно, чего ты всё метёшь? Смотри, совсем у тебя соседи обленились, знают, что ты всё подметёшь, так за мётлы и не берутся!
– Пусть, - рассмеялась Фималаиф, - мне не сложно.
– Ну, на сегодня-то хватит! Гулять! Смотри, я таких пирожков нам в дорогу испекла!
– Миу, я своих привычек-то в гулянии не изменила!
Миу тряхнула потешными кудряшками. На фоне подруги она была редкой красавицей, злые языки говорили, что потому она с Фималаиф и гуляет – чтоб ещё краше смотреться на её фоне. Ну, правда, если беспристрастно смотреть – то и в Миу, без всех лент на её голове и расшитых юбок, чарующе колышущихся вокруг её стройного стана, несомненный козырь был один – медно-рыжие, буйно кудрявые волосы. Ну, пожалуй, и пухлые, чувственные губы. Довольно редко в этих краях, потому и ценилось. Фима, куда более обычной внешности, с тёмными волосами и узкими губами, вполне могла считаться миловидной, а почему не считалась – потому что никогда не украшала свою голову яркими лентами, как все девушки, ищущие мужского внимания, не красилась (возможно, это потому, что страдала какой-то болезнью кожи, она у неё довольно заметно шелушилась) и не надевала нарядных платьев.
– Что ты за девчонка, Фима! Ну хоть бы раз погуляли с тобой, как нормальные люди!
– Вот неправда, мы на прошлой неделе так гуляли. Скучно это. А вот ты, раз знаешь, куда пойдём, хоть бы раз одела не эти свои наряды, а чего попрактичнее.
– Ну ты даёшь, нам же через город идти!
Город Рувар был построен на руинах в самом буквальном смысле. Пятьсот лет назад был здесь город – Старый Рувар, как называют его теперь. Люди прежних времён были не так сообразительны, не понимали, что строить дома вокруг шахт, прямо над туннелями – неразумно. В один прекрасный день своды рухнули, город ушёл под землю, немногим зданиям и немногим людям повезло уцелеть. Народ тогда был суеверный, и говорил, что это за грехи, с тех пор повелась традиция в этих землях – в весенние дни печь горькие лепёшки на золе, с молитвами, чтобы боги за их грехи не поступили с ними так же. Люди, правда, уже так не верят, как во времена прежние, но на всякий случай молятся – мало ли. Хотя отец Фималаиф всегда говорил, что тут инженерного образования не нужно – понять, почему город рухнул, загадочнее, почему он до того столько времени стоял. А уж что весной дождевые воды вместе с грунтовыми окончательно размыли все мягкие породы – выработка-то тоже совершенно без ума велась, опоры-то ставили, да если б надёжные – так то и ребёнок понять может.
Свято место долго пусто не бывает, проклятое тоже. Двести лет назад землю эту получила в надел семья местного владетеля, предка владетеля нынешнего. Дар как бы в насмешку – владей руинами да пустошами вокруг, на тебе, боже, чего нам негоже. Но владетель терпеть насмешку не был намерен. Человек он был предприимчивый, тут не отнять. Оказалось, свои преимущества и даже неразработанные золотые жилы можно найти и у такого гиблого края. Вода, заполнившая туннели и размывшая часть мягких пород, оказалась насыщенной минералами и в силу этого очень полезной – внутрь её употреблять, конечно, не рекомендовалось, а вот оздоровительные ванны с нею были, говорилось, чудодейственны, так что цистерны шли не только по своему региону, но и по соседним. Кроме того, простирающаяся за холмами полупустыня идеально подошла для строительства новой, экспериментальной солнечной электростанции – уж чего в этих краях было с избытком, так это солнца. Электростанция питала половину региона, так что затраты владетелю окупились, и даже с лихвой. Новый город частично был построен прямо над старым – через провалы были перекинуты большие щиты, благо, технологии позволяли, населён согнанными из ближайших деревень, медленно загибающихся вслед за кустарными промыслами, которыми зарабатывали на жизнь, и безработными из крупных городов. Мегаполиса, конечно, тут не ожидалось, но никому и не требовалось. Так, средний городишко, наполовину безнадёжно утопающий в позапрошлом веке, горожане – кому повезло больше, работали на добыче этой самой минеральной воды, кому совсем уж повезло – младшим техническим персоналом электростанции, прочие оставались мелкими ремесленниками и землепашцами, каковыми были и до того. Единственный явственный признак эволюции – относительно прямые, упорядоченные улицы, с электрическим освещением (но сие последнее продержалось недолго, лампочки разбивались и воровались с завидной регулярностью, и власти в конце концов махнули на это рукой, как и на многие прочие вопросы благоустройства). Грязью и мусором улицы, впрочем, тоже заросли быстро – утилизация мусора шла с существенным отставанием от его производства, в относительном порядке содержался парк – потому что там имели обыкновение гулять богатые горожане. Хотя сидеть на массивных чугунных скамейках было не слишком уютно, а любые другие рано или поздно разбивались или вырывались с корнем.
