[na-ive]

Ну и да, сюда-то забыл выложить... Хотя /голосом ослика Иа/ кому это настолько принципиально... Но, в общем, жизнь и после "Ключа Всех Дверей" продолжается, и новые идеи есть и мы их думаем. Данная вещь вообще без особых претензий, зарисовки и проходные моменты с бримскрй кампании, 2280 год.

Название: Слова под снегом (рабочий вариант)
Автор: Ribbons Allmark
Соавтор:  Lithium Ando
Бета: сам себе бета, как всегда)
Фэндом: вселенная Вавилон 5, с учётом "Затерянных сказаний" и "Крестового похода", как минимум.
Персонажи: из канонного... ну, как пока что предполагается, из собственно канонных персонажей у нас получается-то только Гелен. Прочее - разной степени укуренности фанон, рейнджеры, телепаты и приблудившиеся к ним на свою беду лорканцы, ну и бремпейры, конечно, фоном.
Рейтинг: традиционно, в первой же главе до какого-нибудь значимого рейтинга я уж точно никак бы не дошёл) G, видимо...
Жанры: Джен, Фантастика, Психология, Экшен, да чёрт его знает, из чего состоит этот салат...
Предупреждения: ОМП, ОЖП, авторский произвол, трава цветёт и колосиццо
Размер: предполагается миди

Горит свечи огарочек,
Гремит недальний бой,
Налей, дружок, по чарочке,
По нашей, фронтовой.
Давно мы дома не были,
Цветёт родная ель,
Как будто в сказке-небыли
За тридевять земель.
«Давно мы дома не были»

1

На железных решётках у огня сушились десять пар обуви. Рядом в ожидании своей очереди стояли ещё десять пар. А ещё рядом на широком чурбачке сидела Виргиния и пальцами расплетала влажные волосы.
– Признаться как на исповеди – одна вещь меня напрягает даже посильнее, чем отсутствие прокладок. Отсутствие шампуня. Ха, было б, конечно, странно, если б он у бреммейров существовал… На Арнассии я не парилась, их средства, правда, не то, что наши, но иногда канают… Да и на корабле у нас этого добра было до чёрта, лорканского и экспроприированного с Накалина, на выбор. Но где мы и где корабль.
– Я тебе говорил, всегда есть выход, - Гелен выразительно погладил бритый череп.
– По логике ты, конечно, прав. Но я, пожалуй, ещё немного помучаюсь. Из солидарности с Аминтаниром, он, кажется, скорее сдохнет, чем побреется. Да и смотреться генерал Выр-Гыйын будет совсем непафосно, у меня уши смешные. Так, что там у нас?
Гелен протянул ей карту. Виргиния долго внимательно изучала её, всё больше хмурясь.
- Нет, что-то мне во всём этом не нравится. Как-то слишком просто… Примитивно даже. Вот мы, вот они, только поле перейти. Поле, правда, немаленькое, сплошь открытое пространство…
- Ну вот, видишь, уже непросто. Вообще, что тебя не устраивает, не пойму? Здесь примитивизм вполне уместен. Здесь до недавнего времени было, по технологическому уровню, практически средневековье! По-твоему, им той же контрабандой завезли и склонность, а главное - способность к каким-то сложным построениям?
- Ну в целом, наверное, нет. Если б Бул-Була не был настолько тупым, наверное, нам не удавалось бы столько времени успешно сражаться с его столь же тупой армией. Тут как раз беспримесный пример диктатуры, держащейся на грубой силе. И среди ближайших подручных, логично, он интеллектуалов не держит - зачем ему рядом кто-то, кто при случае может его подсидеть? Все располагающие мозгом у него под надёжной охраной и применяют этот мозг строго по установленному им назначению… И поскольку изобретение новых пакостей в эту сферу входит, а военная стратегия уже нет, нам в целом везёт. Но вот здесь… объект не первостепенного, конечно, значения, рядовой вполне… Но неужели они действительно настолько беспечны?
- А полагаешь, заманивают нас в ловушку? Я б в сам так подумал, если б не весь предыдущий опыт. Но как мне кажется - сделать это было куда проще ещё на подступах к деревне. Или даже ещё раньше, не дать нам возможности получить ещё больше оружия. Причины, почему этот объект, равно как и многие другие, не был захвачен раньше, ровно две - силовое преимущество меньшинства над большинством, всё-таки всё оружие-то у них, и живой щит, из-за которого мы в полной мере и не будем свободны в действиях. Когда у одних лорканские пушки, гроумские корабли и хуррские средства связи, а у других сабли, лошади и почтовые голуби, на скорую победу добра над злом рассчитывать не приходится.
Тут возразить было нечего. Ну, насчёт средневековья Гелен, положим, загнул - всё же кое-какие технологии у них были и свои, с их помощью Бул-Була и захватил власть. А вот чтобы удержать её в своих руках и далее, и пришли на помощь иномирцы со своим (и не очень своим) оружием, которое они с огромной радостью меняли на ресурсы Бримы.
Какое-то время Виргиния ломала голову, удивляясь, почему, при такой разнице в уровнях даже с ближайшими соседями, Брима не была попросту оккупирована. Гелен объяснил - не претендуя на абсолютную правдоподобность, но было, пожалуй, убедительно.
