Ну что ж, продолжаю публиковать -
для тех, кому это интересно (как оказалось, интересно не тем, кто интересовался первоначально).
Мои Университеты.
О своих сокурсниках я не мог сказать ни плохого, ни хорошего. Если говорить одним словом – большая часть из них Управляющие. Ко мне они относились средне между пренебрежительно и нейтрально. То есть, не враждебно, но холодно. По умолчанию считалось, что я не то чтобы бестолочь – но что-то существенное из меня вряд ли получится. Я же Рабочий. Нет, меня не унижали сколько-нибудь явственно, не оскорбляли, тем более не преследовали. Но их молчаливое, негласное отторжение чувствовалось. Да, учился я средненько, звёзд с неба не хватал, но просить их о помощи – хоть в чём-то – нечего было и думать. Зато мне было легче в плане того, что ничто и никто особо не отвлекало от учёбы. В то время как товарищи укатывали на свои гулянки-посиделки, я мог спокойно посидеть и повторить пройденный материал. Впрочем, какой-то досуг и хобби я мог организовать себе и сам. Регулярно я выбирался на ознакомительно-познавательные прогулки – знакомился с городом, с его планировкой и достопримечательностями, брал файлы по архитектуре, знакомился с историей его создания… Было забавно, что иногда о каком-нибудь здании, площади или полигоне я, первокурсник, знал больше, чем прожившие в этом городе уже много циклов. За это – за наивную любознательность и почтительный интерес ко всему окружающему – меня уважали учителя, из них вообще мало кто разделял снобизм сокурсников. И мои не всегда хорошие показатели не ухудшали их отношения. Кто-то из них как-то сказал, что не столь уж трудно быть отличником, имея гораздо большие мощности, и уж если на то пошло, с такими мощностями можно бы было показывать и лучшие результаты. Это грело меня. А потом, постепенно, мои учебные дела всё больше шли в гору и уже сам я был собой вполне доволен.
В очередной массовый наплыв абитуриентов я работал – проходил практику в приёмной комиссии. Невольно накатили воспоминания, как сам я поступал – нас тогда прибыло в Университет совсем немного, я первый из всех дрожащим манипулятором протянул преподавателю дискету с тестами.
– Вот, Клар-Даг, - добродушно усмехнулся сопровождавший меня пилот небольшого транспортника, по большому счёту грузового, доставившего меня с Кибертрона на Мастер (потому что пассажирский ожидался, ввиду военных действий, ещё очень нескоро), - нового учащегося вам привезли.
– Хорошо, хорошо… - хрюкнул (иначе этот звук сложновато интерпретировать) массивный и неповоротливый (в силу довольно старой, не изношенной, конечно, здесь-то проблем с запчастями сроду не было, а просто излишне громоздкой конструкции) заведующий педагогическим отделением, - постой, - он воззрился на знак на моей груди, - но он – Рабочий?
Пилот философски пожал плечами, дескать, ну Рабочий, есть такое дело, ничего поделать не могу, чего велели, того и привёз.
– Ну, и такое бывает, - тут же успокоил его и сам себя Клар-Даг, - и не так редко бывает. Порядком у нас бывало и куда более диковинных исключений… Что поделаешь, совсем мать-Сигма в оригинальность впала. Как тебя зовут, сынок?
– Коготь, - я, до последнего слегка опасавшийся, а что если меня, в полном соответствии с мрачным предсказанием Стержня, отсюда попрут, был такому повороту разговора поражён и рад.
– Хорошее имя. Интересное. Мне всегда нравились говорящие имена Рабочих – не то что наши, зашифруют чего-то на десять кодов и потом редко кто сам помнит, что значит его имя.
Я недоверчиво воззрился на него – он это серьёзно? До сих пор я слышал только такую версию, что вот у Управляющих – ИМЕНА, а у нас – так, клички. На самом деле все без исключения имена кибертронцев – это не слова и даже не словосочетания, а сжатые в один короткий позывной поэмы, настолько обширное, масштабное определение они в себе заключают. Перевести на человеческий язык такое имя одним словом – всё равно, что всё богатство небесных красок свести к ёмкому определению «голубое». Это касается и всего языка вообще – речь наша куда более «густая», в ней в каждой фразе, в каждом слове содержится… ну, грубо говоря, много фраз и слов. Много планов, слоёв, спектров, характеристик. Для сравнения представьте себе поток человеческой речи прямой линией на плоскости, а нашей – пучок переплетающихся спиралей… Или не знаю уж, с чем ещё можно сравнить.