Восемьдесят лет назад регион пережил очередной шторм перемен – южнее была построена новая, более мощная электростанция, потребители переключились на неё и оборудование местной пришлось разобрать и распродать. Свято место пустовало, опять же, недолго – Ассамблее пришло в светлые головы, что лучше места для расположения военной базы с ядерным полигоном не придумаешь. Благо, места не самые населённые – десяток таких вот чахлых городишек, расположенных на приличном радиусе друг от друга. Что поделаешь, район засушливый, полезные ископаемые почти все выработаны, охотиться тут тоже можно только на ящериц и змей, оставаться жить в таком месте без хотя бы каких-то перспектив заработка можно только из соображения ностальгии. Новый владетель, которому так же, как и прадеду, не улыбалась перспектива быть владетелем руин и погостов, согласился, сторговавшись до приемлемых для себя условий. Так жители Рувара в один прекрасный день обнаружили себя засекреченным городом. Впрочем, у большинства всё равно не было ни денег для поездок в другие города, не то что другие миры, ни доступа к каким бы то ни было военным и государственным тайнам, ни образования, чтобы эти тайны, в случае наличия доступа, вообще понять. Город, в общем и целом, продолжал жить, как жил – ну, поновее машины, но было их в городе всё равно не более сотни, большинство горожан ходили пешком или ездили на неком подобии самокатов, ну, несколько старых, на ладан дышавших домов снесли, построили на их месте дома повыше, покрепче и покрасивее, ну, открылся новый кинотеатр и пять магазинов…
Для Фималаиф, в какую бы сторону город ни менялся, он был неинтересным, неживым, ненастоящим. Настоящий город она видела, к настоящему городу она регулярно приходила. Вот уже шесть лет, с тех пор, как они с соседскими мальчишками на спор, испытывая смелость, зашли в один из туннелей, ведущих к подземным улицам… Мальчишки выросли, многие уже женились, им больше не было это интересно. Она вспоминала о них, когда смотрела на карту – они вместе начинали её чертить…
Миу брезгливо жалась рядом – Миу, в её нарядах, изящных лаковых ботиночках было здесь, конечно, не место. Она боязливо отшатывалась от торчащих из стен арматурин, с трудом перебиралась через завалы битого камня и изломанных пластов дорожного покрытия. Город-призрак пугал её пустыми глазницами окон, шорохами осыпающихся стен и вечным полумраком – кое-где наверху ещё оставались прорехи, через которые видно было белёсое небо и кусочки того, живого, родного города, но хватало этого света ненамного. У Фимы был мощный фонарь. Фима была экипирована как надо – комбинезон, подарок отца, рюкзак, маленькая фотокамера… Миу, когда услышала, сколько она стоила, только ахнула – да разве на такие деньги молодой девушке больше купить нечего? Фима слушала щебет подруги с улыбкой – она привыкла к нему, он нисколько не раздражал, она знала, что Миу, при всей её нежности, легкомысленности и кокетстве – её искренняя подруга, и ценила это.
– Ух, ну и жуть тут…
– Миу, ну сколько раз говорила тебе – не ходи ты сюда! Разве я тебя заставляю?