- О планете, во-первых, и знают мало кто, из тех, кому не связывает руки членство в Альянсе. Из этих, кто знает и кто не состоит в Альянсе, мало кому собственный технологический уровень позволяет кого-то завоёвывать, а не только летать и смотреть. Хотеть-то можно много чего - что те же хурры, что гроумы не отказались бы ни от расширения своих секторов, ни от двух-трёх миллиардов рабов, это понятно. Но чтобы кого-то завоевать - мало результативно с этим кем-то подраться. Затраты на военную кампанию должны окупиться. Прибавь к тому затраты на утверждение и поддержание своей власти, создание управленческого аппарата на местах - на всё это придётся раскошелиться нехило, послушай жалобы Бул-Булы, а он это делает по крайней мере у себя дома. А хурры и гроумы, при всей своей деловитости и воинственности, и у себя-то дома порядок навести не могут. Так что в целом - начерта, начерта лететь на далёкую Бриму с кораблями и оружием, которые пригодятся и дома, тратиться на удержание местного населения в повиновении, организацию добычи и вывоза ценных ресурсов, если за них это прекрасно делает Бул-Була? Затраты на эту торговлю едва ли больше, выгода та же, усилий меньше. Можно сказать, они и так владеют планетой, просто при посредничестве местного князька, который делает за них всю чёрную работу.
К этому времени Виргиния сравнительно неплохо начала разбираться не только в ситуации в общем, но и в деталях, которые прежде показались бы ей малозначительными или вовсе остались бы незамеченными. Она начала немного понимать бреммейрский язык. По крайней мере, своих товарищей, которые старались говорить достаточно чётко, внятно и медленно, чтобы она успевала разбирать. Подслушать разговор солдат Бул-Булы было б для неё по-прежнему задачей непосильной, но это, к счастью, лично от неё и не требовалось. По-прежнему в общении очень выручали телепатия, лорканский - через Аминтанира и неоценимое посредничество Тай Нару. Гелен продолжал работу над ретрансляторами, но в его распоряжении было недостаточно подходящих материалов, ретрансляторы получались весьма несовершенными - с очень ограниченной памятью и невеликой точностью перевода, язык бреммейров очень сложный и отличается по структуре от языков большинства рас Альянса. Впрочем, как говорила об этом Виргиния, переводить поэзию символистов прямо сейчас ей не к спеху, а для координации действий и этого хватает, главное - чтоб рядом всегда был кто-то из переводчиков или носителей ретрансляторов. Гораздо более важным для неё было, что теперь между отрядами бесперебойно работала связь. Хотя бы тут у противника уже не было неоспоримого преимущества.
Если и у них, и у отрядов Андреса и Аминтанира всё получится, под контролем повстанческий армии окажется около четверти континента. В общем-то, погоня за процентами Виргинию интересовала меньше всего, она не отвлекалась сама и не разрешала другим, на второстепенные цели, чётко обозначив направление к центру - любому чудовищу надо рубить голову, но делала разницу между объектами, с которых остатки доблестной армии Бул-Булы можно не спеша выдавить уже после захвата столицы, и объектами, где, окопавшись, недобитые генералы могут попытаться, не замахиваясь на общемировую власть, стать хотя бы местечковыми продолжателями традиций вождя и вредить долго, нудно и пакостно. Предстоящий объект на такой потенциальный змеюшник не тянул, но имел другую ценность - это был один из городов-заводов, население которого, фактически превращённое в заключённых, почти поголовно было занято в производстве оружия и, что ещё более важно, сверхпрочной брони для машин и лат узурпаторской армии. Лишить их такого важного подспорья представлялось целесообразным. И хотя город-завод отнюдь не относился к числу крупных и первостепенных, Виргинии почему-то настойчиво казалось, что взять его не будет более лёгким, чем Андресу и Аминтаниру - шахтный комплекс, с которого город берёт часть сырья. Ну, и людей в её отряде было много меньше - большой отряд куда сложнее было б перебрасывать между разрозненными, далеко отстоящими друг от друга деревнями, и опять её любимая разведка боем, потому что разведку как таковую в этих условиях опять же сильно-то не проведёшь…
Среди окрестных мёртвых деревень, эта могла считаться даже не мёртвой… мёртвой не до конца. Здесь всё же осталось несколько жителей - старики настолько древние, что угонять их вместе со всеми в город для работы на заводе не было никакого смысла. Такие брошенные помирать были и в других деревнях, но меньше - режим, установленный Бул-Булой, не очень позволял доживать до преклонных лет, того, что оставалось после изъятия «излишков продовольствия» для прокорма солдат, едва хватало, чтоб сводить концы с концами, дети и старики мёрли первыми. Естественно, старики отказывались от своей доли в пользу детей, и встретить бреммейра старше пятой линьки можно было всё реже - хоть в деревне, хоть в городе. Бул-Була, конечно, умудрялся хвастаться даже этим - в построенном им обществе нет ни больных (при таком питании и медицине, долго не проболеешь), ни «дармоедов». Что да то да, работать начинали всё раньше, и кому это важно, что существо, не линявшее ещё ни разу - это фактически ребёнок, это называется «трудовым воспитанием и адаптацией к взрослой жизни». Для кого Бул-Була старался с этой пропагандой, было, конечно, непонятно, та меньшая часть населения, что была не голодными рабами, а их надсмотрщиками, в ней не нуждалась тоже, видимо, это было от чистой любви к искусству.
Старикам этой деревни повезло чуть больше, чем другим - в деревне осталось сколько-то запасов ещё с лета, в основном вяленая рыба, сушёные ягоды и грибы, орехи - то, что пока не было обложено такими же пошлинами, как мясо, зерно и овощи. Сколько на такие ресурсы получится протянуть - никто не размышлял. Старики удивительно смиренно, безразлично относились к этому вопросу, что приводило Виргинию в недоумение, переходящее в досаду. Покорность судьбе было понятием, для неё непостижимым - чтобы не сказать, ненавистным. Это что-то из детства, из другой, невероятной сейчас жизни, споров с сестрой…
Не вспомнить, что смотрели, и читали, в очередной раз, не вспомнить детали - кого бросили в тюрьму по несправедливому обвинению, у кого отняли последнее, к чему кого принудили…
- Почему они не протестуют? - возмущалась Виргиния, - как они могут позволять обращаться с собой вот так?
- А вот так можно взять и не позволить! - фыркала Милли, - сидя, глядя отсюда, многое легко… Что они сделать-то могут?