Конечно, у нас, Рабочих, имена попроще. Раз уж мы и сами проще и примитивнее вроде как. У Управляющих попышнее, плюс закодированы, действительно, на десять рядов, вероятно, для пущей таинственности. Но вот беда, сами Управляющие со времён квинтов на своей кодировке не изъясняются – как это ни парадоксально, подстраиваются в этом под нас. Потому как нас, какой бы мы ни были… примитивной массой, на планете всё-таки на порядок больше, и вынужденные всё время общаться с нами так, чтоб мы их понимали, собственные языковые знаки они стали постепенно забывать. Со временем стало доходить до того, что Управляющим давали «рабочие» имена, а рабочим, наоборот – имена по образцу Управляющих. Я потом неоднократно убедился в этом, изучая историю других цивилизаций: прежде чем завоевать какой-нибудь народ, навязать ему свои законы, свой язык и свою веру, подумай, а не растворится ли потом в нём твой народ, и твой язык, и твоя вера? Впрочем, там и тогда об этом нельзя было рассуждать и в теории.
Приёмная комиссия была, кстати говоря, одна на несколько учебных заведений. Так было заведено издавна, потому что редко количество поступающих было таким уж огромным. К тому же, некоторые новоприбывшие, совсем как это бывает у других рас, ещё не знали толком, куда же они хотят, и шли сдавать общие тесты, чтобы определить свою дальнейшую судьбу. И наконец, например, наш университет существовал ещё пока не столь давно, и собственная приёмная комиссия ему уж всяко не полагалась.
Я часто размышлял – почему потолки и дверные проёмы в большинстве учебных заведений настолько высоки, словно предполагают существование каких-то великанов, когда большинство учащихся стандартного двухметрового роста. Мне это казалось нелепой вычурностью. Пока однажды в проём прямо напротив меня не сунулось нечто…
У землян есть поговорка – «Если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе». В этот день я понял, почем Магомету лучше самому пойти к горе, не дожидаясь её визита. Если б я был человеком, я бы предпочёл икнуть и сползти под стол. Нечто было по самым скромным прикидкам больше меня раз в пять… Нечто было ходячей машиной. Пусть и определённо мирной… То есть, транспортной… Но почему-то снабженной чем-то внушительным огнестрельным. Это был трансформер. Меня пробрал не то чтобы страх, но неслабая оторопь. А нечто сверкнуло на присутствующих огромными синими окулярами и тёплым, журчаще-рокочущим, при этом каким-то матово приглушённым голосом поинтересовалось, правильно ли оно сунулось. Реакция преподавательского состава была поразительно единодушной: «Коготь, разберись!» - почему-то из практикантов в поле их зрения попал только я. И пришлось мне, достав себя из глубокого шока, помогать крупнокалиберному абитуриенту разобраться с кучей информ-дисков, голографических кассет и других носителей, и при этом не разворотить по нечаянности косяк или там стол. Мне казалось, что антенны у меня горели, как сигнальные маяки.
читать дальше –Эй, золотистый! – я как раз неспеша прогуливался в сторону родного университета, отдыхая после поистине непростого рабочего дня, когда рядом со мной эффектно развернулся огромный красный транспортник. Я сперва отпрянул, а потом узнал сегодняшнего нетривиального абитуриента и невольно – и, как мне до сих пор кажется, глупо – заулыбался. Я и теперь, видя огромные грохочущие трейлеры, никак не могу сдержать этой глупой улыбки. Они навеки приобрели для меня… исключительно светлые ассоциации. Так же как и красный цвет. Наверное, именно поэтому я никогда не смогу переломить в себе эту душевную слабость к советскому прошлому – в частности, к красному знамени. Его цвет для меня тоже слишком много значит.
– Ты куда сейчас? Тебя подвезти? – он гостеприимно распахнул дверцу. Я застыл.
– То есть, ты это что, предлагаешь мне… В тебя залезть?
– Ну, это не столь страшно. Я ведь хоть и живой, но транспорт.
Я несмело вскарабкался на высокое сиденье – точнее, весьма отдалённое подобие сиденья, потому что изнутри мы выглядим всё-таки не совсем в точности как земные машины, прежде всего потому что в нас много чего ещё напихано.
Куда?.. Мне вообще-то было в свой университет, точнее даже в наш жилой корпус, но вместо этого я сказал:
– Куда-нибудь, погулять.