– Ну уж нет, как подумаю, что ты пойдёшь сюда одна…
Фималаиф улыбнулась. Кто уж может потеряться или попасть в беду в таком месте, но не она. И случись что – обвал, внезапное затопление – какая от Миу помощь? Но она, чисто по-девичьи, полагает, что с нею подруге будет не так страшно.
– Вот, Миу, посмотри – старое здание банка… Многие называют архитектуру того времени убогой – в чём-то заслуженно, технологии тогда не позволяли того, что позволяют сейчас…
– Ну, у нас тут всё равно… Не сильно-то этих технологий…
– В то же время, хотя оно меньше, и выглядело потрёпанным ещё тогда, когда было целым и стояло наверху – оно как-то солиднее. Ну, как солиднее выглядит мудрый пожилой человек, пусть он неброско одет, в сравнении с щеголеватым молодым дельцом…
– Ты имеешь в виду эту лепнину, что ли?
– Ну да, и её тоже.
Миу с подозрением покосилась на нависающую, полуотвалившуюся фальшивую кариатиду на уровне второго этажа – глубокие трещины поделили стены на практически не связанные между собой блоки, да и само здание стояло косо, с наклоном как раз в их сторону, и отошла подальше, едва не споткнувшись о кусок крыльца. Фима продолжила кружить, умудряясь не ломать ноги о битый камень, выбирая ракурсы. В какой-то мере, конечно, старый город сохраннее здесь, под землёй, где на него не воздействуют ветер, солнце и человеческие руки – главный враждебный фактор… Но он не вечен. Низинные улицы уже затоплены грунтовыми водами, многие здания поплоше уже развалились полностью, от других стоит один каркас – внутрь уже не зайдёшь. Год за годом, приходя сюда, Фима видела эти разрушения – там расползлась ещё шире и гуще сеть трещин, там провалилась крыша, там окончательно рухнул оконный блок… Она стремилась сохранить так, как могла – фотографируя, описывая, выкапывая и унося домой памятники погребённой эпохи – в основном малоценные вещи, всё ценное было разворовано мародёрами ещё сотни лет назад. Хотя несколько мелких монет и простеньких украшений у Фимы дома тоже хранилось.
– Что ты за человек такой, Фима… Когда тебе это надоест? Ну должно же надоесть однажды? Копаешься тут в грязи, ты б и совсем тут жила, дай тебе волю, но и когда ты наверху – ты на самом деле здесь, не живёшь, а ждёшь, когда снова сюда вернёшься, одеваешься как старая побирушка, а жизнь-то мимо проходит…
– Ну вот и пусть проходит, это не моя жизнь.
– Ай, нельзя так говорить! Ты молодая девушка, молодость один раз только бывает! А к тебе никто не сватается, даже знакомиться не подходит…
– И слава богу, этого ещё не хватало!
Пересечь улицу, перегороженную остовами нескольких рухнувших зданий, было делом непростым. У Фимы, честно говоря, захватывало дух – скоро они должны были ступить на малоизведанную пока ею территорию, здесь она бывала пару раз, с поверхностной разведкой. Она прошла почти весь город… Но кто знает, на сколько раз ещё его придётся пройти…
– А жить как? Нет, я тебя понимаю, конечно, понимаю, женихами достойными у нас в городе небогато. Я вот тоже и в этом году замуж не выйду, хотя женихи есть, но слава богу, папаша их отшивает пока, на сына Данаса надеется – он, правда, мелкий ещё, но если отец ему магазин отдаст, то ради этого года два подождать не грех… Оно б хорошо – с лица он симпатичный… Хотя как меняются, бывает, вырастая – ужас! Помнишь ведь – ребятёнком таким смазливеньким бегал, а выросло чучело. Или это мы в детстве добрее были, и все нам красивее казались? Ну, я-то уж как-то устроюсь, что тут говорить… А у тебя и так семья… Не слишком популярная.
– Не напоминай, и так помню. Меня это не волнует. Были б среди тех, кто злословит, сами достойные уважения!