- Трусом и скотом безвольным всегда можно не быть!
- Ой-ой! Ты в их шкуре не была!
Ну, теперь вот можно сказать, что отчасти и была. Сидела в тюрьме Бул-Булы, самой такой настоящей, хрестоматийной тюрьме, с сырыми каменными стенами, гнилой соломой и крысами. Недолго, быть может, сидела, что там было тех побоев за пару попыток допроса - больше смешно было, как коротышки-бреммейры пытаются бить рослую землянку. Понятно, что это они не перешли к методам подейственнее. Это она не успела проголодаться настолько, чтобы обратить вообще внимание на жидкую, дурно пахнущую похлёбку, рецепту которой лучше оставаться в тайне, не успела простыть от сырости и гнили, которая была там повсюду… Недели, конечно, было мало, чтобы сломить их дух. Ну так они не дали им дальнейших возможностей. Сами не дали.
Но в какой-то мере, конечно, им было проще… Как ни странно это звучит. Когда ты сидишь в камере, где не можешь как следует вытянуть ноги и только радуешься, что света мало и не видно роскошной гнили и плесени по углам и загустевшей крови и нечистот, достаточно ясно, где ты и где твой враг. Всё достаточно ясно. Как узкое окошечко в добротной толстой решётке, отделяющее тебя от свободы. А эти бедные крестьяне, даже если изгнаны из своих домов, расселены почти что в такие же камеры, разве что посуше, с кроватями или хотя бы матрасами, с окошками, пропускающими достаточно света - хотя всё равно в решётке - у них ещё есть эта иллюзия. Если не свободы, то того, что им есть, что терять. Завтра, до которого можно дожить или не дожить. Продовольственный паёк на ближайшие дни. Жизнь, жизни родителей, братьев, детей. Виргинии всё равно непонятно было, как может это останавливать в борьбе за свободу, за жизнь не как таковую, а жизнь, за которую стоило бы держаться. Что такое беспокойство за детей, ей, незамужней и бездетной, конечно, не представить, но матерью, Милли, Джо она, не сомневалась, без колебаний рискнула бы ради лучшей доли для них же - либо для других таких же семей. Не попрекать же её тем, что ни мамы, ни Милли и Джо нет с нею здесь, и рискует она исключительно собственной жизнью, ну ещё, может быть, Аминтанира, поддерживающего её, впрочем, без всякого с её стороны принуждения?
Сон не шёл - и этому, честно говоря, она была даже рада. Маловато оставалось времени на сон, это только дразниться… Ничего, позже отоспится. Просто полежать с закрытыми глазами - и то хлеб. За эти почти два месяца она хорошо это поняла. Есть, говорят, у минбарцев какие-то продвинутые техники медитации, помогающие быстро отдыхать и восстанавливать силы. Не помешало б сейчас… Но увы. Приходится задействовать старую, не менее продвинутую и проверенную студенческую технику «последняя ночь перед экзаменом». Как же далеко и забавно это всё…
Широкая, просторная по бреммейрским меркам лежанка долговязой землянке Виргинии была как раз впритык - макушкой она отирала древесную труху и пыль со стены, а ногами касалась плотной шерстяной занавески, которой задёргивалась лежанка. Это, впрочем, тоже было уже привычным. Здесь хотя бы можно лежать вытянувшись… Рядом, свернувшись клубочками, спали воины-бреммейры, в темноте их силуэты были почти не различимы, но она их хорошо различала - по ментальному фону. От ментального фона спящих она, за редким случаем, не блокировалась - не было особой нужды. Их мысленный фон ощущался, как нить-дорожка образов - лёгких, переливчатых-переменчивых. Рйактат-Шау крепко спит, но и сквозь сон чувствует тепло нагретой каменной плиты под собой, слышит тихое поскрипывание прогревающихся, сохнущих стен старого дома, и ему хорошо от этого. Рйактат-Шау сам деревенский, он в таком доме вырос, и ему живо вспоминаются сейчас шуршащие в своём гнезде куулы - это местные животные, похожие на черепах, только куда как более шустрые, их держат за очень вкусные яйца, которые они несут в изрядном количестве, увы только, мелкие, мельче перепелиных, и в углу у печи детёныши гьякту - местного аналога коз, которые приболели и хозяева кормят их пророщенными семенами кукту - лучше средства нет от детской хвори, их и самих лечили примерно так… Деревенские и в остальном отдают предпочтение народным методам - к некоторому ужасу Виргинии порой. Например, если раны долго заживают и начинают нагнаиваться - к ним привязывают тряпку, смоченную смесью соли и масла зёрен кукту. Соль у бреммейров отличается от земной и формулой, и вкусом. И жжётся ещё сильнее земного аналога. А они с этими компрессами умудряются и ходить, и бегать, и улыбаются - помогло же… Конечно, помогло - ещё немного, и до кости прожгло бы… Когда удавалось захватить медикаменты, Виргиния радовалась этому едва ли не больше, чем оружию и продовольствию. Правда, ей из всего этого подходило мало что. Приличные антисептические мази, конечно, уже больше сочетаются с болевым порогом землян, зато плохо сочетаются с земной кожей. Длуткйу-Ансам как-то, потрогав пальцем её плечо, покачал головой с жалостливым и одновременно восхищённым выражением лица.
- Мягкие, хрупкие, как дети… и так всю жизнь. Как выживаете? Нет чешуи - конечно, нужна одежда.