В кабине было тесновато, жарко, но как-то странно уютно. Странно вообще ехать и понимать, что находишься внутри другого существа. На Кибертроне я всего пару раз ездил куда-то в машине – когда нашу группу перевозили, переформировывая, с объекта на объект. Ещё пару раз ездил поездами метро. Ну, и этот транспортник, доставивший меня сюда. Но все эти машины не были живыми. А этот… Ну ладно, я себя странно чувствую – а что чувствует он, пуская в себя кого-то другого? Я представил на секунду, что в моей грудной клетке копошится мелкий зверёк навроде кибертронских крыс или тех белковых существ, что я промельком видел здесь, как-то раз на поле между корпусами – оно стремительно нырнуло в дырку в земле, я даже не успел его как следует разглядеть. Мне сказали, это такие местные, органические крысы. Вот куда учёным из нашего сектора надо, они бы здесь извосхищались…
А транспортник между тем продолжал расспрашивать.
– Ты здесь… что? Учишься, работаешь? – голос звучал где-то и надо мной, и вокруг меня, конечно, исходил он откуда-нибудь с приборной панели, но многократно отражаясь от стенок кабины, казалось, окружал со всех сторон.
– И учусь, и работаю. Прохожу практику, с педагогического отделения.
– С педагогического? Учитель? Но ты же Рабочий?
Началось...
– Ты тоже Рабочий, - осмеливаюсь заявить я, - ежели, конечно, я родной знак ни с чем не спутал.
Он рассмеялся, меня слегка подбросило и едва не швырнуло на приборную панель. Я кое-как удержался, неловко опершись на лобовое стекло. Интересно, а что это за приборы, зачем они? Кнопки какие-то, рычаги… Неужели у него предполагается и какое-то ручное, наружное управление? На случай… поломок, должно быть?
– Сложно было сюда попасть? – продолжался допрос, - как ты решил вообще стать учителем?
– Да не особенно. Я сдавал основные тесты ещё на Кибертроне, здесь только дополнительные, они уже ничего не решали. В смысле, это для общих данных, поступившим-то я считался уже однозначно сюда… Не знаю, это как-то просто и естественно. Я даже не помню, когда эта мысль меня озарила, потому что теперь кажется, что всегда была. Мне просто мало было навыка какого-нибудь ремесла, а захотелось именно знаний, в какой-то более широкой области. И захотелось… Учить других, так что ли сказать? Помогать им открывать. Это ненормально?
– Да почему, - хмыкнул мой собеседник, - на самом деле вполне нормально. Исключение, да, но не такое уж редкое. У нас есть Рабочие с образованием…
У нас… Наверное, правда в том, что мне с самого начала очень хотелось послушать про это вот «у нас» - потому я и поехал с ним, вместо того чтоб как порядочный учащийся отправиться домой к книжкам. Потому что какими бы разными мы ни были с моими братьями и другими друзьями из моего сектора – мы едины были в своём живом интересе к этому противостоянию и к его ключевым фигурам…
Мы приехали в Зелёный Сектор – обычное место гуляния-зависания в нашем городе, сектор, полностью свободный от застройки. Вспоминая сейчас Зелёный Сектор, я поражаюсь – какие всё-таки огромные пространства были у нас там, как светло, чисто, высоко там было…
Там были парки – широкие аллеи с гладким покрытием, по которому легко шагали ноги и ехали колёса, высокие, стрелами устремлённые в небо деревья с огромными, звенящими на ветру листьями, там были ровные и не очень ровные лужайки с мелкой, бархатной такой травкой, цветущие склоны… Там прогуливались, играли, общались, тренировались…
Органическая планета… Помню, когда я только сошёл с транспортника, то просто обалдел – от дохнувшего в лицо свежего ветра, от неожиданно мягкой почвы под ногами, от белого, ясного, высокого неба, по которому плыли облака – небывалое, необыкновенное зрелище!
Нет, небо и даже облака и у нас, конечно, были. Но не такие, не такие! Практически всё, что окружало нас дома, было создано руками нас или нам подобных. За всё многообразие красок и форм были ответственны мы сами. То же, что оставалось ещё вокруг нерукотворным – те же скалы, вода и небо над головой – тоже представляло собой, по сути, простые элементы и служило просто платформой для создания именно нашего мира.