– Да ещё вот ты вся такая – гордая и странная, ведёшь себя, как девушки не ведут… Ну, всё так, положим, да только они тут сила, с силой считаться приходится. Если б не те деньги, что мать твоя привезла и раздала нуждающимся – так у вас друзей, наверное, вовсе б не было.
– Не за деньги дружба покупается.
– За деньги, за деньги, уж ты мне поверь. Если б мать твоя те деньги не бедноте дала, а вот этим – они б сейчас по-другому с вами обращались, и ты бы в почёте ходила.
Фима подала руку подруге, едва не сорвавшейся с импровизированной лестницы из ссыпавшихся как попало каменных плит.
– А зачем давать деньги тем, у кого они и так есть? И зачем нам такой почёт? Интересные вещи деньги делают… То есть, тогда бы и вот этого «позора» как бы не было, да? При тех же фактах?
Миу обеими руками подобрала шелестящие юбки, пробираясь вслед за подругой через груду мокрых, трухлявых деревянных обломков, которые когда-то были, кажется, обувной лавкой.
– Не малое дитя ты, Фима, чтобы тут удивляться и возмущаться. Мне самой это не больше твоего нравится, а вот только так есть, и всё. Вон, говорят же промеж собой, что дочка главы казначейства нашего уже беременная замуж выходила. А ничего, вышла. И будь уверена, муж ребёнка своим признает. Потому что зятем Варахалито быть – это дорогого стоит, тут хоть десять ублюдков усыновишь. Тем более, общие грешки у Гегертафито с Варахалито, на тему таскания из казны, говорят, есть, ну вот и поженили детей, прямая выгода, теперь один другого не заложит… У самого Гегертафито отец на его матери, говорят, при живой жене женился, не шибко долго её искал… И новый брак отменять не стал, а первую жену, как нашлась, по подложным документам куда-то сплавил… Рестегиарха, опять же… Третью жену уже схоронил – не зря, поди, говорят, что от побоев его умерла. И не стесняется же, паскуда, снова невесту искать. И ведь, поди, найдёт, потому что тоже денег немеряно… А твоей семье век припоминать будут, откуда твоя мать вернулась и после чего отец твой её принял.
– Ага, - усмехнулась Фима, - припоминать, что мои родители, в отличие от этих всех, по любви женились, и что Гуаносфато мою мать сразу после моего рождения у отца отнял, а отца в тюрьму на три года бросил – видать, несмотря на всю свою охрану и все свои заборы, боялся… А как натешился, продал своим дружкам-пиратам – обозлился, что она ему так взаимностью отвечать и не хочет… Мой отец мою мать с сопливого детства любил – не вожделел, как Гуаносфато, а как единственную женщину любил, и все пятнадцать лет любил и ждал, хоть и не знал, жива ли она вообще… Мог тоже жениться на какой-нибудь – его уговаривали, говорили, что мне мать нужна… А он говорил, что мать у меня есть. Она тоже могла, после того, как Элайя Александер освободил её, не возвращаться сюда – она говорила, многие не захотели возвращаться. А она вернулась, потому что здесь у неё мы. Они ради друг друга выжили, преодолели – или должны были, во имя добропорядочности, на всю жизнь остаться несчастными?
– Я ничего и не говорю тебе против, сама говорю, несправедливо это. Что говорить, твои родители, и правда, любят друг друга, а мои вон едва терпят. Но ты видишь, сколько с любовью сплошных несчастий… Я тебе своих-то женихов и не предлагаю, я б их и врагу не предложила… С этой стороны, может, и в плюс тебе, что на семью твою так смотрят – зато все эти покупатели жён возле вашего порога не топчутся. Но ведь есть и хорошие парни, мало, но есть. Только вот если ты всё время под землёй будешь копошиться, ровно крот, то ты их и не встретишь никогда.
– Смотри, Миу, смотри. Вон оно – здание Народного правительства… Туда очень сложно добраться, никто не добирался… Но мы его видим. Я буду там, непременно буду.
Миу взяла подругу за руку.