Длуткйу-Ансам - он городской, его мыслефон Виргиния тоже легко находит, они лежат сейчас нос к носу с Катайду-Дугра, и их мыслефоны сливаются в один смутно тревожный, печальный мотив. Они с рождения жили в городе, держали пекарню. Двое их детей умерли от болезни - а точнее, ослабев от постоянного недоедания. Можно недоедать, и будучи детьми пекаря, если весь лучший хлеб забирают солдаты Бул-Булы. Остаётся только серая, плохая мука, с самых слабых, истощённых полей… А надо ведь и горожанам что-то продать… Длуткйу-Ансам пробовал припрятать несколько хороших лепёшек - солдаты, узнав об этом, разозлились и забрали большой котёл для похлёбки, слишком много едите, хватит вам… Второй раз забрали обеих куулы - вот и яиц семья лишилась… В третий раз нечего было забирать, просто побили. Похоронив детей, Длуткйу-Ансам и Катайду-Дугра закрыли дом и ушли из города. Куда глаза глядят. И пришли к партизанам… Деревенские декорации пугают их. Они жили в городе, в их доме было всё начищено до блеска, было хорошее освещение - не эти тусклые масляные светильники, был водопровод, у Длуткйу-Ансама была машина - пока не пришлось её продать, чтобы покрыть долги, при болезнях они покупали лекарства в аптеке, пока было, на что покупать… Им безумно жаль тех, кто жил здесь, но жалость эта уже какая-то отстранённая - они сами за этот месяц привыкли ко многому… Кегут-Салфайчи - тоже городской, он куда моложе их, у него ещё не было второй линьки, а линяют бреммейры в среднем раз в десять лет. И своей семьи у него не было, он только думал о том, чтоб завести её - сам он происходил из семьи по местным меркам знатной и богатой, насколько это бывает у бреммейров, до глубокого классового расслоения толком и не успевших исторически дойти, его родитель-«ветер» был Старшим из Старейшин, то есть, по сути главой города, потому что был самым образованным, практически учёным, и в свободное от управленческих обязанностей время продолжал вести врачебную практику, которой, собственно, и заслужил авторитет у горожан. Кегут-Салфайчи, младший в семье, ещё считался беспечным дитём, хоть уже и помогал старшему брату в его книгопечатном цехе. Он до блеска натирал свою чешую не золой, конечно, а специальными порошками, носил много украшений - к одежде бреммейры равнодушны, а вот украшения другое дело, даже среди нищих побирушек нет ни одного, кто не носил бы хотя бы простенькой серьги или браслета, хотя до стадии Бул-Булы, увешанного ими, как ёлка, доходит, конечно, мало кто, играл на рысын, был и собой хорош, и от души наслаждался восхищёнными взглядами, предвкушая, что скоро встретит достойную партию для любовного союза. Но судьба распорядилась иначе - когда в город явились войска Бул-Булы, требуя, чтоб горожане подчинились «центральной и священной власти», Кегут-Салфайчи первым схватился за оружие, и легко зажёг сверстников, обожавших его как своего вожака с детских лет, а за ними и старших, и стариков. Увы, бой был недолог - у противника был и численный перевес, и оружие не чета их медленно перезаряжающимся ружьям. Старейшина Старейшин погиб, схвачены и казнены были и братья Кегут-Салфайчи, его родственник по родителю-«земле» согласился на мировую с солдатами, став новым правителем, он и раньше был трусливым и завистливым - да кто ж тогда знал, насколько. Он долго выслеживал племянника, чтобы выслужиться перед новыми хозяевами, схватил и убил многих его друзей, но Кегут-Салфайчи вместе с немногими уцелевшими соратниками успели покинуть город, ушли, оставив дерзкое послание, что однажды вернутся, и выметут грабителей и убийц из родного города. Среди солдат Бул-Булы читать умели не все, но им было, кому прочесть… Кегут-Салфайчи снится весна. Он чувствует её сквозь снег и завывания ветра, как чувствует спящая под снегом трава, весна для него - это победа, смерть проклятого Бул-Булы, его солдат, дяди-предателя, это праздник в родном городе, и он снова во всех своих серьгах и браслетах, с рысын, и стар и мал пляшет под его музыку, и он наконец выбирает себе спутника по сердцу, и цветами и яркими светильниками украшают новый дом для молодой семьи… Но до весны ещё далеко, зимы на Бриме суровые. И в глубоком снегу всё ещё хватает места для них всех…
Виргиния перебирала эти нити-дорожки - вот уж здесь она совершенно не собиралась стесняться, что слушает чужие мысли. Ей важно было знать чувства, надежды, историю каждого из этих воинов, верящих в неё несмотря на то, что её кожа нежнее, чем неокрепшая чешуя ребёнка. Всех - безумие надеяться запомнить… А она старалась. Мыслефон Лаук-Туушса пронизан интересом и симпатией к Рйактат-Шау - а при свете дня и не подумаешь… Рйактат-Шау совсем недавно с ними, а в Сопротивлении - можно сказать, что и давно. Когда в их деревню первый раз пришли солдаты, забирать мясо, хлеб и чем ещё можно поживиться - жители поудивлялись, но отдали. Решили, что где-то идёт война, и нужно поделиться с армией, чтобы война не пришла к ним. Когда пришли второй, третий раз, и забирали всё больше - это не понравилось многим, в том числе и Рйактат-Шау. Собралась молодёжь покрепче, нескольких солдат убили, отобрали их оружие и скрылись в лесу. Стали присылать отряды больше, лучше вооружённые - но до деревни они не доходили, находили свою смерть в лесу. Потеряв терпение, солдаты просто сожгли лес. Рйактат-Шау и его ребята успели бежать - и встретились с одним из отрядов Виргинии. Виргиния потом попросила Тай Нару перевести «Балладу о Робин Гуде» - Рйактат-Шау она очень понравилась, он сказал, что не против, если Выр-Гыйын, которой сложно произносить бреммейрские имена, будет кратко называть его Рон-Гутом.