Мы расположились на зелёном склоне в отдалении от тренировочных площадок. На самом деле зелёной ту траву можно было назвать только применительно к тому, что она была не красная. Ощутимо бирюзовый цвет ей придавали соединения вещества, аналогичного земному хлороформу. Меня всегда поражало, как на разных органических планетах совершенно идентичные по происхождению и функциям вещи и явления могут различаться всего лишь какими-то деталями и нюансами. Например, крысы на Мастере очень похожи на земных, но имеют рудиментированную ещё одну пару глаз (учащиеся на биологическом вовсю строили на этот счёт гипотезы – я сколько раз слышал прямо в коридорах жаркие споры), а животные, похожие по виду и строению на земных медведей, не имеют зрения почти совершенно, улавливая с помощью глаз лишь движение вблизи себя, во всех остальных же случаях обходясь слухом, нюхом и, предположительно, памятью о расположении предметов вокруг. Пищу добывать им этого хватало, кроме травы и листьев они употребляли так же каких-то простейших грибоподобных животных, благо размером и массой это было огромно. Образ жизни они вели не слишком подвижный, врагов же у них почти не было – из животных они были самыми крупными, хищники на них нападали редко, как я понимаю, из-за того, что прокусить толстую шкуру не хватало никаких зубов, а разумной жизни, подобной нам или земным людям, на планете не было и не ожидалось. Эволюция в плане разнообразия остановилась на этом и дальше собиралась идти только по пути сохранения и улучшения имеющегося. Осознав, что никто из местных аборигенов на адекватный контакт не способен, наши успокоились и построили здесь сперва исследовательские центры, потом несколько крупных баз, потом вырос собственно научный городок и…
Да, вот где пригодилось моё факультативное увлечение историей и архитектурой Мастерианской колонии! Он расспрашивал обо всём – о структуре, об управлении, о порядках, о всяких диковинах, виденных им по дороге с космодрома – прилетел он только сегодня и сразу пошёл подавать заявление.
Я так давно ни с кем просто нормально не говорил, что чувствовал себя… люди, пожалуй, сказали бы – как во сне. Я сидел рядом с его головой – в робоформе он был высотой с мелкое мастерианское здание, иногда он поворачивался – когда я говорил, видимо, что-то особенно интересное, и тогда меня обжигало этими огромными синими глазами.
Традиционно считается, что глаза голубые у нас всех… Вроде бы это так – и не так. Цвет, даже в нашем рукотворном мире, имеет всё-таки великое множество оттенков. Земляне говорят, что глаза – зеркало души, и хотя мы вот в душу как-то не верили, но интуитивно стремились к некоторому разнообразию цвета оптических линз – у трансформеров, имеется в виду, облик изначальных корпусов задавался в основном Сигмой, и с течением жизни менялся только посредством ремонта, да и то не сильно – детали-то в основном стандартные. Трансформеры же в этом плане всё-таки эксклюзив. У меня, например, в голубом примешано немало зелени, у некоторых проблёскивает золото, у одних синева густая, как цвет земного цветка василька, у других лёгкая, малоощутимая, прозрачная. У него же… Затрудняюсь сказать, в чём там было дело, но я до сих пор свято убеждён – таких глаз больше ни у кого нет.
Мы проводили там каждый день всё моё свободное время. Я помогал ему с тестами – некоторые формы были настолько замысловаты и хитромудры, что разобраться в них даже подготовленному непросто, он рассказывал мне о себе, о войне, о своих ребятах…
Конечно, я ведь видел в его вступительном заявлении его имя. Что я знал до этого о нём? То, что в нашем секторе можно было узнать из слухов или новостей. Он – лидер армии Рабочих, противостоящей экстремистам из Управляющих. Один из самых первых трансформеров, сделанных лично мастером-изобретателем. Его имя – Оптимус Прайм.
– Покуда там – будем надеяться, подольше продержится - перемирие, видимо, у товарищей по ту сторону баррикад боеприпасы неожиданно кончились, я вот решил… Ну, пользуясь случаем, образование получить наконец. До сих пор как-то… не до того было.
– Надолго оно – перемирие? Не насовсем?
– Ха, это бы было слишком хорошо. Нет, просто на время, на несколько циклов – окончательно ещё уточняется, но может быть, циклов на восемь… Это ведь без всяких условий с той и с другой стороны, просто прекратили воевать на время, а на окончательный мир на таких условиях они бы никогда не пошли.
– Чего же им нужно?
– По-моему, это все знают. Возвращения Золотого Века – так они говорят. Золотого Века – который для них одних и был золотым… Да, нас ведь долго по инерции устраивало то, как мы живём, мы долго хранили эту эйфорию освобождения от квинтессонов и наивно полагали, что жизнь действительно изменится, именно так, как нам обещали. Мы-то думали, что у нас с ними общие цели, мы думали, что у нас с ними – сотрудничество, симбиоз, но никак не использование одних другими. Я как-то слышал одну старую квинтессонскую поговорку: «Кто мало просит – тот не получает ничего». Вот видимо, это про нас.
На Мастер долетало разве что эхо войны – именно это, пожалуй, и привлекло на него многих учёных и тружеников мирных профессий. И впоследствии Мастер сумел отстоять свой нейтралитет… После того, как отстоял независимость, перестал называться колонией – это был непростой процесс, но начался он уже на моей памяти, во время моей учёбы.