– Сколько я говорила уже, сколько ещё скажу… Ты ж сама видишь – всё рушится, всё осыпается, гниёт, распадается в прах. Прошлое уходит, потому что ему должно уйти. А будущее идёт к тебе, а ты всё от него уходишь. Что ты надеешься тут найти? Дома, которые рухнут в следующем году, если в этом не рухнули? Бумаги, которые рассыпаются у тебя в руках?
– Ты знаешь, Миу, ты знаешь.
– О боже… - закатила глаза Миу.
– Каждый раз, когда мне говорят, что есть на свете хорошие парни, я вспоминаю, что Галартиатфы пятьсот лет как нет на свете.
Миу несильно встряхнула подругу за плечи.
– Очнись ты! Пятьсот лет, сама вдумайся – какая цифра страшная! Да сейчас уже ничего и знать об этом нельзя, как было, одни легенды и байки… А ты этому – жизнь посвящать? Ладно б, если б надеялась учебник истории написать… Но ты женщина, ты это не можешь.
– Он по этим улицам ходил, Миу, он этим воздухом дышал… Ты говорила, что воздух здесь другой, чем на поверхности, имея в виду, конечно, запах земли, гнили… А я знаю, какие-то из этих стен сохранили его дыхание, отпечаток его шагов. Он живой, реальный здесь ходил… Это было, и я чувствую это. И до тех пор его память будет меня сюда звать, пока я не найду всё, что возможно.
– Ты надеешься найти… его?
Фима отвернулась.
– Ты сама помнишь всё, что говорилось. Многие тела подняли, но не все. Не его. Найти его… да, быть может… может, тогда я осознаю, что его и правда нет, и он не может звать меня, жить где-то во мне… Но не тело я ищу. Дух. Учебник… Ха, хорошо бы. Правду о том времени, правду о нём… У людей всегда две истории. Как с этими Варахалито и Рестегиархой – официально всё так-то, хорошо и благопристойно, а народ промеж собой другое говорит… Так и здесь – официально бунт против новой власти, новой веры, один из многих тогда, и Галартиатфа – вождь и палач, один из многих… И вроде как, сама природа доказала бессмысленность их мечты о независимом государстве с народной властью, когда город провалился под землю.
– Ну, как по мне – это не кара божья, а благословение скорее. Всё лучше так, чем после длительной осады начать сходить с ума и друг друга есть, или сдаться на милость победителей, мы знаем, какая эта милость была. Говорят же – мать-земля всех принимает, вот она и приняла Старый Рувар и всех его жителей, потому что на кого им было надеяться, кроме неё.
– Но говорят же… всё меньше говорят, потому что власть хорошо свои учебники умеет в головы погружать… Но есть ещё те, кто помнит – что слышали от отцов, а те от своих отцов, и так далее. Да, бунт был, когда город новому владетелю передавали, из другой страны, другой веры. Но в вере ли дело, в чужеземцах ли? Свои кровь пили не меньше. Галартиатфа не за старую власть боролся, а против всякой. Говорят – перебили всю знать, разграбили казну… Казну позже мародёры разграбили, мёртвое золото народу не было нужно. Галартиатфа им хлеб дал, дома и одежду дал – всё, что их по праву… Говорят – бесчинства черни, пьяный разгул и кровь рекой… Галартиатфа сказал людям, что каждый имеет право голову поднять. Что они сами своей жизнью могут управлять, и любой веры держаться, и не кланяться никому. Народная власть – это не анархия… Говорят – люди Галартиатфы забирали себе всех женщин, кому какая понравится, жён у мужей, дочерей у отцов, без всякого закона… Закон Галартиатфы был – что женщина то же, что и мужчина. Галартиатфа приказал, чтоб все, чьи браки были насильственными, отпустили своих жён, и они могли выйти, за кого хотят. Женщины по городу свободно могли ходить, никто не мог, как до этого, похитить женщину и увести в свой дом, а потом дать отцу выкуп и объявить своей женой. Женщины имели право вовсе замуж не выходить, а работать, как и мужчины, и право голоса имели…
– Звучит, как сказка.
– Конечно, так теперь и говорят – сказка. Легко ли признать, что Галартиатфа, который пятьсот лет назад жил, когда мы ни машин, ни космоса не знали, был и благороднее, и цивилизованнее, чем наши современники.