Виргиния потянулась дальше, нашаривая «дорожку» Гелена. На лежанке его, конечно, не было. Он лежанки вообще не любил, что не удивительно при его росте… Сидит внизу, конечно. Не спит. О чём думает? Ему тоже есть, о чём вспомнить такими вот деревенскими ночёвками. Тоже вспоминает то место, где вырос, деловитых, хозяйственных аборигенов маленькой планеты, находящейся тоже примерно на феодальном уровне, почитающих поселившегося у них техномага как мудреца и покровителя. Гелен говорил, что его отец был техномагом, но это не его отец, этот высокий, худой мужчина с усталым, каким-то скорбным лицом, родители Гелена погибли многим раньше… Если углубиться в проносящиеся в голове образы, можно ведь, наверное, найти… Виргиния сама не знала, зачем ей это нужно. Просто не давала покоя мысль - ведь тогда, когда был ещё учеником, Гелен не сбривал волосы. Поймать отражение в зеркале - ведь были же у них зеркала, ну хоть одно? - убедиться, что его волосы действительно были светлыми… Голос матери, так явственно вставший в памяти, яснее, чем что-то другое из прежней, невероятной жизни… Высокий, русоволосый, с большими голубыми глазами… И лицо такое… «романтическое, одухотворённое», говорила мать. «Слегка не от мира сего». Разве Гелен не подходил под это описание? С той разницей, что он не был телепатом. Что вообще не бывал на Земле.
- Виргиния, прекрати, мне щекотно. Почему ты не спишь?
Вздохнув, Виргиния отодвинула полог-шторку и сползла с печки.
- Не спится. Душно, кажется, слишком. Я в духоте с трудом засыпаю, и если засыпаю - снится такое, что все шедевры Гойи отдыхают. Нафиг такое нужно перед боем.
Гелен кивнул, указывая на щели в топке.
- Дым подтягивает. Весь вывести не удаётся.
Девушка пригляделась и увидела, что большая часть дымных струй, свиваясь в тугой жгут, утекает куда-то в потолок. Как-то слишком организованно, чтобы это могло происходить естественным путём.
- Логичнее бы было просто закрыть эти щели… Я имею в виду, микрощитами закрыть, механически-то никак, всё раскалённое… Но в щитах я откровенно не того уровня специалист, чтобы делать ещё и такую ювелирную работу. Не моё это как-то, как и всё достаточно созидательное. Взорвать что-то, согнуть, сломать - это пожалуйста.
Виргиния покосилась, пытаясь определить степень его серьёзности в этот момент. Всё-таки, юморок у Гелена черноватый, в том числе в области самоиронии.
- К счастью, на то, чтоб придать дыму более организованное движение, меня хватило. Бреммейрам - им всё равно, они и в задымлённом помещении спокойно спят, а людям тяжеловато.
Что да, то да. Поэтому Иверсон с ребятами и предпочли для сна соседний дом - там печка хуже и гораздо холоднее, но холод им оказалось стерпеть легче. Ну, не после Минбара, и не после месяца в лесу у ссыльнопоселенцев холода-то бояться… А она всё же предпочла остаться в штабе, там, где стоял аппарат связи, где лежали карты.
- Но ты бы всё же поспала немного. Сон даже супергероям иногда нужен. Тем более что я тут собирался, извини, совершить некоторые гигиенические процедуры.
Виргиния закусила губу. В скудном освещении избы не очень хорошо видно, не очень легко понять, действительно ли пробиваются на его лысине короткие волоски. Если так, то они действительно светлые. Но не из-за этого сейчас больно кольнуло в груди. Она уже знала, как осуществляются у техномагов эти самые гигиенические процедуры, что для этого совершенно не нужны ни вода, ни мыло. Совершенно ненормальные люди - опалять себя, для сжигания волос и всякой грязи, огнём, пусть и магическим, более управляемым. До стадии коллоидных рубцов не доходит, но приятного всё равно мало. Кстати, интересно, почему до рубцов-то они не доводят. Немного передержать - и всё, волосы не вырастут уже никогда, и пугающее впечатление на обывателей будешь производить ещё большее. Даже пусть не каждый день, а раз дня в три, добровольно подвергать себя подобной экзекуции… В знак уважения к Кодексу, видите ли. Виргиния духом ненавидела подобные традиции, никакой высокий смысл для неё их не оправдывал. Ладно, если б действительно по высокой надобности, ради чего-то важного, ради чужой жизни. Но из уважения к Кодексу… его что, просто, внутри себя никак нельзя достаточно уважать, без внешнего мазохизма? Поэтому она, каждый раз, когда по розовой, обожжённой коже понимала, что Гелен опять купался в огне, терзалась необходимостью скрывать свои эмоции по этому поводу. Желание помешать ему в следующий раз, уговорить, раз уж ему так нравится щеголять лысиной в условиях зимы на чужой планете, когда у них и одежды толком нет, по крайней мере делать это так же, как она бреет подмышки - с помощью таза с водой, масла и мелкой золы за неимением мыла, и острого ножа. И уверенность, что если ей однажды окончательно надоест распутывать измученные отсутствием шампуня и расчёсок волосы, она попросит его о помощи в осуществлении именно этого приятнейшего способа. И поскольку она не была готова к тому, чтоб объяснять ему свои мотивы, эту странную и, вероятно, глупо звучащую солидарность, она надеялась оттянуть этот момент на подольше. И она вполне благодарна была ему за то, что он не возвращался к выраженному ею однажды, ещё в начале их знакомства, желанию в будущем, когда это всё закончится - если не закончится их смертью - стать техномагом. Техномажьей эмпатии вполне достаточно, чтобы понимать - на попятную она не пойдёт. При всём том, что - Гелен не отличается большой откровенностью, но что-то всё-таки рассказывает, ну а что-то она узнаёт обычным для телепатов способом - она уже имеет некоторое представление, насколько это не самая лёгкая, на всех этапах, стезя. Пусть из гордости, упрямства, как угодно он это назовёт - не откажется. И так же, как со всем, что они уже сделали и делают - или погибнет, или выдержит.