Эта история с самого начала не была такой однозначной, как считали некоторые. С одной стороны – вроде бы, это было просто противостояние двух армий, не столь уж огромных, не столь уж великих, хотя спору нет, в своём упорстве с обоих сторон готовых идти до конца, а остальная планета просто смотрела на это, раззявив рты, с другой же стороны – посторонних не было. Не было тех, кого бы решительно не волновал исход этого противостояния – тем более что война захватывала всё новые города и области, подчиняла себе всё новые сферы жизни, тем более что армии эти – росли…
Одни из Управляющих, в основном Воины и Организаторы, явно или тайно поддерживали Армию Возрождения Кибертрона – именно так, не больше и не меньше, величали себя экстремисты. Другие же – Учёные, подразделяющиеся на врачей, учителей, исследователей, проектировщиков – резко осуждали, потому что от войны страдали не меньше, чем Рабочие. Одни считали – официальная доктрина, одно время властвовавшая на Кибертроне! – что только они являются настоящими, полноценными гражданами, мы же созданы лишь как подсобные машины, одушевлённые инструменты с неким, начальным подобием разума, недаром же первое время после выпуска мы не разумнее примитивного калькулятора, и только они, по своей нужде и разумению, могут дать – или не дать – нам необходимые и достаточные программы для нашего существования и подобающей нам деятельности.
Не знаю. Я мало помню о самом начале своей жизни, о первых минутах и часах своего существования. Не помню, каким я был тогда, не знаю, как и когда стал таким, как я себя помню. Мне остаётся слушать других – и верить или не верить. Одни говорят, что без обучающих программ Управляющих наши мозги чисты, как абсолютный, созданный лабораторно вакуум. Другие – и им мне хочется верить больше – утверждают, что все эти программы в нас изначально есть, Управляющие же дают только ключ, которым они запускаются. Что Сигма не рождает бесполезные куски металла, что каждое её детище – потенциальное совершенство, просто не все из них об этом знают.
– Сигма – самый мощный компьютер из существующих, - спорил я много раз со Стержнем, - это начало всего, что существует вокруг нас. Неужели ей стоило бы труда написать программы – при том индивидуальные программы! – для тысяч, миллионов таких, как мы? Мы все разумны и самостоятельны по проекту, по определению. Есть мнение, что когда-то так и было, и мы жили действительно в мире и сотрудничестве, и не было деления на две расы, такого, как мы знаем это сейчас…
– Так, Коготь, опять читал ту лабуду, которую Пылесос из утилизатора таскает? Эту околонаучную, а точнее – псевдонаучную муть типа «От кого мы произошли» и «Куда мы идём»? И зачем только твой Управляющий научил тебя читать, я иногда думаю – может, без этого тебе бы лучше жилось?
– …но квинтессоны перепрограммировали Сигму в соответствии со своими удобствами. Им не нужны были свободные и самостоятельные, им нужны были безвольные рабы. Стержень, если не задавать вопросов – то никогда не получишь ответов!
– Получишь, получишь ты когда-нибудь… Путёвку на рудники… Ты же сам говоришь – Сигма самый мощный, самый великий компьютер, как же его могли перепрограммировать какие-то – ты сам любишь о них именно так отзываться! – квинтессоны? И вообще – откуда же он взялся, этот компьютер? Или откуда взялись сами квинтессоны – ведь они не рождаются как все мы, никто и никогда не видел, как рождаются квинтессоны!
– Не знаю! – отвечал я на оба вопроса разом, - ты же знаешь, история до первого восстания Управляющих для нас тёмный лес… именно благодаря этой политике тотальной дремучести, кстати говоря. Но ты ведь помнишь прекрасно то, что было после, все это знают, даже те, кто тогда не жил. Как привычный, заведённый в незапамятные времена порядок однажды нарушился – опять же, из-за патологической лени квинтессонов, из-за того, что Управляющие получили слишком большую самостоятельность… И в конце-концов в их процессоры закралась мысль – а зачем они вообще нужны, эти квинтессоны? Ты помнишь, первые восстания терпели неизбежные поражения… Пока однажды их не поддержали мы. Стержень, это не внезапное обретение мозгов, такого просто не бывает. Это скорее прозрение, освобождение от гипноконтроля. Ты же знаешь – квинтессоны держали в повиновении Управляющих, но и над ними в конце-концов утратили власть. Что же удивляться, что мы…
– Коготь, будь добр, передай мне вон то сверло. И помолчи. За что я тебя терплю, я сам не понимаю…