Миу покачала головой.
– Бог знает уж теперь, каким он был. А что будет, Фима, когда ты так и не найдёшь, так и не узнаешь? Каким бы он ни был, а его нет и уже не будет. А ты себе прекрасный образ нарисовала, и жизни за ним не видишь...
Фима сдёрнула перчатку и осторожно касалась ладонью стены, покрытой толстым слоем пыли.
– Так сложилось, что меняется что-то – кровью и верой… Только кровью и верой… Неужели и правда так коротка жизнь, и те, кто уходят – уходят навсегда? Если б Галартиатфа жил в наши дни – мою мать не похитили бы, не продали, она жила бы с нами, растила бы меня… Дочери Варахалито и жене Рестегиархи не пришлось бы выходить замуж за нелюбимых, и тебе не пришлось бы бояться, что отец выдаст тебя за богатого, да скверного…
Миу прислонилась к стене, потом тут же отскочила от неё, испугавшись, что она сию минуту рухнет.
– Иногда мне кажется, что ты – новый Галартиатфа…
Девушки синхронно подняли головы вверх, услышав тихий рокот. В просвет в искусственных сводах они увидели три корабля, плывущие по белёсому полуденному небу. Один был каких-то необычных, незнакомых очертаний.
– К полигону идут.
– Ага. Странно…
– Что странного-то?
– А, сама не знаю… Просто вдруг… Просто чувствую что-то, тревогу какую-то. Первые годы, говорят, все в связи с этим полигоном тревогу чувствовали, потом пообвыклись… Но вот чувствую, хоть зарежь меня на месте – что-то движется с этими кораблями, что-то будет…
В кои веки, подруги были полностью солидарны.
Хотя Дайенн, как медик, представляла себе закономерности и сроки насыщения организма токсинами, ей казалось, что тошнить её начало с первых минут, если не ещё на подходе к баку. Аскелл любезно заверил, что ежели что, ничего страшного, в её желудке после скудного утреннего завтрака вряд ли много что осталось, так что серьёзного ущерба посторонними примесями в топливе она кораблю не нанесёт. Джентльмен, ещё в большей мере, чем Алварес.
– Всё-таки, это какое-то безумие… Заговор, инопланетное вторжение, пришельцы, подменяющие политиков и влиятельных общественных деятелей… В фантастике об этом лихо пишут, но провернуть такое на самом деле…
Аскелл поднял голову. Его лицо, освещённое бледно-голубым светом на экране, на котором он, видимо, просматривал украденную с бортового компьютера информацию, выглядело весьма инфернально.
– А что им может помешать? Скажите, если бы у вас вдруг возникло подозрение, что кто-то из ваших сатай – на самом деле не минбарец, а, скажем, принявший его личину центаврианин, вас много кто выслушал бы серьёзно и с доверием? Даже зная, что технически это осуществимо – ну, например, той же Скрадывающей сетью, её нельзя носить долго, но сатай, насколько знаю, и не находятся все вместе круглые сутки весь минбарский год подряд – люди просто не любят о подобном думать. Теории заговоров в чести у параноиков, параноики в чести только у других параноиков.
Дайенн вдруг расхохоталась, откинувшись на округлую стенку бачка. Аскелл вопросительно дёрнул бровью.
– Нет, ничего… Я, кажется, уже надышалась… Просто представила – прости меня Вален… Круг сатай, все с серьёзными и торжественными лицами, один на самом деле центаврианин, другой землянин, третий нарн, четвёртый дрази, пятый врий, шестой… И никто не знает об остальных… Или нет, это слишком просто… Он знает. Но не знает, знает ли тот… Аскелл, вы уверены, что мы на самом деле не сидим в психушке… Хотя нет, вы-то уверены… Потому что вы – моя галлюцинация… Будь проклят тот день, когда я согласилась работать с Вадимом Алваресом…
Аскелл ухмыльнулся.
– По логике вещей, если эти пары должны так действовать на дилгарский организм, меня тоже должно было накрыть.
– Вы не настоящий дилгар.