- Вот даже не знаю, повезло нам это или… - Иверсон, не договорив, махнул рукой. Не было нужды продолжать, все понимали и так. Животные - по-видимому, местный аналог лошадей, названия так никто и не смог разобрать, поэтому так и называли - лошади - в большинстве своём едва стояли на ногах. Под свалявшейся, покрытой струпьями шкурой перекатывались рёбра - рентгена не надо, весь скелет обозреть. Брошенная конюшня. Сложно сказать, как давно последние жители ушли отсюда - частью угнаны в ближайший город, частью, оказав сопротивление, легли в братскую могилу всего в нескольких километрах от деревни, но видимо, ещё до того, как окончательно установился снег. А лошади - видимо, оказались не нужны Бул-Буле. О лошадях не было приказа подумать, точнее, приказа думать не было вообще. Солдатам были даны чёткие указания насчёт людей, и, наверное, насчёт кормовой скотины - коль скоро её в покинутой деревне обнаружено не было, или же, возможно, её отобрали ещё раньше. А про этих - просто забыли… Лошади съели всё, что ещё оставалось в их кормушках. Всё, что ещё смогли вытащить из навоза под их ногами. Обглодали кору с брёвен своих загородок. Некоторые пытались выломать заграждения, но сил уже не хватало.
- И где мы сейчас найдём вам зерно или сено? - Виктор дрожащей рукой потрепал ближайшую лошадь по морде. Мало, конечно, похожей на привычную лошадиную - очень длинная, узкая, с небольшим хоботком вместо носа, с четырьмя, как и у бреммейров, глазами, - и шкуры ваши… вас же теперь как не год в порядок приводить… Обстричь это всё по доброму, вымыть, выскоблить… А на дворе-то зима…
Стефания посмотрела на него несколько удивлённо. Как-то негласно в команде, она так поняла, принято было считать, что сердца у Виктора нет. Профессиональным отбором не предусмотрено. Нет, лично она далека была от того, чтоб считать пси-копов исчадьями ада, но и от симпатии к ним была далека в равной степени. Для нормала как-то естественно не доверять им и опасаться - как, конечно, и телепатов вообще, они и на внешний вид отталкивающие. Словно неживые какие-то, как роботы, и цвет формы и рейтинг тут только степень этого жуткого впечатления. Стефания исключительно радовалась тому, что никогда с ними близко не встречалась, тем больше с тех пор, как узнала, что могла встретить среди них своих родителей. Даже думать об этом было слишком тяжело и неприятно. Родители не могут быть роботами. Даже если это родители, сами отказавшиеся от ребёнка. Всё равно они должны быть живыми. Земными, понятными. Просто слишком бедными, чтобы содержать ребёнка, или не готовыми к семейной жизни. Стефания могла это понять. Пока росла, она слышала много таких историй, и полагала, что и её - такая же. За что она была благодарна судьбе, так за то, что узнала правду тогда, когда способна была её воспринять. Что не было загадываний желания на рождество или день рождения услышать хотя бы одну, хотя бы маленькую чужую мысль, чтобы родители пришли за ней и забрали обратно… Потому что Корпус - ничем на самом деле не лучше детского дома… Кормёжка получше, внешнего лоска больше, а сиротство то же. Если не хуже.
- Так. Домов же у нас тут свободных, вроде бы, много? Затопим в каком-нибудь из них печь, воды нагреем…
Талес удержался от комментариев - будучи рейнджером, он хорошо привык не осуждать чьих-то действий, даже если они и кажутся ему явной глупостью, а вот Лаванахал такого обучения не имел, его позиция более чем допускала поучить кого-нибудь уму-разуму.
- Даже покинутый дом - это всё же жилище, священное место. Как можно осквернить чужой дом, приведя в него нечистое животное? Возможно, эти куулы, которых они держат в домах, чистые, но этих животных они не держат в домах, и не нам менять такой порядок.
- Помолчите лучше, - Виктор снял деревянный засов с загородки-стойла, - лошадь - это, прежде всего, тоже существо живое… И почище иных людей… Это я без личностей сейчас, в общем… А дом - не живое существо, дом для человека, а не наоборот. Прибраться - и такое же чистое. Ну если хотят - ритуалы там какие-нибудь проведут… Если вернутся вообще когда-нибудь, знаете ли… Стефания, вы мне не поможете?
Чётко она в тот момент не смогла бы ответить, почему не подумала возразить. Возможно, потому, что понимала, что Виктору едва ли будет удобно просить о помощи хоть жрецов, хоть рейнджеров, да и заняты они подготовкой к очень вероятно скорому сражению, а одному Виктору будет сложновато, а как ни крути, самая бесполезная тут из всех она, и ей очень хотелось сгладить ситуацию. И в конце концов, ей ведь тоже было очень жаль этих бедных лошадей, какова была их жизнь столь долгое время, ей страшно было даже представить. Человека всё же легче не жалеть, человек имеет разум, может найти выход, где животное его не найдёт… Поэтому она помогла Виктору вывести из стойла первое из тощих, покрытых множеством навозных колтунов, животных. Животное, явно отвыкшее от далёких перемещений да и вообще ослабевшее, переставляло ноги с трудом, но покорно прошло, мимо качающего головой Лаванахала, к выходу из конюшни.
- Причудливыми путями идёт эволюция, а, мисс Карнеску? Эти неразумные существа биологически ближе к нам, чем местный разумный вид. Что ни говори, когда человечество вступило в первые контакты, многие незыблемые прежде понятия подверглись существенной редактуре…
- Ну, - Стефания зябко запахнулась поглубже в короткую для неё линялую шубу, с огромным трудом перешитую из двух бреммейрских, как ни холодно было в конюшне, но там, по крайней мере, не было ветра, - всё-таки имеет ли значение, в какую упаковку упакован разум?
- Разум, верно, - кивнул Виктор, - главное, что отличает человека от животного. Хотя…
- Давно хотела спросить, - слова вырвались у Стефании помимо её воли, - наверное, этот ответ давно известен, но лично я об этом не читала… Животные ведь мыслят? То есть, как это выглядит? Как воспринимается?
- Ничуть не глупый вопрос, - высокому Виктору пришлось нагнуться, чтобы войти в низкий дверной проём, рассчитанный на полутораметровых бреммейров, женщина предпочла последовать его примеру - пару раз, забывая о таких предосторожностях, она уже стукалась макушкой, - что такое мысль? Ну, на этот вопрос любой хоть как-то, да ответит. Обычно что ещё называют как отличие человека от животного - человек способен мыслить абстрактно. Фантазировать. Но человек не всегда мыслит абстрактно и фантазирует. В представлении нормалов слышать мысли должно звучать похожим на то, как они ушами слышат речь. Это глупость совершенная. Мысль звучит как речь тогда, когда человек «проговаривает» её, например, вспоминая и представляя какой-то разговор, свой рассказ о каком-то событии, или просто мысленно обращаясь к кому-то… Человек так же мыслит и картинками, и понятиями, ощущениями. Человек куда ближе к животному, чем ему хотелось бы. Если человеку холодно, он не обязательно говорит внутри себя «Как же мне холодно». Скорее, в его сознании стоит образ ощущений - мучительных, нестерпимых для него. Он не обязательно говорит внутри себя «Вот попасть бы поскорее в тепло». Перед его глазами может стоять образ тёплой печки и горячего обеда. Так же, как сейчас перед мысленным взором этого животного стоит образ тёплого лета, травы, которую оно щипало на деревенском поле… Просто потому, что в этом доме ещё пахнет его прежними хозяевами, которые выводили его на этот луг. Когда мы вошли в стойло, никто из них не сказал внутри себя «Может быть, они дадут нам сена». Когда они услышали шаги и звук отпирающегося засова, в них шевельнулась смутная радость, образ копны сена, воспоминание о приятном ощущении скребка на шкуре, прикосновений рук, ласково треплющих их по мордам… Потом - страх, ведь мы выглядим и пахнем совсем иначе, чем их хозяева…
Большую часть деревенского дома занимает печь - это естественное устройство, наверное, для деревни в любом мире, если, конечно, это происходит в тех широтах, где печь вообще уместна. Огромные бреммейрские печи выложены из камня, хорошо аккумулирующего тепло, наверху непременно имеется большая плита-лежанка, которая служит общим спальным местом в холодное время года - а старикам и детям так и круглогодично. Бреммейры, физиологически очень во многом подобные ящерицам, от тепла очень зависимы. Эволюционно они отучились засыпать с наступлением холодов, культурно они не любят большое количество одежды - поэтому тёплые лежанки , задёрнутые плотными шторками, для них естественная и необходимая вещь. В городских домах - Стефания слышала, но не видела, конечно, своими глазами - печь встроена в стены дома, стены превращены в часть дымохода, и в них устроены выемки - спальные места. Во дворцах богачей и, надо думать, самого Бул-Булы тоже, устроены хитроумные системы печей-каминов, или же отопление осуществляется за счёт целой подвальной котельной, а спят привилегированные граждане в мягких корзинках, выстланных пуховыми одеялами, в которые по мере потребности кладут нагретые камни.
Виктор шёпотом ругался - дров, которые не были бы отсыревшими, было очень мало. С некоторого раза он затопил наконец печь, и несколько полешек положил на плиту, надеясь, что они успеют немного прогреться за то время, пока горит огонь. Стефания подумала, что можно б было попросить сухих дров из тех домов, что заняты командой, но предлагать этого не стала.
В силу физиологии опять же, бреммейры не очень нуждаются в том, чтобы мыться. В реках и озерцах летом они резвятся больше для удовольствия, чем по необходимости. Взрослые натирают свою чешую мелким песком и золой, полируют кусочками шкур, иногда ополаскиваются - не более того. Совсем другое дело - дети, чешуя которых ещё не затвердела и тем более не менялась. Их ещё нежным шкуркам мытьё необходимо. Поэтому во всех домах есть огромные железные или чугунные ванны, иногда деревянные корыта. Они ставятся за печкой, вода либо нагревается в больших чанах, либо раскалёнными камнями. Моются обычно всей гурьбой, старшие дети помогают мыться младшим, чтобы не отвлекать взрослых от домашних хлопот. Виктору повезло, в этом доме ванна оказалась огромная, явно в расчёте на многодетную семью.
- Нет, глупое животное, это не чтобы пить… Ох, представляю, как ты давно пил-то в последний раз… Смотри, не лопни с непривычки… Что же дать тебе поесть? Интересно, эти матрасы там не сеном набиты? Не бог весть какая вкуснота, но ничего лучше пока не предусмотрено… Может, крыши сараев где сеном крыты, надо посмотреть… Стефания, можете подержать его пока?
Камни с шипением загрохотали по дну ванны. Виктор потрогал воду.
- Ещё б погорячее, но и так сойдёт… Надеюсь, ты не простынешь. Чихающей лошади нам как раз не хватает сейчас, вдобавок к чихающему Савалтали… Но надо, надо помыться. Состригать с тебя это всё - тоже плохой вариант, замёрзнешь…
Стефания стянула с себя шубу - печь разогревалась быстро, хоть и стояла нетопленной бог весть сколько, понемногу становилось даже жарко. Снег в бадьях таял всё быстрее. Виктор подвёл растерянно сопящее животное к ванне, не сразу, но лошадь поняла, чего от неё хотят, вошла в ванну и присела на колени. Ничего подобного мылу, разумеется, не было, мыли теми же народными бреммейрскими средствами - песком и золой. Стефания стояла рядом с ведром воды наготове, пока Виктор пушил длинную, чуть вьющуюся шерсть в воде.