– Ну… как посмотреть, конечно. Вообще-то – физиологически дилгар. Практически до мельчайших деталей. Вы понимаете, что я имею в виду.
– Я понимаю, что вы имеете в виду руку. Кстати… вы сами-то знаете, почему она у вас… такая? Хотя, у меня есть одно предположение… Вы говорили, что вы рождаетесь искусственно, при чём уже довольно давно. Человеческая или какая другая рука привыкает к полусогнутому положению ввиду того, что у эмбриона ручки сжаты в кулачки. А вы не бываете эмбрионами. Вы развиваетесь в капсулах… Хотя мы тоже рождены в капсулах, но мы-то – приближенно к естественному рождению, с эмбриональной стадией, а не таким… синтезом, как у вас… А у того, самого первого вашего… прообраза, который жил ещё на планете – у него были отец и мать, были обычные руки, или нет?
– Вы удивительно узко мыслите, госпожа Дайенн, для вас семья и естественный, с вашей точки зрения, порядок вещей слишком однозначное благо, чтобы вы спокойно пережили, что кто-то его лишён. Представлю себе, как своеобразно складываются ваши взаимоотношения с напарником. Вы полагаете, что, будь мы ближе к… традиционным концепциям общества, мы были бы более… человечными? У меня специфичное знание истории, но я мог бы назвать вам сколько-то примеров обществ, которым традиционный семейный уклад и развитая духовность не мешали творить вещи, которых вы тоже бы не одобрили. В наших определениях прогресса и регресса ни вы, ни я не можем претендовать на то, чтоб считаться глашатаями истины – мы дети своих миров и наше сознание ограничено тем порядком вещей, среди которого мы рождены, и мы не можем не считать свои определения наиболее верными, потому что на что же иначе нам опираться. Вам кажется, что человек без индивидуальных привязанностей будет неизбежно одинок, холоден и жесток? Возможно, вы и правы – в той части, которая касается ваших определений одиночества, холодности и жестокости. Чтобы вам было легче воспринимать моё наличие в одной ситуации с вами, задумайтесь вот о чём. Если бы даже я не встретился на вашем пути, если бы мы не отправились с Ранкезы в сектор Карнеллии именно так, как это произошло – с вероятностью, здесь вы всё равно оказались бы. Возможно, в другой компоновке, все вместе или какой-то частью вашего отряда… Но вы ведь полетели бы сюда, услышав, что здесь замечены тилоны? Было бы вам действительно легче без наличия рядом того, кто знает о тилонах больше, чем вы и кто, по крайней мере на настоящий момент, играет на вашей стороне? Конечно, один раз вы уже доверились мне и помните, что из этого вышло, но всё же вы вынуждены довериться мне вновь. В конце концов, может быть, вас утешает то, что я тоже рискую? В мире хурров мы не можем передвигаться столь же свободно, как в мирах Альянса, не привлекая недоброго внимания, и даже воспользоваться моим главным преимуществом у нас нет ни времени, ни возможности.
Дайенн подняла голову.
– Ваш трилюминарий… он ведь у вас с собой, да?
– Разумеется, с собой, - Аскелл оттянул край воротника, из-за пазухи пробивалось такое же призрачное голубоватое сияние, как от экрана, - но возможности растягивать время, как у этих моих собратьев, у меня нет. А роскоши посидеть где-нибудь от недели до месяца, пока идёт преобразование, у нас нет тоже.
– Он… светится?
– Естественно, ведь он реагирует на мою ДНК. И поскольку мы носим их всегда с собой – ну да, вот так на теле, как иные – символы своей веры, то светятся они всегда. Но при дневном свете и через одежду это практически не заметно.
– А ночью группа тилонов легко может сойти за болотные огоньки… Конечно, если поблизости есть болото.
– Насколько я понял, мы попали в то ещё болото, госпожа Дайенн, - усмехнулся Аскелл, - болотные огоньки здесь будут уместны.
-
-
12.05.2013 в 00:46В сериале так и переводили - "люди", "экипаж - n человек". Так что прецедент есть.
-
-
12.05.2013 в 01:08