- Знаете, почему вы пошли со мной, мисс Карнеску? Не потому, что я прав. Вы просто привыкли слушаться, когда кто-то говорит спокойным, уверенным тоном. Когда кто-то не сомневается в своей правоте, это передаётся и вам, - пока Стефания размышляла, не стоит ли тут обидеться, Виктор продолжил, - разумеется, вы далеко не марионетка, которой мог бы манипулировать всякий… Вы просто любите порядок. В этом, я думаю, ваша суть. Вам легче с документами, чем с людьми, потому что они менее хаотичны и нелогичны… И всё же вы работаете с людьми. По природной любви наводить порядок, я думаю. Здесь, на Бриме мы торчим уже целую трудную, почти невыносимую жизнь… Это жизнь без порядка, без чётких инструкций. Без однозначного понимания, что делаешь правильно. Мир, который постоянно меняется, я имею в виду хотя бы ситуацию на фронтах. Ошибку можно совершить, просто выбрав направление на север вместо северо-востока… Пойти вместе со мной мыть лошадей - это, пожалуй, глупее, чем пойти на стыковку с терпящим бедствие инопланетным кораблём, к тому же уступая всем их причудам, но есть некоторая разница между тогда и теперь. Тогда у вас под ногами была почва из правил и инструкций, сейчас её нет.
Подчиняясь настойчивому движению руки Виктора, лошадь поднялась - а может быть, телепат управлял ею мысленно, Стефания бы не удивилась такому - вода текла с длинной шерсти ручьями.
- Кажется, бреммейры опрокидывали ванну в тот жёлоб, он должен выводить сток на улицу… Надеюсь, проблем не будет из-за того, что… обычно-то такой грязищи в их ваннах не бывает, не засорилось бы… По крайней мере, нужно лить медленно, жёлоб мог перемёрзнуть от длительного неиспользования…
Стефания кивнула и с готовностью взялась за один край ванны. И так, пока Виктор мыл лошадь, она исполняла больше декоративную функцию.
- А так же вам необходимо одобрение, необходимо, чтоб вас считали полезной, - мужчина ненадолго отпустил ванну, чтобы поправить сползшие перчатки, и на Стефанию разом навалился весь её немалый вес, который так же молниеносно сменился ощущением нереальной лёгкости, когда Виктор снова взялся за её чуть изогнутый борт, - но вы не слишком в это верите, не слишком на это рассчитываете… Иначе, наверное, вас куда больше расстраивало бы, когда вы кому-то не нравитесь, раздражаете…
- Меня это совсем не расстраивает, - фыркнула Стефания, - каждый волен думать обо мне что угодно. Как и я о них.
- Разумеется, - кивнул Виктор, - не за каждую оценку стоит расшибаться в лепёшку.
Немного досадно, думала она, выливая в ванну новое ведро воды, что он может знать, когда она искренна, а когда не очень, а она о нём - нет. Впрочем, разве это для неё настолько важно? Вовсе нет.
Требовалось набрать ещё снега, чтобы растопить в воду. Стефания надела скинутые при входе в дом рукавицы - они были великоваты ей и очень грубо сработаны, в них куда труднее было работать, чем в перчатках наподобие тех, которые носили большинство мужчин, но на её тонкие пальцы сшить перчатки, которые не сваливались бы с рук, просто не получилось бы - не с помощью охотничьего ножа, костяного шила и мотка дратвы, которыми они тогда располагали. В рукавицах, по крайней мере, пальцы не отмерзают.
Ветер бросил в лицо пригоршню колючего снега - обжигающий холод после жарко натопленного дома ощущался и мучительно, и странно приятно одновременно. Не пришлось бы им чихать втроём - Савалтали, лошади и ей… Лошадей десять, даже одиннадцать, если считать старую больную лошадь, которая лежит в дальнем стойле и кажется, уже при смерти… Значит, ночь не ожидается простой. А наутро им, вероятно, предстоит выдвигаться, это точно не известно, и тем более точно не известно, куда… Ну что ж, куда деваться. Тем более, на это вот она вызвалась сама.
Лошадь, кажется, дремала, прижавшись к тёплому боку печки, её мокрая шерсть выглядела взъерошенной, но определённо лучше, чем было. Она немного поела сена из распотрошённой Виктором большой бесформенной подушки - не бог весть что, действительно, старое и пыльное, но для чудом не умершего с голоду, наверное, царское угощение…
- Пока снег оттаивает, сходим ещё за двумя. Я так думаю, три лошади в одном доме должны спокойно помещаться. Хотя наверное, сначала надо затопить печь ещё в соседнем доме.
Стефания, выходя, аккуратно подпёрла дверь стоящим здесь же для этих, видимо, целей длинным поленом. Двери в деревнях, она уже заметила, обычно не запираются, если только не отходят - не воровства ж здесь бояться, кому и что воровать, у всех одно и то же… А от солдат Бул-Булы запираться всё равно бесполезно… На снежной глади водила хороводы лёгкая позёмка, заметая свежепротоптанные следы к дровяному сараю. Почему-то это зрелище казалось Стефании каким-то особенно тоскливым. На другой стороне небольшой площадки, от дома к дому, перебежали две фигуры, таща какой-то длинный ящик. Отсюда не разглядеть, кто именно, видимо, кто-то из рейнджеров. Готовят оружие… Ну, вряд ли кто-то из них осуждает её сейчас за то, что не занята более нужным делом. Много ли от неё вообще ожидают… Что могут ожидать - то ведь она, в принципе, и сделала, составила неплохой словарь, и пополняет его каждый день. Конечно, без помощи телепатов это происходило бы гораздо более медленно и трудно… Участвовала в пошиве этой вот зимней одежды - местами не выдерживает никакой критики, это правда, но без этого они давно уже погибли бы. В общем-то, наверное, и нет здесь такого дела, которое бы могла делать главным образом она, но тут ничего не поделаешь. Она не обязана быть полезной для этой ситуации. Её здесь и вообще быть не должно.